Страница 68 из 101
«Мне не нравилось перемирие, только что заключенное под ликование немецкого народа и к удовлетворению Гитлера, — писал Гудериан. — После полной победы немецкого оружия, одержанной над Францией, мы могли заключить другой мирный договор. Можно было потребовать полного разоружения Франции, полной оккупации страны, отказа от военного флота и колоний. Но можно было также идти по другому пути, по пути взаимопонимания, предложить французам сохранить целостность их страны, их колоний и их национальной независимости ради быстрого заключения мира также и с Англией».
Однако Гитлер не стал «подминать» всю Францию и в то же время сосредоточил силы на проведении операции «Морской лев», под таким кодовым названием шла высадка десанта на берега Англии. Операция провалилась, не успев и начаться. У Рейха не было способов высадить такой десант, он не был готов вести морскую войну с сильным английским флотом, а самолеты того времени не позволяли переправить достаточное количество солдат и тяжелой техники на берега Англии. Был другой способ принудить Англию к миру: уничтожить ее африканские войска.
Но в 1940 году Гитлер считал войну на Средиземном море напрасной тратой сил и времени, он полагался на итальянскую армию. Это тоже была его ошибка: итальянцам оказались не по зубам английские колониальные части. И он упустил время, чтобы вывести Англию из войны.
А между тем дела на востоке принимали дурной оборот. Гитлеру было ясно, что пакт исчерпал себя: Сталин явно готовился его разорвать. И теперь все зависело от того, кто окажется первым. Так в голове Гитлера родился план блицкрига, известный под названием «План Барбаросса». Почему для войны с СССР Гитлер выбрал такое название, можно рассуждать долго. Давно отмечено, что это название само несло поражение в войне: рыжебородый немецкий император, чьим именем нарек блицкриг Гитлер, не выиграл ни одной войны и погиб нелепой смертью, утонув во время купания. Однако факт: Гитлер считал неудачника героем. Блицкриг предполагал завершение восточной войны до первых морозов. Но дата начала войны на востоке «переехала» сначала на май, потом на июнь.
Несчастный Гесс, убежденный, что его фюрер сошел с ума, улетел в Англию и получил вместо переговоров тюрьму. Немецкие офицеры, получившие приказание выступать на рассвете 22 июня 1941 года, от перспективы пришли в ужас. Но делать было нечего. Война началась.
Первоначально она складывалась для русских очень неудачно. Войска бежали. Но Гитлер не учел самых простых вещей: отвратительных русских дорог, большой протяженности территории и особенностей климата. Эти три фактора, без учета сопротивления армии противника, так задержали блицкриг, что немцы оказались застигнутыми русской непогодой. Этого никто и предположить не мог, но 1941 год оказался на редкость холодным: снег выпал в октябре.
Гудериан, изучавший походы Карла Двенадцатого и Наполеона, ни в какой блицкриг не верил, от перспективы войны он был в ужасе: «Прошлые успехи, особенно победа на западе, одержанная в столь неожиданно короткий срок, так затуманили мозги руководителям нашего верховного командования, что они вычеркнули из своего лексикона слово „невозможно“. Все руководящие лица верховного командования вооруженных сил и главного командования сухопутных сил, с которыми мне приходилось разговаривать, проявляли непоколебимый оптимизм и не реагировали ни на какие возражения».
Но когда, спустя четыре месяца, немецкие войска оказались на чужой земле без зимней одежды, высшие военные чины приуныли. Снег выпал с 6 на 7 октября, в летней одежде немцы коченели. На просьбы прислать зимнюю одежду из Берлина отвечали, что в нужный момент она будет доставлена (этот момент в 1941 году для немецких солдат так и не наступил: одежды не было, поскольку она просто не была предусмотрена блицкригом!). Снег полежал и растаял, но это положение не спасло, а ухудшило: дороги превратились в болото. «Наши танки двигались по ним с черепашьей скоростью, причем очень быстро изнашивалась материальная часть», — писал Гудериан.
Пехота страдала еще больше. Моторизированная техника, которая прекрасно вела себя в Европе, становилась ненадежной. «Колесные автомашины могли передвигаться только с помощью гусеничных машин. Это приводило к большой перегрузке гусеничных машин, не предусмотренной при их конструировании, вследствие чего машины быстро изнашивались. Ввиду отсутствия тросов и других средств, необходимых для сцепления машин, самолетам приходилось сбрасывать для застрявших по дороге машин связки веревок. Обеспечение снабжением сотен застрявших машин и их личного состава должно было отныне в течение многих недель производиться самолетами. Подготовка к зиме находилась в плачевном состоянии».
Планы командования постоянно менялись. Гитлер то решал идти на Киев, то на Крым, в конце концов целью была выбрана Москва. Но к этому времени начались уже настоящие холода. В середине ноября температура упала ниже 22 градусов мороза. «Снабжение войск было плохим. Не хватало белых маскировочных халатов, сапожной мази, белья и прежде всего суконных брюк. Значительная часть солдат была одета в брюки из хлопчатобумажной ткани, и это — при 22-градусном морозе! Острая необходимость ощущалась также в сапогах и чулках».
Немцы стали реквизировать отбитые запасы русского обмундирования.
«Наших солдат, одетых в русские шинели и меховые шапки, можно было узнать только по эмблемам», — вспоминал Гудериан.
А 17 ноября стало известно, что на московское направление переброшены сибирские части. Для немцев это прозвучало удручающе. Но настоящей бедой было другое: против относительно легких немецких танков теперь пошли русские тяжелые Т-34. В боях под Москвой немецкое наступление было остановлено. Для многих стало ясно, что Германия вступила в долгую, кровопролитную и тяжелую войну. В 1941 году еще верили в победу, но с каждым годом войны вера слабела.
Знал ли Гитлер, на что обрекает свою армию, начиная войну с запланированным счастливым концом? Вот тут есть некоторая сложность. Для Гитлера война была окрашена в мистические тона, она рассматривалась как естественное состояние человека: «С тех пор как Земля вращается вокруг Солнца, пока существуют холод и жара, плодородие и бесплодие, буря и солнечный свет, до тех пор будет существовать и борьба, в том числе среди людей и народов… Если бы люди остались жить в Эдеме, они бы сгнили. Человечество стало тем, что оно есть, благодаря борьбе». Постоянное кровопускание полезно нации, поскольку закаляет ее. «Война — это сама жизнь. Война — всякая схватка. Война — исконное состояние». Гитлер придерживался правила: «Выживает сильнейший». Поэтому он требовал от своей армии, чтобы она выживала и побеждала любой ценой. Недаром генералы боялись докладывать своему главнокомандующему о поражениях. Если Гитлер расценивал потери как необходимое зло и вполне естественный процесс, то поражения его бесили. Тогда-то он и начинал кричать, что ему достался недостойный народ и что если он не может победить, то лучше ему умереть.
Первоначально, вдохновленный расовой теорией, Гитлер ожидал, что немецкий солдат справится с восточными соседями легко и быстро, но чем глубже заходила война, чем она больше затягивалась, тем чаще он негодовал и говорил, что азиаты уничтожат арийскую расу и недочеловеки заселят всю землю. В такие минуты даже верные соратники стремились скрыться с его глаз. Нации закаляются в войнах, если нация терпит поражения — она недостойна существовать. Недаром, еще в 1939 году, он сказал своим генералам: «Я поднял немецкий народ на большую высоту, хотя сейчас нас и ненавидят в мире. Это дело я ставлю на карту. Я должен сделать выбор между победой и уничтожением. Я выбираю победу».
После потерянной битвы за Сталинград стало ясно, что победа может случиться разве что каким-то чудом. «Мы будем диктовать Востоку наши законы, — говорил Гитлер в преддверие большой войны, — мы завоюем шаг за шагом землю до Урала. Я надеюсь, что с этой задачей справится еще наше поколение… Тогда мы будем иметь отборных здоровых людей на все времена. Тем самым мы создадим предпосылки для того, чтобы руководимая, упорядоченная и управляемая нами, германским народом, Европа смогла выстоять на протяжении жизни поколений в судьбоносных схватках с Азией, которая наверняка опять двинется на нас. Мы не знаем, когда это будет. Если в тот момент на другой стороне будет людская масса в 1–1,5 миллиарда, то германский народ, который, как я надеюсь, будет насчитывать 250–300 миллионов, вместе с другими европейскими народами при общей численности в 600–700 миллионов и с предпольем до Урала или же через 100 лет и за Уралом, должен будет устоять в борьбе за существование с Азией».