Курортная зона

Да и как бы это могло выглядеть?! “Ой, подруженька моя, ой-е-ей, страдаю я”? Ха. Ха. Ха. “Обрати внимание на киллера страдание. Выполняла я заказ — слезы капали из глаз”. Смешно. И слезы не капают.

Ни страданий, тем паче угрызений совести нет. Слезы, страдания, угрызения совести и прочие сантименты — в далеком прошлом. В том прошлом, которого даже и не было толком. Словно, родившись, она сразу шагнула в свое “светлое завтра”. В свое неизменное сейчас.

А что сейчас?

Холодный рассвет.

Холодный закат.

Холодный адреналин в крови.

Так чего же хочет такая женщина? Почему она не дремлет мирно перед своим телевизором, а минут сорок спустя достает мобильник, набирает номер и говорит в трубку глухим бесцветным голосом:

— Нарик, я хочу к тебе.

И, вероятно получив “добро” от загадочного Нарика, она покидает кресло и плюющийся рекламой телевизор, надевает видавший виды джинсовый костюм и уходит из пустой квартиры, в которой даже вещи никогда ее не ждут.

И дверь за ней всегда захлопывается автоматически. Словно боится лишний раз контактировать с руками этой женщины посредством обычного ключа.

Глава вторая

ЦЕЛЬНОМЕТАЛЛИЧЕСКАЯ ОБОЛОЧКА

И если что-то покажется неподобающе зрелищным или драматичным, то… ведь так оно и было.

Даже самые жуткие сказки в большинстве своем начинаются с вполне мирной фразы. “Жили-были”… “Жил-был”… “Жила-была”…

Жила-была убийца.

Нет, это для сказки неподходящее начало. Будем верны традиции, и потому…

Жила на свете девочка.

И звали ее Лариса Бесприданницева.

Такое ненормальное и отчасти литературное имечко [1]дала девочке врачиха роддома, когда шестнадцатилетняя мамаша, шлюшка-наркоманка без роду и племени, сбежала, оставив новорожденное дитя на произвол судьбы и бесплатной медицины. Нареченная Лариса Бесприданницева оказалась младенцем крепким, стойко превозмогающим нашествия многоразличных детских хворей, начиная от кишечных газиков и кончая нейродермитом на почве непереносимости хлорамина. Врачиха, та, что помешалась на творчестве великого русского драматурга, инспектируя состояние Ларисы, уверяла коллег, что эта девочка далеко пойдет, если не остановить.

Врачиха оказалась прозорливицей.

Ее крестница (а брошенного ребенка в роддоме еще и окрестили) действительно далеко пошла.

И никто не смог ее остановить.

Или не захотел.

Первое четкое осознание того, что она человек, и человек, брошенный на произвол судьбы, пришло к Ларисе в пятилетнем возрасте, в Доме ребенка, когда двое мальчишек из старшей группы зажали ее в угол (при большом стечении галдящего и падкого на унизительные зрелища народца) и принялись стаскивать с угрюмо отбивающейся девочки жалкие трусишки и маечку. При этой экзекуции и толпу, и самих мучителей распаляло то, что Лариса не вопила, не ревела, не просила пощады, а отбивалась до тех пор, пока на галдеж не слетелись грозные воспитательницы и не надавали и правым и виноватым подзатыльников. Именно тогда, в яростной беспомощности перед липкими, щупающими и тискающими пальцами, Лариса поняла, что она человек, которого никто не пожалеет и которому нет помощи. И все свои проблемы Лариса должна решать сама.

И она действительно начала их решать. На свой лад.

На следующий день после позорного раздевания Лариса проникла в кладовку детдомовского слесаря-электрика дяди Славы и украла индикаторную отвертку. Полчаса поточив отвертку о кирпич в садике, девочка убедилась, что острие ее первого оружия стало бритвенно-опасным. Дождавшись ночи, Лариса тенью проникла в палату своих мучителей и, собрав всю свою ненависть, пустила отвертку в дело. После этого мучителей отвезли в реанимацию с паховыми ранениями высокой степени тяжести, а Ларису испуганные такой злобностью воспитательницы отправили в специальный детдом “для трудных”. И неизвестно, что сталось бы с Ларисой в этом новом, отличавшемся кошмарностью нравов детдоме, если бы не Старик.

Лариса не помнила, когда именно Старик появился в ее жизни. Она выделила его из толпы воспитательниц, врачей и прочих взрослых только тогда, когда почувствовала, что он за ней наблюдает. Лариса вообще очень тонко чувствовала любое к себе внимание — это была врожденная и очень пригодившаяся в дальнейшей жизни способность. И пока Старик (так про себя звала этого человека маленькая Лариса, хотя в пору ее детства он был не так уж и стар) наблюдал за нею, она наблюдала за ним. Старик был высокий (впрочем, детям все взрослые кажутся высокими, словно деревья), худой и немного похожий на разгримированного Деда Мороза. Он всегда был одет в строгий черный костюм, белоснежные усы и борода подстрижены аккуратно и тщательно, а длинные, до плеч, серебряные от седины волосы стянуты черной бархатной тесьмой. Старик обладал странным, пронзительным взглядом золотисто-коричневых и круглых, как у совы, глаз, говорил мало и нелюбезно, и было видно, что его нечастых визитов побаиваются в детдоме все. Кроме Ларисы. Потому что кто, кроме нее, мог бесстрашно подойти однажды к Старику и наивно спросить:

— Ты, случайно, не мой отец?

— Нет, — сказал Старик, ничуть не удивившись Ларисиному вопросу. И спросил сам: — А тебе что, нужен отец?

— Н-не знаю, — с сомнением протянула пятилетняя девочка. — Мне нужен тот… тот, кто научит меня драться.

Во взгляде Старика появился неподдельный интерес к невысокой худенькой девочке с глазами, напоминающими серые льдинки.

— А разве ты не умеешь драться? — чуть насмешливо спросил он.

Лариса посерьезнела и задумалась. А потом уточнила:

— Я хочу научиться хорошодраться.

— Ладно. Я подумаю, что с тобой делать, — загадочно изрек Старик, а примерно через неделю Лариса узнала, что он стал ее опекуном.

Старик забрал Ларису из детдома и поселил в своей квартире. Это была строгая и спокойная квартира, с комнатами, заставленными книжными стеллажами, со старой, но прочной мебелью, с окнами, выходившими на кирпичную стену соседнего дома и потому почти всегда занавешенными темно-серыми плюшевыми портьерами. Вместе со Стариком в квартире на момент появления в ней Ларисы жила сухопарая надменная дама, своей мрачностью напоминавшая стоявшие в коридоре часы с большим маятником в стеклянном шкафу. Лариса сначала думала, что надменная дама — жена Старика, но впоследствии, когда Лариса стала своей в этой похожей на затянутый ряской пруд квартире, оказалось, что дама — кухарка, экономка и горничная в одном лице. Старик звал ее “фрау Фейербах”, вскоре и Лариса стала так называть сухопарую даму, хотя про себя при плохом настроении давала ей нелестные прозвища вроде “фрау Фисиписи” или “фрау Фырчащая Задница”.

Природная осторожность и какое-то сверхъестественное, ненормальное для маленького ребенка ощущение холодности жизни помогли Ларисе освоиться в строгих стенах квартиры Старика. Она никогда не шалила, не требовала игрушек, четко соблюдала раз и навсегда заведенный Стариком режим (шесть утра — подъем, девять вечера — сон), а глаза ее глядели на мир пытливо и требовательно.

В школу Лариса не ходила. Старик, представлявшийся подрастающей Ларисе существом всемогущим, каким-то образом сумел вытребовать себе право самостоятельно обучать на дому опекаемую девочку. И он действительно ее обучал. К полным семи годам Лариса уже сносно читала “Воскресение” Толстого и “Семью Тибо” Мартен дю Гара, писала практически без ошибок и быстро решала задачи и уравнения из первого тома “Решебника” Сканави (при том, что ее решение не всегда совпадало с решением, предложенным математическим светилом, но всегда было абсолютно верным). Фрау Фейербах, кухарка, как выяснилось, с академической эрудицией, обучала девочку сразу трем языкам: немецкому, английскому и французскому, а заодно умению готовить шарлотки и кексы. Каникул и поблажек не было, но Лариса понимала, что любая ее провинность или оплошность будут оскорблением для Старика. И оскорбления он не простит, хотя девочку ни Старик, ни тем более фрау Фейербах не трогали пальцем. Лариса не хотела чувствовать себя беспомощным, бестолковым ребенком и потому делала все, чтобы поскорее стать взрослой — строгой, немногословной и наводящей безотчетный страх и почтение. Как ее опекун, которого, кстати, звали Максим Николаевич. Но Лариса все равно называла его Стариком, потому что пацанячье имя Максим казалось ей совершенно неподходящим для такого строгого и респектабельного человека.

1

Для тех, кто плохо помнит школьный курс русской литературы, сообщаем, что главный персонаж драмы А.Н.Островского “Бесприданница” Лариса носит фамилию Огудалова. Но врачихе роддома простительно запамятовать такие литературные тонкости, посему и огребла новорожденная сиротка этакую глубокомысленную фамилию.