Страница 59 из 69
Он витает в облаках еще некоторое время, после чего направляется к двери.
— Куда вы? — любопытствую я.
— Праздновать, дурачище вы этакий. Веселиться. Так уж случилось, что у меня дома сейчас чудная молодая кобылка. Ждет, не дождется, когда на ней покатаются. О, у нее такое поле клевера, вы не представляете…
— Я тоже люблю лошадей, — вставляет Шарль.
— Ну да, — после паузы соглашается Видок. — Отличные животные. Надеюсь, маркиз угостит вас обедом и вином. Самое меньшее, что он может сделать. И не уходите из особняка сами. Отправьте за жандармами, в двух кварталах отсюда есть участок. Если понадобится, сошлитесь на меня. И встретимся в особняке Видока, договорились? Сегодня вечером обязательно надо поднять бокалы за нашу победу.
— Есть ли у вас шампанское? — С надеждой в голосе спрашивает Шарль.
— Едят ли мухи дерьмо? — с этими словами он распахивает дверь.
Как всегда, он забирает с собой изрядную долю кислорода, бывшего до той поры в комнате. Воздух становится ощутимо более разреженным, и сама комната словно ужимается, когда Шарль едва слышно произносит:
— Я не готов.
— Я знаю.
Он падает на канапе. Обхватывает голову руками.
— Мне кажется, я никогда не буду готов.
— Наверное, все короли так думают поначалу. А потом постепенно привыкают, начинают ориентироваться.
Он весь сжимается.
— Мне иногда хочется…
— Чего?
— Я представляю себе, как было бы хорошо, если бы вы оставили меня в Сен-Клу.
Будь у меня в распоряжении больше времени, я мог бы рассечь ту болезненную связку, которая внезапно сжала мне грудь. Мог бы даже задаться вопросом, не прав ли он? Но в следующую секунду массивные двери распахиваются и в комнату врываются четыре жандарма.
«Должно быть, произошла ошибка, — хочу сказать я. — Я за вами еще не посылал».
— Именем его величества Людовика Восемнадцатого мы уполномочены арестовать вас, Шарль Рапскеллер…
Ошеломленный, Шарль встает с канапе.
— … на основании обвинения в заговоре с целью покушения на жизнь нашего любимого монарха…
— Любимого кого? — шепчет он.
— …и вас, Эктор Карпантье, как соучастника вышеупомянутого деяния.
Выдает их в первую очередь то, что они говорят с запинками. И мундиры на них сидят примерно так же, как на мне костюм Видока. Месье может нарядить своих лакеев в любые одежды, но галерную вонь этим не отобьешь.
— Как вы смеете? — доносится у меня из-за спины голос государства. — Немедленно покиньте помещение!
Одного удара дубинкой хватает, чтобы заставить маркиза умолкнуть. Как я ни сопротивляюсь, меня тоже — сначала одну руку, потом другую — пригвождают к полу. Краем глаза я вижу, как один из бандитов сапогом бьет Шарля в висок. Тот падает. На моем горле смыкается рука…
Странно, что я не пытаюсь позвать на помощь (а кого, собственно?). Но в тот момент, когда мне на голову надевают холщовый мешок, я произношу:
— Он все узнает.
Объяснять, кто именно, разумеется, нет необходимости. Конечно, кто-нибудь мог подумать, что я говорю о Боге. Однако мои собеседники такой ошибки не совершают.
— Твой Видок будет мертв еще до захода солнца, — отвечают мне.
И добавляют, словно само собой разумеющееся:
— И ты тоже.
Глава 45
УЧАСТЬ ИЗМЕННИКОВ РОДИНЫ
Впоследствии, когда я буду вспоминать эти события, больше всего меня поразит скорость. Секунду назад мы простились с герцогиней Ангулемской «до завтра»; в следующее мгновение мы уже в Отель де Билль.
Промежуточных стадий нет. Ни суда, ни апелляции. Ни камеры в Консьержери. [23]Двух заключенных по имени Корневи и Юссо выводят из подобия загона; вместо них внутрь вталкивают нас с Шарлем; щелкает замок. Все проходит без суеты.
В конечном итоге, думается, подкупить потребовалось совсем немногих должностных лиц, возможно, одного или двух; что до остальных, мы автоматически вписались в их рабочий распорядок. Например, когда бьет три, появляется часовой и говорит:
— Пора.
— Пора что? — бормочет Шарль, все еще не пришедший в себя после удара и периодически теряющий сознание.
Ответа мы не получаем. А когда приходит следующий, он указывает лишь:
— Сюда.
Длинный, продуваемый сквозняками коридор, лестничный пролет, остановка в темном сводчатом помещении.
— Садитесь, — произносит часовой.
Понимание приходит в три стадии. Первая: я слышу плещущий звук, который наводит на мысль о вышедшей из берегов Сене, периодически прерываемый человеческим смехом. Собирается толпа. Снаружи. На Гревской площади.
Вторая: седовласый священник у входа. Его зовут отец Монте, и он главный капеллан парижских тюрем.
Последняя: коренастый, с одутловатым лицом и добродушным взглядом человек в сюртуке и видавшей виды треуголке. Его зовут Шарль Анри Сансон, и он — исполнитель смертных приговоров, то есть палач. Именно в его руке раскачивались, перед завывающей толпой, головы Людовика Шестнадцатого и Марии Антуанетты. То же самое он собирается проделать с нашими головами.
— Добрый день, — говорит он, скромно улыбаясь.
С меня срывают сюртук. Связывают руки за спиной и расстегивают рубашку. Я ощущаю прикосновение к шее холодного металла; на плечи падают волосы.
— Мы не те, за кого нас принимают.
— Ясно, не те.
— Мы не Корневи и Юссо. Меня зовут доктор Эктор Карпантье…
— Угу.
— … а это — Шарль Рапскеллер. Брат герцогини Ангулемской.
— Мм…
— Пропавший дофин, понимаете вы или нет? Если из-за вас с его головы упадет хотя бы волос, вы будете виновны в цареубийстве. Вы знаете, что это означает?
На долю секунды кажется, что мои слова поколебали его непрошибаемое самообладание. Заморгав, он произносит извиняющимся тоном:
— Ваша правда, как я мог забыть? Прежде чем мы пойдем, надо сделать еще кое-что.
Повинуясь кивку, двое его помощников хватают Шарля и распластывают на каменном возвышении.
— Подождите, — пытаюсь вмешаться я. — Погодите.
Они закатывают ему рукав рубашки. «Хороший материал», — ловлю я фразу одного из них. Прижимают к камню его правую руку. Силой распрямляют пальцы.
— Что вы делаете? — кричу я.
— Небольшая формальность, — отвечает Сансон.
Словно школьник, читающий букварь, он начинает методично бубнить:
— Согласно уголовному кодексу, статья двадцать три «а», раздел девять…
— Пожалуйста! — молю я. — Он не тот, за кого вы его принимаете.
— … любой посягнувший на жизнь короля виновен, в глазах государства, в государственной измене…
Он берется за огромный мясницкий нож. Замахивается.
— …и получает соответствующее наказание.
Тесак на мгновение замирает в верхней точке замаха, лучась всеми цветами радуги. И падает.
— Нет!
В тот же миг, как я испускаю вопль, лезвие рассекает руку Шарля в том месте, где предплечье переходит в кисть.
Крик… алая волна… Шарль сползает на пол, из культи толчками вырывается кровь.
Сансон деловито сметает отсеченную кисть в мешок и спокойно завязывает его. Потом замечает выражение моего лица:
— Не волнуйтесь, месье. Ваши руки останутся при вас.
— Ради бога… — Я задыхаюсь, еле говорю. — Не могли бы вы… пожалуйста, перевяжите ему рану. Разве…
Слова вылетают еще до того, как я осознаю их абсурдность.
— Он истечет кровью!
— Дайте парню тряпку, — отвечает Сансон. — Но не сильно усердствуйте, приводя его в чувство. Ему же лучше, если он останется без сознания.
Теперь они полностью переключаются на меня. Помощники связывают мне ноги. Снятый сюртук набрасывают мне на плечи, стянув рукава под подбородком. На лбу у меня проступает холодный пот. Мозг бешено пульсирует в темнице черепа.
— Пойдемте, сын мой, — вступает отец Монте.
23
Тюрьма в Париже, где содержали государственных преступников.