Страница 3 из 43
– Что ж, надеюсь, вы его схватите, – сказал я наконец.
Поль продолжал молчать, ведя свою игру.
– Но думаю, что вы ошибаетесь. По слухам, он находится в Аргентине.
Теперь мы заговорили оба, и я знал: он понимает, что выиграл.
– Его видели в Берлине неделю назад.
– Кто?
– Свидетель на процессе.
– Я могу поговорить с ним?
– Он “упал” с десятого этажа на следующий день после того, как сообщил нам об этом.
– Олбрихт?
– Да.
– Он мог ошибиться.
– Он хорошо знал Цоссена. Вам это известно.
– Значит, таково мое задание? Цоссен?
– Это лишь часть задания.
– Итак, вы предлагаете мне взяться за это…
– Да.
– …зная, что я хотел бы видеть его на скамье подсудимых. Не выйдет. Теперь их больше не вешают, – неожиданно для себя сказал я, хотя верил, что Поль говорил правду. – Однако, сообщите мне все сведения и не задавайте больше вопросов.
Он одобрительно молчал.
– Я измотался, понятно?
– Конечно. После шести месяцев…
– Не разговаривайте со мной так, словно вы сестра милосердия!..
Он вновь замолчал. Гул голосов под сводчатым потолком стал громче – зрители из фойе устремились в зал.
– Ладно, Поль, не тяните. Приканчивайте меня.
– Тысячи нацистов все еще проживают в Германии по фальшивым документам. Американское бюро генерала Гелена исподволь освободило сотни офицеров СС и вермахта, когда генерал Хойзингер продиктовал свои условия штабу НАТО, и с тех пор они реорганизовали германскую армию, которая является сейчас, пожалуй, самой многочисленной и хорошо вооруженной армией в Европе. Германская авиация по своей мощи в настоящее время превосходит британские воздушные силы. Германский генеральный штаб ведет секретные, направленные против НАТО, переговоры с Испанией, Португалией и африканскими странами; им созданы базы ракет типа “земля – земля”. Множество гитлеровских офицеров вернулись к власти и пользуются влиянием, заняв ключевые позиции как в гражданской, так и в военной сферах. Они получили свои нынешние посты несмотря на то, что их прошлая деятельность хорошо известна. В самом генеральном штабе активизируются реваншисты. Это убежденные нацисты, готовые на все, когда наступит подходящий момент. Если…
– Вам сообщили все эти подробности в Центре? – перебил я.
– Я не начальство, а такой же исполнитель, как и вы.
– Если я возьмусь – пока что еще не решил – за это задание, то не раньше, чем смогу убедиться в справедливости вашей аргументации. На это потребуется не один день. Я лично считаю, что Германский генштаб способен развязать войну с тем же успехом, что и ку-клукс-клан.
– Позвольте мне напомнить вам сказанные обвинителем от Соединенных Штатов на Нюрнбергском процессе слова: “Германский милитаризм будет хвататься за любую возможность, которая поможет ему восстановить силы для развязывания новой войны”.
– Нельзя начать войну без народа.
– Народ никогда не начинает войн. Войны всегда затевают политиканы и генералы. Десять лет назад – и всего лишь десять лет назад после окончания кровопролития – в честь Кессельринга был созван слет бывших фашистских солдат. Народ протестовал, но полиция разогнала демонстрантов.
– Народ все еще протестует, об этом свидетельствуют хотя бы процессы.
– Но теперь проведение процессов становится все более затруднительным. Военных преступников, признанных виновными, больше не вешают, зато свидетелей обвинения убивают. Времена меняются.
Я сидел, закрыв глаза. Огни в зале погасли. Поль молчал. Он хорошо понимал, что, когда желаешь убедить кого-либо, нужно делать паузы и давать собеседнику время на размышление.
– Все это политика, – неуверенно произнес я. – Оставьте ее себе.
Он не ответил.
– Я не утверждаю, Поль, что держу палец на пульсе истории или знаю, какое будущее ожидает человечество. Просто я чертовски устал. Вы ошиблись ложей, как я уже говорил…
Поль шевельнулся, и я открыл глаза. Откуда-то он достал небольшую папку из искусственной кожи. По-видимому, он прятал ее под пиджаком. Иначе я бы уже заметил ее. Он положил папку мне на колени.
– Это вам.
Я не прикоснулся к папке.
– Будь проклято ваше появление, Поль.
– Мы выделили человека, который будет прикрывать вас, – мягко произнес он.
– Мне не нужно прикрытие.
– А что будет, если вы окажетесь в тяжелом положении?
– Я сам из него выберусь.
– Знаете ли вы, какой вас ждет риск, Квиллер?
– А у КЛД было прикрытие?
– Да, но очень трудно уберечь человека от выстрела с дальней дистанции.
– Они разделаются со мной таким же способом, если уж до этого дойдет. Никакого прикрытия, Поль. И не вздумайте прикреплять ко мне людей без моего ведома. Я предпочитаю действовать в одиночку.
Запульсировала вена на ноге, предвестник судороги. Я шевельнулся, и папка скользнула на пол. Я оставил ее там, где она упала.
Заиграла музыка.
– Можете положиться на двух людей, – произнес Поль.
– Никаких людей!
– Один – американец, Фрэнк Брэнд; другой – молодой немец, Ланц Хенгель. Они…
– Пусть они оставят меня в покое.
– У вас есть связной…
– И связной мне не нужен.
– Ваш связной – я.
– Тогда и вы держитесь от меня подальше! Если уж я возьмусь за это, то только на своих условиях.
Они не должны были посылать этого Поля, ловить меня на крючок. Ублюдки… Чарингтон мертв – давай другого! Интересно, кого они найдут после меня? Шесть тяжелых месяцев – и теперь опять! И только потому, что я оказался под рукой, а в их распоряжении был крючок с наживкой. “Существует только один способ убедить его, – так, наверное, говорили они, стоя вокруг письменного стола в просторном лондонском кабинете, где пахло свежим лаком, – и этот способ – сказать ему, что Цоссен в Берлине”. И они задымили сигарами и послали за Полем.
Мне было безразлично, соответствовал ли истине монолог относительно возрождающегося фашизма или нет. Услышав про Цоссена, я не нуждался ни в каких других приманках. Поль зря тратил время.
Начиналась судорога, и я прополз на четвереньках обратно в ложу и сел в кресло, будто только что вернулся после антракта. Поль сделал то же самое и аккуратно обтер руки о колени. Я сидел с закрытыми глазами, размышляя.
Я понимал, что сам во всем виноват. Много лет я действовал сугубо конспиративно, как был обучен, поэтому, когда меня направили сотрудничать с федеральной комиссией “Зет” для выявления военных преступников и предания их суду Ганноверского трибунала, я не видел надобности вылезать на свет божий. Иначе мое лицо за эти полгода стало бы известно всем, в том числе и людям, вооруженным винтовками с телескопическим прицелом.
Однако это могло бы и не заботить меня, так как я ездил из Ганновера в Берлин и обратно с охраной в шесть человек, словно какой-нибудь премьер-министр. Но именно мои настояния на соблюдении конспирации и привели к тому, что я сам попался на крючок. После шести месяцев я знал Берлин как свои пять пальцев, как собственную физиономию, хотя сам не был известен в Берлине никому.
Не удивительно, что они остановили свой выбор на мне.
Некоторое время Поль, должно быть, думал, что я откажусь. Затем, поняв, что все в порядке, положил папку мне на колени. В ней, очевидно, содержалась информация, которую они могли мне предоставить: имена и фамилии, досье, разработки, указания – все, собранное в архиве Центра, полный и исчерпывающий анализ предстоящего поля действия. Но они обратились ко мне еще и по другой причине – потому что я знал больше их.
– Поль, – позвал я.
Он сидел, сложив руки на коленях, и смотрел на сцену. Он наклонился ко мне.
– Дайте указание, чтобы мой телефон не прослушивался больше. Если я услышу в трубке пощелкивание, я хочу быть уверенным, что это включилась противная сторона.
– Хорошо.
– И никакого прикрытия.
– Ладно.
– Связь как обычно – почта и биржевые бюллетени.
– Приемлемо.