Страница 64 из 101
Новая эстетика прославляла грандиозные планы Гитлера, и все в этом государстве стало увеличиваться в размерах. Прежде небольшие скульптуры стали расти в высоту, теперь право на жизнь имели только монументальные сооружения. Здания тоже потянулись ввысь и раздались вширь. В градостроительстве тоже начался период монументализма. Чем дольше существовал Рейх, практически до начала Второй мировой, его сооружения становились все выше, шире и величественнее. Негодные произведения еврейского искусства, а сюда было отнесено все искусство с конца XIX века, заменили теперь произведения реалистические и жизнеутверждающие. Это происходило и в живописи, и в литературе, и в музыке. Гитлер, мечтавший стать художником, ненавидел «порченое» искусство. Он хотел силы, здоровья, веры в победу, и странно так наблюдать, как же эти произведения гитлеровской Германии похожи на современные им картины, книги или песни советской страны. Точно братья идут рука об руку два стиля — немецкий эпохи Гитлера и советский эпохи Сталина. Идеи, к которым они зовут, вроде и разные, но средства выражения — практически близнецы.
Нет, не случайно такое совпадение. Это искусство двух стран, мечтавших о мировом господстве. Одно — национал-социалистическое, другое — просто социалистическое хотят одного и того же: подчинить себе весь остальной мир. Кто первым придет к финишу, тот и победит.
Земли для арийской расы
Первая же задача, которую стал решать Гитлер, — объединение Германии. Поскольку он считал немецкими все земли, на которых жили немцы, или когда-то жили немцы, или должны жить немцы, то от первоначальной цели, не столь и огромной — как-то: присоединение Австрии, части Франции, части Чехословакии и части Польши, он здорово отклонился. Аппетиты росли по мере насыщения. Но все началось с 11 марта 1938 года, когда Гитлер решил объединить немецких и австрийских немцев.
В историю это событие вошло как аншлюс Австрии и Германии. Гитлеру удалось путем переговоров и некоторого давления на правительство Австрии (он заставил канцлера Австрии Шушнига уйти в отставку, и на его место был назначен национал-социалист Зейс-Инкварт, министр безопасности и внутренних дел, который подписал соглашение об аншлюсе) практически мирным путем взять власть в этой стране. Около девяти часов утра немецкие танковые части пересекли границу Австрии. Для того чтобы этот военный поход выглядел более мирно, танки были украшены флажками и зелеными ветками.
Впоследствии генерал Гудериан вспоминал: «Население видело, что мы идем, имея мирные намерения, и повсюду радостно нас встречало. На дорогах стояли старые солдаты — участники Первой мировой войны с боевыми орденами на груди и приветствовали нас. На каждой остановке жители украшали наши автомашины, а солдат снабжали продуктами. Повсюду можно было видеть рукопожатия, объятия, слезы радости. Не было никаких конфликтов при осуществлении этого давно ожидаемого и не раз срывавшегося аншлюса. Дети одного народа, которые в течение многих десятилетий были разобщены из-за злополучной политики, ликовали, встретившись, наконец, друг с другом. Движение наших войск проходило по единственной дороге, шедшей через Линц».
В этот город в конце того же дня приехал и фюрер. Жители Линца, которым сказали, что Гитлер прибудет к трем часам дня, большой толпой собрались на рыночной площади и так простояли там до темноты. Когда Гитлер добрался до Линца, они кричали и размахивали немецкими флагами. Многие плакали. Такой же прием ожидал его и в столице Австрии Вене. В той самой Вене, по которой он некогда бродил голодным и плохо одетым.
Вена ликовала. Когда в первом часу ночи 13 марта туда прибыли передовые немецкие части, «…только что закончилось большое факельное шествие, устроенное в честь аншлюса, — писал Гудериан, — улицы были заполнены празднично настроенными жителями. Неудивительно, что появление немецких солдат вызвало бурное ликование. В присутствии командира венской дивизии австрийской армии генерала Штумпфль авангард прошел торжественным маршем мимо здания оперы под звуки австрийского военного оркестра. По окончании торжественного марша всех снова охватил бурный восторг. Меня понесли на руках до квартиры. Пуговицы моей шинели были оторваны и расхватаны в качестве сувениров. Приняли нас чрезвычайно восторженно».
Надо ли говорить, как Вена встретила Гитлера?
«Оцепление улиц еще не было закончено, когда появился Гитлер. Через шпалеры войск он проследовал в здание театра, где был встречен представителями местного населения. На улице лил проливной дождь. В вестибюле театра происходили прямо-таки трогательные сцены. Хорошо одетые дамы и девушки плакали, многие становились на колени; ликование людей было исключительно велико», — говорит Гудериан. Такое ликование он объясняет тем, что «…немцам пришлось много пережить: безграничную нищету, безработицу, национальный гнет. Многие уже потеряли всякую надежду». И в его описании аншлюс выглядит как исключительно правильное и радостное событие для всех: «Везде население восторженно встречало войска. Танки и автомашины были осыпаны цветами. Живые изгороди людей — юноши и девушки — затрудняли движение войск. Тысячи солдат немецкого происхождения, уволенные из чехословацкой армии, возвращались пешком на родину; многие из них были еще одеты в чешскую форму и несли на спине чемодан или сундучок — разбитая без боя армия. Первая линия укреплений Чехии была в наших руках; она не была так сильна, как нам казалось, но хорошо, что удалось занять ее без кровопролитных боев. В общем, все были довольны мирным поворотом в политической обстановке. Война сильнее всего затронула бы именно территорию с немецким населением и потребовала бы многих жертв от немецких матерей».
Иными словами, планировались два хода развития событий — мирное и военное. И до самого конца у Гитлера не было уверенности, что аншлюс будет проведен мирно. Может, он даже надеялся на войну. Но Австрия предпочла мир. Да и Зейс-Инкварт основательно потрудился: он провел референдум — 99 процентов респондентов высказалось за аншлюс. Но если австрийские немцы были искренне рады новой власти, то «люди второго сорта», не арийцы, испытали сильное унижение.
«Голыми руками, — приводит свидетельство очевидца Фест, — университетские профессора должны были драить улицы, набожных белобородых евреев крикливые парни загнали в храм и заставляли их делать приседания и хором кричать „Хайль Гитлер!“ Невинных людей ловили на улице, как зайцев, и гнали их чистить уборные в казармах СА; все, что выдумала в своих оргиях болезненно грязная, пропитанная ненавистью фантазия за многие ночи, осуществлялось теперь в буйствах среди бела дня».
Мировые державы аншлюс восприняли спокойно, только Сталин был озабочен — он отлично просчитывал ходы противника и боялся усиления Гитлера (хотя между вермахтом и Красной армией, между НКВД и гестапо уже имелись секретные договоренности). Получив Австрию, Гитлер осуществил мечту Хьюстона Чемберлена — перевез из Хофбурга в Нюрнберг заветное копье всевластия и столь же заветную корону Габсбургов — знак императорской власти.
Доставка святынь немецкого народа была обставлена с размахом. Гитлер желал эту передачу провести согласно закону, чтобы этот акт был признан легитимным обеими сторонами, а не захватом или грабежом. Некогда, еще при средневековом императоре Сигизмунде, был издан указ, воспрещавший перемещение сокровищ: «Согласно воле Божьей священное копье, а также корона и скипетр германских монархов никогда не должны покидать землю Отчизны». Поэтому немецким архивариусам пришлось порыться в старинных текстах, чтобы восстановить справедливость. Они обнаружили, что копье хранилось в Нюрнберге до начала наполеоновских войн, но поскольку император имел на него виды, было перевезено в Вену и осталось «в чужой земле», а после победы над Наполеоном хранитель копья барон фон Хугель предал жителей Нюрнберга и не вернул реликвии в родной город. Акция по возвращению копья таким образом приобретала черты воссоединения реликвий с извечным местом своего пребывания — нюрнбергской церковью Св. Екатерины.