Раб своей жажды

Тем временем наши преследователи сгрудились в кучку и наблюдали за нами пылающими холодным огнем глазами. Когда на востоке засияли первые лучи солнца, они застыли на месте, но, увидев, как бедняга Хаггард упал с утеса, сразу напряглись и задрожали, словно ожив. Пару минут они следили за тем, как он старается выбраться из кустов, после чего дружно двинулись к нему. Их глотки издавали странный клекочущий звук, который я раньше принял за смех. Они начали удаляться от нас, шагая еще медленнее, чем раньше, словно солнечный свет был водой, мешавшей им идти. И все-таки они шли. Я беспомощно смотрел, как они дошли до часовни, окружили лежащего в кустах Хаггарда. Руки и ноги его задергались, он пронзительно закричал и снова попытался подняться, но тщетно. Русские, наблюдавшие за беднягой, как коты за мышью, придвигались все ближе. Вот один из них бросился вперед, за ним — второй, и вскоре все сгрудились вокруг Хаггарда, склоняя головы к его кровоточащим ранам.

— Боже мой, — прошептал я, — что они делают? Элиот не ответил, ибо мы оба слышали легенды Каликшутры и сейчас убедились в их правдивости. Русские пили кровь Хаггарда! Эти отродья — я уже не мог думать о них, как о людях, — пили его кровь! Один из них прервал пиршество и сел, довольно откинувшись. По его губам и подбородку стекала кровь, и я понял, что он разодрал Хаггарду глотку. Я выстрелил в нечисть, но рука моя дрогнула, и я промахнулся. Но все же русские попятились. Труп Хаггарда остался лежать у часовни, весь в глубоких рваных ранах, с побледневшей от высосанной крови кожей. Спустя некоторое время русские возобновили свою кошмарную трапезу, а я позволил им это, потому что ничего сделать не мог.

Я повернулся и двинулся вверх по тропе. Я шел долго… очень долго… не оглядываясь.

На нашем восхождении на гору в тот ужасный день я не намерен останавливаться. Достаточно сказать, что оно нас прямо-таки доконало. Подъем был ужасен, большая высота и увиденные ужасы, конечно, вымотали нас до предела. Ближе к вечеру, когда тропа, наконец-то стала менее крутой, все мы находились на пределе выносливости. Отыскав уступ с нависшей сверху скалой, которая могла защитить нас как от порывов ветра, так и от рыскающих чужих глаз, я приказал остановиться и немного отдохнуть. Улегшись, я почти мгновенно уснул крепким сном. Проспал я недолго — во всяком случае, так мне показалось. Минут десять, не больше… Однако сон мой был столь глубок, что я чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Не стану будить остальных, решил я про себя, ведь еще только полдень, — и открыл глаза. Первое, что я увидел, был бледный блеск полной луны.

Она была завораживающе прекрасна, и на мгновение от увиденной картины у меня перехватило дыхание. Предо мной высились величественные вершины Гималаев, а далеко внизу расстилались долины, окутанные густыми синими тенями. Под нами плыли мелкие хлопья облаков, словно выдохнутые каким-то божеством гор, и над всем этим разливался серебряный обжигающий свет луны. Я почувствовал, что нахожусь в мире, в котором нет места человеку, в мире, который пережил и переживет все эпохи, в мире холодном, прекрасном и ужасном. Почувствовал я и то, что часто чувствуют англичане в Индии — как далек я от дома, далек от всего, понятного мне. Я осмотрелся по сторонам и вспомнил о смертельной опасности, грозящей нам. Кто знает, станет ли это странное место моей могилой, где кости мои будут лежать затерянные, безымянные, вдали от Уилтшира и моих близких?

Но солдат не может долго тяготиться печальными раздумьями. Нам грозила смерть, а слезами делу не поможешь. Я разбудил Каффа и Элиота, и, как только они встали, мы снова отправились в путь. Дорога была непримечательной. Тропа становилась все более пологой, вместо скал появились кусты. Вскоре мы вновь вошли в джунгли, и ветви над нашими головами переплелись так густо, что через них не проникал даже свет луны.

— Очень странно, — сказал Элиот, присаживаясь на корточки у большого цветка. — Такой растительности на этой высоте быть не должно.

Я слегка улыбнулся.

— Не расстраивайтесь так! Вы что же, предпочли бы, чтобы мы сейчас шли по открытой местности?

И, как только я это сказал, сквозь деревья что-то блеснуло. Я направился туда и обнаружил гигантский столп, сильно выщербленный и заросший вьюнками, но прекрасной работы и украшенный по бокам каменным ожерельем из черепов.

Элиот осмотрел столп.

— Знак Кали, — прошептал он.

Я кивнул и выхватил револьвер.

Теперь мы двигались крадучись. Вскоре нам на пути стали попадаться еще столпы. Некоторые лежали на земле и были почти полностью скрыты зарослями, другие массивно вздымались вверх. И на каждом было одинаковое украшение — ожерелье из черепов. Деревья поредели, и вдруг я увидел белую как кость арку, выступающую из-за темноты вьюнков и сорняков. Она была украшена в цветистом индусском стиле: резьба по камню вилась, как кольца змеи. Я присмотрелся к одной из этих петель, и она внезапно задвигалась! Петля и в самом деле оказалась телом кобры, свернувшейся в кольцо, — вот он, дух-хранитель этого смертоносного места. Кобра уползла в темноту, а я шагнул вперед и ощутил под ногами мраморные плиты. Впереди замаячили какие-то камни, освещаемые серебряным светом луны, и, выйдя наконец из-под сени деревьев, я оказался среди дворцов и стен, выстоявших невзирая на сжимающуюся вокруг них хватку джунглей.

«Кто построил эти дворцы? — подумал я. — И кто покинул их?»

Я не эксперт, но, на мой взгляд, этим дворцам были многие века. Я пересек главный двор. От него расходились ряды колонн, на которых были возведены другие колонны. Я догадался, что очутился в центральной части дворца.

Подойдя ближе, я увидел, что колоннам придана форма женщин, поражающих своей бесстыдностью, которую, к сожалению, часто можно увидеть в древних статуях Индии. Не буду останавливаться на их виде, скажу только, что они были совершенно нагие и невозможно похотливого вида. Но больше всего меня смутили их лица. Они были чрезвычайно мастерски высечены и несли на себе выражение крайней порочности, в которой смешались желание и удовольствие. Взоры каменных дев были устремлены в дальний конец храма, на гигантские статуи, призрачно маячащие вглуби. Я поспешил дальше. Наконец колонны закончились, и передо мной открылся небольшой двор. У лестницы возвышались гигантские фигуры. Я подошел поближе и почувствовал, что ступил во что-то липкое. Я опустился на колени, и запах крови буквально ударил мне в нос. Дотронувшись до плит, я поднял пальцы к свету луны. Верно! Кончики моих пальцев окрасились красным!

Я приблизился к гигантским статуям, чтобы, внимательнее разглядеть их. Их было шесть, они стояли симметрично на восходящей лестнице, по три с каждой стороны. Все статуи представляли собой женщин, смотрящих вверх, на пустой трон. Прямо перед троном, перед этим проклятым сооружением, была установлена еще одна статуя, фигура девочки. Я взошел по липким от крови ступеням.

Элиот последовал за мной. Я вдруг услышал, что он остановился, и повернулся к нему…

— Что это? — спросил я.

— Посмотрите-ка, — ответил Элиот, — узнаете?

Он указал на ближайшую статую. Теперь, поднявшись по ступеням, мы смогли увидеть ее лицо, освещенное серебряным светом луны. Все это, конечно, было чистой случайностью, ведь храму исполнились многие века, но я сразу понял, что Элиот имел в виду — статуя была точным образом захваченной нами женщины, прекрасной и впоследствии исчезнувшей пленницы.

Я повернулся к Элиоту.

— Может, это ее прапрапрабабушка? — пошутил я.

Но Элиот не улыбнулся. Он склонил голову набок, словно прислушиваясь к чему-то.

— В чем дело? — поинтересовался я.

Несколько секунд он не отвечал.

— Вы ничего не слышали? — наконец спросил он. Я мотнул головой, и Элиот пожал плечами. — Ветер, должно быть, — сказал он, слегка улыбаясь. — Или сердце у меня бьется.

Я шагнул вперед, намереваясь взобраться на пустой трон, но Элиот вновь замер:

— Вот… Сейчас слышите?