Красная перчатка

— Отдача, — торопливо перебиваю я — не очень хочется выслушивать подробный отчет о собственных превращениях. — Не волнуйся.

Встаю, Сэм смотрит, недоверчиво прищурившись. Идем через кампус — я, волоча ноги, тащусь впереди.

— Мне кое-что нужно. Когда доберемся до медпункта.

— Конечно, старик, — но в голосе у соседа нет особого рвения; он и так здорово психанул.

— В медпункте у меня случится страшный приступ кашля, и ты вызовешься принести стакан воды. Но воду принесешь горячую — как можно горячее. Понял?

— А зачем?

— Самый простой способ изобразить температуру, — вымученно улыбаюсь я.

Даже в таком состоянии все еще могу мошенничать.

Просыпаюсь через час в процедурной, в медпункте, вся подушка мокрая от слюны. Как же хочется есть! Встаю. Я, оказывается, заснул прямо в ботинках. Завязываю шнурки и ковыляю в приемную.

Наша пожилая пухленькая медсестра, мисс Козиль, снует по кабинету, увешанному разными анатомическими плакатами. Она твердо верит, что любой недуг можно запросто излечить, если (а) уложить пациента на койку в процедурной, (б) скормить ему или ей две таблетки аспирина, (в) выписать антибиотик и наложить повязку. Мне, к счастью, такого лечения вполне достаточно.

— Гораздо лучше себя чувствую. Можно вернуться в комнату?

Мисс Козиль как раз потчует аспирином Уиллоу Дэвис.

— Кассель, вы лучше сядьте. Нужно померить температуру. У вас был сильный жар.

— Хорошо. — Я неуклюже плюхаюсь в кресло.

Дэвис послушно запивает таблетки водой из бумажного стаканчика, а медсестра достает из шкафчика градусник.

— А вы, Уиллоу, лучше идите полежите в процедурной, пока лекарство не подействует. Я к вам зайду через минуту.

— У меня жуткое похмелье, — тихонько шепчет Дэвис.

Я улыбаюсь ей заговорщической улыбкой — конечно, в медпункте можно запросто отоспаться после бурной ночи.

Уиллоу уходит, а я меряю температуру и размышляю о Лиле — о том, что с нами случилось и чего не случилось.

Всего лишь вопрос времени.

Я уверен в этом, даже теперь, при свете дня.

Необоримое искушение. Мне нравятся новенький «Мерседес» и ужины в дорогом частном клубе в обществе главы криминального клана. Я хочу стряхнуть с хвоста федералов и защитить маму. Мне нравится, когда Лила целует меня и так произносит мое имя, словно я для нее самый важный на свете человек, словно у нас может быть общее будущее.

Я, пожалуй, пойду ради этого на что угодно.

Забуду, что девушка на самом деле меня не любит. Убью собственного брата. Стану наемным убийцей. Что угодно.

Раньше думал: никогда не предам семью, никогда не наложу проклятие на любимого человека, не буду убивать, не пойду по стопам Филипа. Но с каждым днем я становлюсь все больше и больше похож на брата. А жизнь беспрестанно подкидывает новые возможности — приятный, но порочный выбор. Стоит один раз согласиться, и дальше все катится по наклонной.

ГЛАВА 14

Когда сидишь на больничном, смыться из школы проще простого. Замечательно. Взять машину? Но кто-нибудь может заметить, как я выезжаю с парковки. Нет, ничего нельзя пускать на самотек.

К тому же в таком состоянии лучше не садиться за руль.

Я принял твердое решение: не буду больше рисковать без нужды, не буду подставляться, предоставлять дело случаю, никаких больше «если». Отхожу на безопасное расстояние от кампуса и вызываю по мобильнику такси.

Баррону, конечно же, не хочется идти к федералам. Расскажи он им правду — нечего будет потом предлагать Бреннанам. Но если я буду упорствовать и не уступлю, он все равно может меня сдать. Поэтому, пока братец в раздумьях, нужно своевременно обо всем позаботиться. Он-то не знает, но в старом доме остались улики не только против меня, но еще и против мамы.

Сначала нужно избавиться от них.

Она моя мать, я должен ее защищать.

Жду такси на подъездной аллее возле уютных аккуратных домиков — ухоженные дворики, качели. Пожилая дама выходит забрать газеты из начищенного почтового ящика и приветливо мне улыбается. В ушах у нее большие жемчужные серьги.

Непроизвольно улыбаюсь в ответ. Держу пари, жемчуг настоящий. Наверное, если попросить — она пустит меня на крыльцо подождать машину и даже, возможно, угостит бутербродом.

В желудке громко урчит, но я не обращаю внимания. Старушка уходит, дверь в кухню захлопывается, ладно — обойдемся без обеда.

Внезапный порыв ветра срывает с деревьев кленовые листья. Один, кружась, падает прямо мне на ботинок. Осенние листья — мертвые, хоть и зеленые еще.

Подъезжает машина. При виде меня водитель хмурится: конечно, подросток вызывает такси посреди бела дня и притом в двух шагах от школы. Залезаю на заднее сиденье и диктую адрес. Слава богу, вопросов он не задает, возил, наверное, клиентов и похуже.

Выхожу возле нашего помоечного дома, расплачиваюсь наличными — недавние ставки: приходится тратиться, а денег-то особо и нет. В случае чьего-нибудь неожиданного выигрыша я останусь вообще без средств.

Поднимаюсь на холм. Старый дом кажется мрачным и зловещим даже при свете солнца.

Доски посерели, окно на втором этаже (мамина комната) разбито и заклеено полиэтиленовым пакетом.

Баррон должен был предвидеть мой визит. Сам мне сказал про труп — ясно же, что я захочу перепрятать тело. Но кухня выглядит точно так, как я ее оставил в воскресенье — будто брат сюда и не заходил. В раковине стоит недопитая чашка кофе; по-моему, там плесень уже успела появиться.

Плащ и пистолет тоже на месте — лежат в глубине шкафа. Опускаюсь на колени и достаю их, чтобы лишний раз удостовериться.

Пытаюсь представить, как все произошло: мама направляет дуло на Филипа, спускает курок. Брат, наверное, не поверил, что она выстрелит в собственного сына, в первенца, засмеялся. Или наоборот — может, он как раз знал мать гораздо лучше меня и сразу же прочел в ее глазах приговор: свобода для нее гораздо важнее любви.

Почему-то вместо убийства Филипа в голове упорно возникает другая картина: мама направляет оружие на меня, ее напомаженные губы кривятся. Меня передергивает.

Заставляю себя подняться. Достаю из-под раковины в кухне полиэтиленовый пакет, беру со стола нож. Все, хватит думать. Отрезаю от плаща пуговицы. Сам плащ я сожгу, а пуговицы, крючки и все остальное положу вместе с пистолетом в мешок, набью его камнями и утоплю в водохранилище Раунд Валли. Дедушка как-то рассказывал, что каждый второй преступник в Нью-Джерси что-нибудь да топил в этом озере — оно ведь самое глубокое в штате.

Выворачиваю карманы — не завалялось ли чего.

На пол выпадают красные кожаные перчатки. И что-то еще, маленькое и тяжелое.

Знакомый талисман, только расколотый напополам. Теперь я знаю, кто убил Филипа. Кусочки головоломки становятся на свои места. Надо менять план.

Боже, какой я идиот.

Звоню ей с телефона-автомата, как мама учила.

— Ты должна была мне сказать.

Но я, конечно же, прекрасно понимаю, почему не сказала.

Вызываю такси — добраться до школы. По дороге на мобильник приходит сообщение от Одри.

Вспоминаю, как когда-то давно, в прошлом, волновался и радовался, получая от нее эсэмэски. Со вздохом открываю мобильник: «Взаимоуничтожение. Встретимся завтра около библиотеки, в обед».

У меня было столько неотложных дел, я даже не подумал — кому рассказать и рассказывать ли кому-нибудь вообще о поступке Одри.

Это же она швырнула камень в Лилино окно. «Взаимоуничтожение» — любопытный ход. Донесу на Одри, а она донесет, что я был ночью у Лилы в комнате. Какое правонарушение, интересно, больше взбесит администрацию? Не хотелось бы вылетать из Уоллингфорда в выпускном классе, даже если вылечу не один.

К тому же неизвестно, кому Норткатт поверит.

Пишу ответ: «Хорошо, завтра».