Перерождение

«Грей! Я здесь, Грей!»

Картинка снова изменилась, и Грей почувствовал движение, причем двигался не сам он, а земля. Земля растягивалась, снег шевелился. Грей поднял голову и чуть не ахнул: снег превратился в кроликов, в тысячи пушистых белых кроликов! Они сбежались со всего света и жались друг к другу так, что можно было пройти по двору, ни разу не наступив на землю. Кролики заполонили двор, а потом, словно по команде, повернули к Грею белые мордочки с черными глазками. Они знали, что за фрукт Грей и как он развлекался не только с Роем, но и с другими мальчиками — с теми, что несли из школы тяжелые ранцы, с теми, что отставали от приятелей, с теми, что возвращались домой поодиночке. Тут Грей понял: в луже крови лежит не папа, а Ноль. Ноль был повсюду: разрывал изнутри, пронизывал взглядом, как армия кроликов… Грей открыл рот, чтобы закричать, но не издал ни звука.

«Грей! Грей! Грей! Грей! Грей! Грей! Грей!»

Ричардс сидел за компьютером в своем кабинете на Уровне 2, сосредоточившись на раскладывании пасьянса «Свободная ячейка». Следовало признать: расклад № 36592 оказался сложным и основательно напрягал мозги. Сколько ходов он уже сделал, сколько раз подбирался к цели, но сложить «дома», в нужный момент открыть тузов или достать красную восьмерку из начала ряда не получалось. Вспомнился расклад № 14712: там тоже возникла загвоздка с красными восьмерками, Ричардс чуть ли не сутки голову ломал!

Однако главная прелесть «Свободной ячейки» заключается в том, что пасьянс сходится при любом раскладе. Раздаются карты и, если правильно проанализировать сложившуюся ситуацию и выработать тактику, рано или поздно пасьянс сойдется. Победный клик мышью — и «дома» сгруппированы. Ричардс плотно подсел на «Свободную ячейку» и никак не мог наиграться. Тем лучше, ведь, включая этот, ему осталось 91048 раскладов. Двенадцатилетний пацан из штата Вашингтон хвастал, что менее чем за четыре года прошел все существующие расклады, в том числе и № 64523, камень преткновения для большинства игроков. Получается, ежедневно он расправлялся с восьмьюдесятью восьмью раскладами, при условии, что не пропускал ни Рождество, ни Новый год, ни День независимости. А если время от времени он тратил день-другой на разные пацановские глупости и зимой болел гриппом, в день набегало до сотни раскладов. Разве такое возможно? Этот вундеркинд забил на школу? Или только на домашку? Или он ночами не спит?

Кабинет Ричардса — унылая клетушка, как и все на подземном Уровне 2, в которую закачивались переработанные, отфильтрованные и обогащенные воздух и вода. Порой возникало ощущение, что даже свет люминесцентных ламп здесь используется повторно. Часы показывали половину третьего ночи, но Ричардс, долгие годы довольствовавшийся менее чем четырьмя часами сна, совершенно не тревожился. К стене у его рабочего места крепились тридцать шесть мониторов. На них поступали изображения со всех уголков объекта: от главных ворот, где морозила задницы охрана, и столовой с пустыми столами и сонными дозаторами напитков до лежащих двумя этажами ниже кабинета гермозон с их сияющими обитателями и ядерных аккумуляторов, спрятанных еще ниже, под пятьюдесятью футами голого камня, которые снабжали и были способны снабжать объект энергией еще целый век плюс-минус десять лет. Ричардсу нравилось иметь все Уровни перед глазами, анализировать их, как карточный расклад. С пяти до шести утра ожидался новый субъект, так что ложиться спать не имело смысла. «Теплый прием» и регистрация займут не более пары часов, а потом, если захочется, можно вздремнуть прямо на рабочем месте.

Вот он, нужный ход! Под шестеркой лежит черная дама, которая передвинет валета, который откроет двойку, и так далее. Пара кликов мышкой, и пасьянс сошелся. Карты запорхали по экрану, словно пальцы пианиста по клавишам, и появилась надпись: «Начать новую игру?»

Да, черт подери, начать! Ведь игра — самое естественное состояние мира, игра — это война, так было, есть и будет. Разве можно представить ситуацию, чтобы где-то не шла война и люди вроде Ричардса не чувствовали бы себя архивостребованными? Последние двадцать лет оказались весьма удачными, как двадцать удачнейших раскладов в пасьянсе. Вооруженные конфликты произошли в Сараево, Албании, Чечне, Афганистане, Иране, Ираке, Сирии, Пакистане, Сьерра-Леоне, а еще в Индонезии, Никарагуа и Перу.

Ричардс вспомнил день, великий и ужасный день, когда самолеты врезались в башни-близнецы. Услужливое сознание снова и снова воспроизводило жуткие кадры хроники: огненные шары взрывов, падающие тела, разжижение миллиарда тонн бетона и стали, вздымающиеся облака пыли. Чем не киношедевр наступившего тысячелетия? Это гиперэкстремальное реалити-шоу транслировали по всем каналам мира семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки! В тот день он, Ричардс, оказался в Джакарте, сейчас уже не вспомнить, зачем и почему. Он сразу понял, спинным мозгом почувствовал: все должно быть именно так. Военных нужно постоянно чем-то занимать, иначе они к черту перестреляют друг друга! Однако с того дня ситуация изменилась до неузнаваемости. Отныне в войне — настоящей, которая шла уже тысячелетие и обещала продлиться еще тысячу тысячелетий, войне между Ими и Нами, Имущими и Неимущими, их богом и нашим и так далее, — воевали люди вроде Ричардса, тихие, неприметные, одетые почтальонами, таксистами или официантами, с глушителями за пазухой или в почтовой сумке. Отныне в ней воевали юные мамочки, везущие в колясках по десять фунтов взрывчатки C4, и школьницы, садящиеся в метро с флакончиками зарина в рюкзаках «Хелло, Китти». Отныне войну вели из кузовов грузовиков, из безликих мотелей рядом с аэропортами, из пещер рядом ни с чем; она обрушивалась на железнодорожные платформы и круизные лайнеры, на супермаркеты, кинотеатры и мечети, на города и села, днем и ночью. Отныне ее вели во имя аллаха или курдского национализма, христианской миссии «Евреи за Иисуса» или бейсбольной команды «Нью-Йорк янкиз» — причины не изменились и не изменятся никогда: смоешь высокопарную муть, и все снова упирается в размер чьего-то жалованья или незаслуженно полученную должность. Только сейчас война шла повсюду, миллионом метастазных клеток расползалась по планете, поражая всех и каждого.

В свете этих изменений «Проект Ной» казался вполне целесообразным. Ричардс участвовал в нем с самого начала, с тех пор как получил первое сообщение от Коула, покойся с миром, говнюк! Важность затеи он осознал, когда Коул собственной персоной навестил его в Анкаре. Пять лет назад Ричардс сидел за столиком у окна, когда в ресторан вошел Коул, размахивая портфелем, в котором наверняка лежали лишь сотовый и дипломатический паспорт. Льняной костюм, гавайская рубаха — ни дать ни взять герой романа Грэма Грина, Ричардс едва не расхохотался. Они заказали кофе, и Коул принялся его просвещать. По-юношески свежее, привлекательное лицо дышало искренним воодушевлением. Коул был родом из маленького городка в Джорджии, но за годы учебы в Академии Филлипса и Принстоне приобрел волевой подбородок и теперь говорил, как Бобби Кеннеди, в которого вселился дух героя-конфедерата Роберта Эдварда Ли. С зубами парню повезло: ровные, прямые, как частокол, и белоснежные, хоть вечерами без света читай — очень в стиле Лиги плюща! Итак, начал Коул с атомных бомб, с того, как мир изменило само их наличие. Пока в сорок девятом русские не провели ядерные испытания под Семипалатинском, мы творили, что вздумается, — да здравствует «Пакс американа» [7]! Зато теперь каждый первый собирает в своем подвале бомбу, а как минимум сотня допотопных ядерных боеголовок советских времен продается совершенно открыто, и это лишь официально объявленное число! Индия и Пакистан тоже как с цепи сорвались, ну, конечно, разве они в стороне останутся? Спасибо, ребята, что превратили уничтожение сотни тысяч человек в будничное событие, очередной пункт в повестке дня второго заместителя главы директората по готовности к чрезвычайным ситуациям и немедленному реагированию.

7

«Пакс американа» (от лат.Pax Americana — американский мир) — период экономической и общественно-политической стабильности в западных странах после Второй мировой войны.