Лоцман

— Замолчи, старый ворон, — крикнул штурман, хватая его за шиворот. — Убирайся в трюм, не то я прикажу выстрелить тобой из пушки!

— Сдавайся, мятежник! — закричал в ответ полковник, разгоряченный пылом сражения. — На колени! Проси пощады у оскорбленного тобой государя!

Воодушевленный минутной надеждой, старик схватился со своим жилистым противником, но исход этой короткой схватки еще не был решен, когда англичане, отброшенные огнем морской пехоты и грозным фронтом абордажников во главе с Гриффитом, отступили на бак своего корабля и попытались снова открыть огонь по противнику в ответ на смертоносные удары по корпусу их корабля из управляемой Барнстейблом пушки. Однако им удалось навести на американцев только одно орудие, заряженное картечью. Выстрел последовал с такого ничтожного расстояния, что даже пламя коснулось лиц американцев. Полковник начал уже изнемогать в объятиях своего врага, но в миг этой вспышки руки, державшие его за горло, ослабли, и оба борющихся беспомощно упали на колени, глядя друг на друга.

— Что, брат, — с угрюмой улыбкой воскликнул Болтроп, — досталось и тебе, ха!

Но полковник уже ничего не ответил, и оба они упали на палубу, где и остались беспомощные среди грохота и дикой суматохи сражения.

Пока кипела яростная битва, стихии не прекращали своей работы. Американский фрегат, увлеченный поднявшимся ветром и большой волной, был отнесен на некоторое расстояние вперед и развернут перпендикулярно к носу противника. Слабые железные и пеньковые крепления, соединявшие оба корабля, лопнули, как буксирные тросы, и Гриффит увидел, как бушприт англичанина был вырван из корпуса и упал в море. За ним постепенно начали рушиться другие части рангоута, и вскоре лишь несколько бесполезных снастей из всего величавого такелажа висело у основания мачт. Когда американский фрегат вышел из дымового облака, в котором остался его побежденный противник, молодой человек вспомнил о других неприятельских кораблях, с которыми ему теперь предстояло сражаться, и с тревогой взглянул на горизонт.

— Мы счастливо отделались от тридцатидвухпушечного, — заметил он лоцману, который с необыкновенным интересом следил за его действиями, — но вот еще один направляется в нашу сторону. У него столько же пушек, сколько у нас, и он, по-видимому, намерен побеседовать с нами. Кроме того, девяностопушечный корабль тоже не стоит на месте. Боюсь, он скоро явится сюда!

— Мы должны воспользоваться нашими брасами и парусами, — ответил лоцман, — и ни в коем случае не сближаться со вторым фрегатом. Придется вести двойную игру, сэр: пустим в ход наши пушки, но одновременно попытаемся уйти от второго противника.

— Тогда нам нужно спешить, ибо он уже убавляет парусов и так быстро приближается к нам, что мы скоро услышим его. Что вы предлагаете, сэр?

— Пусть он забавляется со своими парусами, — ответил лоцман. — Когда он решит, что все в порядке, мы пошлем на реи сразу сотню матросов и поставим все паруса снизу доверху. Мы обгоним его в ту минуту, когда он меньше всего этого ожидает. Если только нам удастся поставить его в кильватер к нам, мы уйдем ото всех.

— Погоня в кильватер — дело долгое, — согласился Гриффит. — Может быть, такой план и приведет к успеху… Очистить палубу и унести раненых вниз! А так как у нас и без того полно хлопот, все те бедняги, кто расстался с жизнью, немедленно должны отправиться за борт.

Эта печальная обязанность тотчас же была выполнена, а молодой командир фрегата между тем возвратился к своим обязанностям с сосредоточенным видом человека, сознающего всю лежащую на нем ответственность. Его занятия не помешали ему, однако, услышать, как Барнстейбл нетерпеливо подзывал к себе молодого Мерри. Обернувшись на голос, Гриффит увидел Барнстейбла, с тревожным видом высунувшегося из люка. Лицо его почернело от дыма, он был без мундира, а на рубахе видны пятна крови.

— Мерри, — крикнул Барнстейбл, — не ранен ли мистер Гриффит? Говорят, что на шканцах одним снарядом унесло на тот свет несколько человек.

Прежде чем Мерри успел ответить, глаза Барнстейбла, проверяя состояние оснастки судна, встретились с приветливым взором Гриффита, и с этой минуты между друзьями восстановилось доброе согласие.

— А, вы здесь Гриф, и шкура у вас, я вижу, цела! — воскликнул, радостно улыбаясь, Барнстейбл. — Бедного Болтропа положили в одну из его кладовых… Продержись их бушприт еще десять минут, я бы показал этим англичанам!

— Все, быть может, к лучшему, — заметил Гриффит. — Но что вы сделали с теми, кого мы особенно обязаны защищать?

Барнстейбл выразительным жестом указал на трюм и ответил:

— Сидят на тросах, где так безопасно, как только может быть среди дерева, железа и воды. Однако Кэтрин трижды поднималась…

В эту минуту Гриффита позвал лоцман, и молодым офицерам пришлось забыть о своих личных чувствах ради неотложных дел.

Корабль, с которым теперь предстояло сражаться американскому фрегату, был одинаковой с ним величины и с экипажем такой же численности. Внимательно оглядев его снова, Гриффит убедился, что неприятель приготовился к мужественной схватке.

Англичанин постепенно убавил паруса до нужного во время боя количества, а по некоторым движениям на его палубе лейтенант и его неотлучный помощник — лоцман — поняли, что он намерен сначала уменьшить расстояние между собой и противником на несколько сот ярдов, а затем уже начать атаку.

— Теперь поставьте все паруса, какие только у вас есть, — прошептал лоцман.

Гриффит поднял рупор и голосом, который донесся даже до неприятеля, крикнул:

— Все по реям, паруса ставить! Поставить все, что можно!

Всеобщий порыв был ответом на эту команду. По меньшей мере пятьдесят человек взлетели на головокружительную высоту рей, и широкие полотнища парусов расположились вдоль мачт с такой внезапностью, что казалось, будто могучая птица распустила крылья. Англичанин тотчас заметил свою ошибку и ревом артиллерии ответил на маневр противника. Гриффит с тревогой следил за действием ядер, свистевших у него над головой. Он вскрикнул от радости, убедившись, что лишь кое-где были срезаны незначительные детали оснастки, а мачты не пострадали. Однако он увидел, как несколько матросов, с судорожным отчаянием цепляясь за снасти, как раненые птицы — за ветви дерева, и падая от выбленки к выбленке, с тяжелым плеском рухнули в воду. Угрюмый фрегат с холодным равнодушием прошел мимо. В следующую минуту на мачтах и реях неприятельского корабля тоже появились матросы, отдававшие паруса, и Гриффит, снова приложив рупор к губам, громко крикнул:

— Стрелять в них! Снять их с рей! Пали в них картечью, ребята! Круши их снасти!

Услыхав приказ, артиллеристы принялись за дело с такой быстротой и усердием, что последние слова свои лейтенант произнес уже под оглушительный рев пушек. Все же лоцман недооценил ловкость и сноровку противника, ибо, несмотря на невыгодные обстоятельства, при которых англичанам приходилось ставить паруса, они быстро и точно выполнили этот маневр.

Оба корабля теперь шли параллельными курсами и с ожесточением палили из всех орудий, причиняя друг другу весьма серьезные повреждения, хотя ни той, ни другой стороне не удавалось взять верх. Гриффит и лоцман с тревогой следили за этим неожиданным крушением их надежд, ибо не могли не видеть, что скорость фрегата с каждой минутой уменьшается, так как неприятельские залпы перебили некоторые снасти и сорвали часть парусов.

— В нем мы нашли достойного противника! — сказал Гриффит лоцману. — А вот и девяностопушечный! Снова он, как гора, возвышается над волнами. Если мы и дальше будем так терять паруса, он нас догонит.

— Совершенно справедливо, сэр, — заметил лоцман. — Их командиры рассудительны и смелы, он…

Его прервал прибежавший с бака Мерри. По лицу его, горевшему от возбуждения, видно было, что молодой человек намерен сообщить что-то важное.

— Буруны! — закричал он, приблизившись настолько, чтобы его можно было услышать среди шума. — Мы идем на рябь, прямо по носу. Ближе чем в двухстах ярдах море все белое от пены.