Я — Господь Бог

Вивьен отчетливо представила его себе. Весь мир знал этот снимок. Он стал одним из самых знаменитых на всей планете.

На фотографии изображен мужчина в то мгновение, когда пуля пробивает ему сердце. На нем темные брюки, а торс и ступни обнажены. Из груди брызжет кровь, и тело его будто подброшено и еще не успело упасть.

По случайности, которая нередко приносит удачу военным репортерам, объектив уловил как раз тот момент, когда сраженный пулей и как бы парящий в воздухе человек раскинул руки. В таком положении, словно вознесенный, он напоминал Христа, распятого на кресте. И лицо этого человека, худое, в обрамлении длинных волос, с небольшой бородкой походило на традиционное изображение Спасителя.

Название снимка — «Сербская Голгофа» — родилось почти само собой.

— Меня охватило столько разных чувств, что и не передать. Досада, злость, зависть к этой способности уловить мгновение, тщеславие. Жадность, наверное. Я отнес снимок в «Нью-Йорк Таймс», сказав, что сам сделал его. А остальное ты знаешь. Я получил Пулитцеровскую премию за этот снимок. К сожалению, брат убитого видел Роберта, когда тот снимал его, и раскрыл правду в газетах. Так все узнали, что фотографию сделал не я.

Он помолчал, прежде чем перейти к заключению, стоившему ему многих лет жизни:

— И если быть честным, я не совсем уверен, что огорчился.

Вивьен непроизвольно накрыла ладонью руку Рассела, а когда сообразила, что сделала, мягко отняла ее в надежде, что он не заметил этого жеста.

— И что потом?

— Я выжил, соглашался на любую работу, какая подворачивалась. Съемки моделей, технические фотографии, даже бракосочетания снимал. Но главным образом брал деньги у родителей — иногда слишком много.

Вивьен искала нужные слова, чтобы облегчить ему тяжесть этого признания, но помешал звонок мобильника. Она взяла аппарат, на экранчике которого высветилось имя Белью:

— Слушаю, Алан.

— Нам просто повезло. Я позвонил начальнику Семидесятого округа и велел ему заняться розысками. Когда посоветовал подключить к работе всех его сотрудников, он решил, что я сошел с ума.

— Надо думать. Нашли что-нибудь?

— Женщину звали Кармен Монтеса. Уезжая, она предусмотрительно известила полицию о перемене адреса. Я велел проверить, и оказывается, телефонный номер все еще числится за нею по тому же адресу в Квинсе. Сейчас пришлю тебе его на мобильник.

— Алан, ты великолепен.

— Знаешь, первая женщина, которая сказала мне об этом, — акушерка, принимавшая меня. Так что вставай в очередь. Хорошей работы, и держи меня в курсе.

Вивьен поднялась, и Рассел тоже. Он понял, что передышка закончилась и пора двигаться.

— Есть новости?

— Да. Пока что нашли эту женщину, а там посмотрим.

Вивьен вытерла губы и, положив на стол бумажную салфетку, направилась к машине. Рассел с грустью взглянул на оставшуюся почти не тронутой еду и последовал за Вивьен.

История, которую он рассказал ей, как бы он ни старался, похоже, так никогда и не завершится.

Глава 22

Кармен Монтеса любила цифры.

Любила всегда, с самого детства. В начальной школе слыла лучшей ученицей. Работа с цифрами давала ей ощущение порядка, спокойствия. Ей нравилось вписывать их своим детским, но четким почерком в клеточки тетрадной страницы — у каждой свой графический рисунок, свое количественное значение, — нравилось выстраивать их в ряд или колонкой. И, в отличие от подруг, она находила это занятие очень интересным. Ее детская фантазия даже окрашивала цифры в разные цвета. Четверка была желтой, а пятерка синей, тройка — зеленой, а девятка коричневой. Ноль выглядел белоснежным, чистейшим.

И сейчас тоже, сидя в старом кожаном кресле, она держала на коленях сборник судоку. К сожалению, от ее детских фантазий осталось немногое. Цифры превратились в черные знаки на белой бумаге какого-нибудь журнала, и ничего больше. Со временем исчезли краски, и она обнаружила, что ноль в применении к людям совсем некрасивого цвета.

Она предпочла бы, чтобы жизнь ее сложилась по-другому, хотела учиться, окончить колледж, выбрать специальность, связанную с цифрами, чтобы потом работать с ними. Обстоятельства распорядились иначе.

Она вспомнила, как в одном фильме герой говорил, будто в Нью-Йорке очень трудно жить, если ты мексиканец и нищий. Услышав такие слова, не могла не согласиться с ними. По сравнению с другими девушками в похожей ситуации у нее оказалось одно преимущество — красота. Она весьма помогла ей.

Кармен никогда не шла на компромиссы, хоть и научилась со временем терпеть неприятные приставания и прикосновения. Только однажды, чтобы наверняка поступить в школу медсестер, она сделала минет директору. Когда познакомилась со студентками колледжа и увидела, как много среди них хорошеньких девушек, поняла, что они тоже сдавали подобный вступительный экзамен.

А потом появился Митч…

Она отодвинула журнал, когда заметила, что слеза капнула на только что написанную цифру, размыла чернила, и теперь ее окружал синеватый ореол, очень похожий на ноль.

Это невозможно, прошло столько лет, а я все еще плачу…

Она обозвала себя дурой и отложила журнал на столик. Но плакать не перестала, не прогнала воспоминания. Это все, что осталось у нее от тех счастливых дней. Когда она познакомилась с Митчем, все в ее жизни круто изменилось, во всех смыслах.

До и после.

С ним она узнала страсть, поняла, что такое любовь и на что она способна. Он сделал ей самый великолепный подарок на свете, он заставил ее почувствовать, что значит быть и любимой, и желанной, и женой, и матерью. И все это он отнял у нее потом, когда исчез однажды, оставив с маленьким сыном на руках.

Мать Кармен ненавидела его. Когда стало ясно, что Митч не вернется, она хоть и не высказывалась прямо на этот счет, но на лице ее так и было написано: «Я же тебе говорила». Кармен сносила намеки, потому что нуждалась в ее помощи. Она оставляла ей ребенка, уходя на работу, но так и не согласилась вернуться к родителям. Вечера проводила в своей, ихквартире, вместе с Ником, точной копией отца, читая разные истории, глядя мультики и листая автомобильные журналы.

Потом познакомилась с Элиасом, тоже мексиканцем, как и она. Хороший парень, работал поваром в ресторане в Ист-Виллидже. Сначала они просто встречались как друзья. Элиас знал ее историю, относился к ней ласково и почтительно, за версту видно было, что влюблен. Никогда ни о чем не просил, даже пальцем не пытался дотронуться.

Ей хорошо было с ним, они о многом говорили, он нравился Нику. Кармен не любила его, но когда он предложил ей жить вместе, после долгих колебаний согласилась. Они взяли кредит и купили домик в знакомом квартале Квинса, и Элиас настоял на том, чтобы записать его на ее имя.

Кармен улыбнулась сквозь слезы при воспоминании об этом ласковом человеке.

Бедный Элиас. Первый раз они занимались любовью в своем доме. Он был и робок, и нежен, и неопытен, и ей пришлось взять его за руку, как ребенка, и помочь разобраться в своих чувствах. Месяц спустя она поняла, что беременна, и ровно через девять месяцев после этой их первой ночи родилась Элисон.

Кармен обрела семью. Сын, дочь и друг, любивший ее, усаживались вместе с нею за стол. Но напротив нее сидел не тот, кого она по-прежнему хотела бы видеть на этом месте, и счастье было не то — роскошное, — какое ей дарил Митч.

Сейчас она испытывала душевный покой, тот самый, с достижением которого уже начинается старость.

К сожалению, судьба пожелала, чтобы мужчины не удерживались рядом с ней.

Элиас тоже ушел. Острая форма лейкемии очень быстро унесла его из жизни. Кармен помнила горестное выражение на лице доктора Миры Коллинз, терапевта больницы, где она работала. Мира отвела ее в сторону и объяснила результаты первых анализов. Рассказала все в простых и вежливых выражениях, которые уже тогда прозвучали как соболезнование.

И она опять осталась одна. Решила, что отныне так будет жить всегда. Одна с детьми. Втроем, и больше никого. Ник вырос ласковым и очаровательным, а Элисон — с очень своеобразным характером. А потом Ник признался ей однажды, что он гомосексуалист. Кармен догадывалась, но ждала, когда он сам заговорит об этом. С ее точки зрения, этого ничего не меняло. Ник был и оставался ее сыном. Она считала себя достаточно умной женщиной и слишком любящей матерью, чтобы половая ориентация повлияла на ее уважение к нему как к личности. Они долго говорили об унижениях, которые он сносил, и волнениях, какие пережил, прежде чем занял свое место в сообществе ребят, взявших мачизм за жизненное правило. Потом он объявил ей, что переедет со своим другом в Вест-Виллидж.