Смерть Аттилы

Такс снова посмотрел на кагана. Ему казалось, что он потерял отца.

Там, где было кольцо из факелов для свадьбы кагана, сейчас сооружали деревянную платформу высотой с всадника на коне. Ардарик заметил, что это место является священным для хунну, но когда Дитрик попытался его расспрашивать, он ему ничего не мог объяснить.

— Они приходят туда, чтобы совершать там ритуалы, — сказал сыну Ардарик. — Когда Бледу у… он умер, они принесли туда его тело, чтобы сделать с ним то, что делают со всеми мертвыми гуннами. Каган принял свой титул тоже там.

Густая летняя трава была затоптана и вся покрыта сажей от факелов, горевших во время брачной церемонии. Дитрик сделал несколько шагов к кругу, но Ардарик резко отозвал его назад.

— Я тебе уже говорил, — сказал Ардарик, когда сын вернулся к нему. — Оставь их в покое, и ты должен меня слушать. Если ты нарушишь мой приказ, я прикажу, чтобы тебя связали и держали в доме.

— Почему? — спросил его Дитрик, но Ардарик уже разговаривал с остготом Видимиром. Они пришли, чтобы посмотреть, как идет работа по подготовке погребального костра кагана, но теперь были полностью заняты своим разговором. Дитрик злился. Сначала, когда он услышал о смерти Аттилы, он перепугался, как маленький ребенок, боящийся чего-то незнакомого в темноте, но сейчас он был сильно возбужден. Всю его жизнь над ними стоял Аттила. При нем все шло по определенным правилам и никогда не было никаких сюрпризов. Теперь начнутся перемены. Новые люди станут занимать важное положение. Ардарик и Видимир обсуждали именно это. Они говорили о Денгазиче и Эллаке, старших сыновьях кагана, которые могли занять его место. Дитрик решил, что не станет поддерживать Денгазича, тот наполовину гот. Он подумал о том, поведет ли их новый каган в поход против Рима. На этот раз он сможет принять участие в походе. Конь наклонил голову и стал щипать траву.

В лучах заходящего солнца перед ними расстилалась коричневая степь. Она плавно переходила волнами за горизонт. К погребальному костру привезли еще дрова. Помост был наполовину закончен, и вокруг него, как муравьи, копошились люди. Конь Дитрика сделал еще шаг в ту сторону, щипля траву, и Дитрик почувствовал желание перевести коня в галоп и поскакать туда. Но он услышал новую нотку в голосе Ардарика и побоялся его ослушаться.

Он не видел Такса с той ночи, перед смертью кагана, но он встретил Монидяка у реки. Он ему сказал, что Такс охраняет тело вождя.

— Он и Яя, — сказал Монидяк. — Это честь, но я ее не заслужил.

— Почему? — спросил его Дитрик. Монидяк задрал вверх тонкие брови.

— Не отходить от мертвеца целых два дня? Дух кагана сильнее, чем у обычного человека.

Дитрику представилось, как душа кагана вылезает у него через рот и хватает Такса за горло. Он сгорбился, и ему стало неприятно. Несомненно, что душа кагана была в аду — он не верил в Иисуса Христа. Подъехала еще одна телега с дровами. Гунны верхом скакали рядом. Конечно, душа кагана сейчас находится в аду.

— Дитрик! — крикнул Ардарик.

— Да, отец.

Такс ощущал запах трав и всяческих благовоний в телеге, ехавшей за ним. У него не было сил, он не спал в течение двух дней после смерти кагана. Он пригибался под тяжестью плаща, и глаза у него горели, будто в них попал песок. Темнота вокруг была полна всадников. Они двигались и сталкивались друг с другом среди моря людей. Перед ним ехал Эллак под знаменем кагана, украшенным конскими хвостами. Эрнач, ехавший рядом, вез Меч Бога Войны, который каган нашел на этой равнине. Денгазич не вез ничего и ехал рядом с остальными детьми кагана.

Эдеко заметил:

— Видите, как пламя раздувается ветром.

Голос у него был хриплым, и он едва говорил. После смерти кагана он не присел ни на минутку, все время вел переговоры, отдавал приказания, и поэтому потерял голос.

За сыновьями кагана следовали всадники с факелами, а потом воины с факелами в два ряда окружали погребальное шествие. На четырех концах погребальных дрог с телом кагана были укреплены факелы. В воздухе пахло паленым. При порывах ветра, в свете факелов, лица людей выглядели страшными и дикими. Конские хвосты развевались на крестовине штандарта кагана и бликами сверкали при свете факелов. Такс набрал слюны в рот и сплюнул. Эллак может нести конские хвосты, но он не станет каганом. Никакой каган не оставил бы всю работу Эдеко, а стал бы ее делать сам! Ни один из сыновей кагана не проявил почтения и не пришел погрустить у тела умершего отца. .

«Теперь они притворяются, что испытывают горе, — думал Такс. — Я не стану поддерживать ни одного из них».

В темноте германцы ехали слитной массой. Они двигались параллельно с погребальными дрогами, но не могли впрямую присоединиться к ним. Только хунну могли оплакивать кагана хунну. Такс подумал, где же Дитрик?

Монидяк сказал, что видел его после смерти кагана и что Дитрик был рад чести, оказанной Таксу. У него вдруг навернулись на глаза слезы. Так часто случалось за последние два Дня.

Перед ними на равнине были погребены Риа, Бегуз и Тиннума, великие вожди, которые вели хунну по болотам за белым оленем.

Здесь в течение четырех поколений хоронили всех вождей хунну. Их привозили сюда на вечный покой, даже если они умирали на другом конце земли. Каган не будет здесь одинок. Его погребальный костер был темной точкой на равнине, там еще не разожгли огонь.

Позади Такса, среди сыновей кагана, Денгазич начал монотонно петь. Такс прикусил губу. После нескольких слов он вспомнил прощальную песнь, хотя не слышал ее уже много лет. Это было старое моление сына о мертвом отце.

Вокруг все мужчины подхватили песнь. Такс почти забыл ее, но старые слова вернулись к нему и наполнили его дикими видениями и воспоминаниями. Рядом с ним Эдеко тихо сказал:

— Денгазич провел весь день с шаманами и выучил моление. Каган был бы этому рад.

Он тихонько присоединился к плачу, стараясь беречь больное горло. Такс облизал губы, слова сами вылетели из его рта, и он стал петь их, хотя его голос дрожал и запинался и слезы текли по щекам. Он чувствовал одновременно ужасную скорбь и поразительную радость.

С пением процессия медленно приблизилась к костру. Всадники окружили костер, поставив коней плечом к плечу. Их голоса взвились вверх в темноте, как четкий ритм барабана. Эллак, Денгазич и остальные старшие сыны кагана спешились у дрог и подняли тело отца. Они отнесли его на платформу и положили там. Потом принесли сосуды с благовониями и связки трав и разных специй. Они разложили всё вокруг тела, наклонив урны, чтобы густое душистое масло пропитало платформу. Один за другим сыновья покинули платформу, сели на лошадей и отъехали немного дальше от костра. Последним сошел Эллак. Он подошел к Эдеко, молча взял у него факел и зажег все факелы вокруг погребального костра.

Темнота мгновенно рассеялась от сильного пламени. Такс видел желтое лицо кагана в свете костра, с закрытыми глазами и плотно сомкнутым ртом, через который из него вышла вся кровь. У Такса трепетало сердце. Потом сильно запахло горящей плотью, и у него перехватило горло. Черная лошадка заржала и сильно прижалась к коню Эдеко, который быстро развернулся и поскакал прочь. Вокруг них начали волноваться остальные лошади. Черная лошадка порывисто раздувала ноздри.

Продолжая монотонно повторять слова моления, всадники по кругу мчались вокруг костра. Лошади все убыстряли движение.

Большинство всадников повторяли моление о погибшем отце, но некоторые из них пели другую песнь, и когда остальные всадники повторили слова, то стала звучать только эта песнь — моление на смерть кагана.

Такс тоже ездил по кругу, пока не почувствовал, что черная лошадка замедляет ход от усталости. Он вывел лошадь из круга и шагом отправился к стоянке хунну. Всадники будут ездить всю ночь и весь последующий день, и еще одну ночь. Когда всадник уставал, он мог уехать отдохнуть, и другой всадник занимал его место. У Такса сами собой закрывались глаза, и маленькая лошадка несла его в лагерь. Такс задремал и не просыпался, пока лошадь не остановилась у юрты Яя и вышедшая наружу Юммейк не коснулась его руки.