Страница 3 из 17
Воссоздание культуры ассирийского, вавилонского и шумерского народов, погребенных под заброшенными курганами, или теллями, – высочайшее и потрясающее достижение науки и гуманизма XIX в. Конечно, и в предыдущие столетия появлялись отдельные сообщения о развалинах древней Месопотамии. Так, уже в XII в. раввин из Туделы (королевство Наварра) по имени Бенджамин, сын Ионы, побывал у евреев Мосула и безошибочно определил, что руины близ этого города – остатки древней Ниневии, однако о его догадке стало широко известно только в XVI в. Между тем останки Вавилона были опознаны лишь в 1616 г., когда итальянец Пьетро делла Балле посетил холмы близ современной Хиллы. Этот зоркий путешественник не только великолепно описал руины Вавилона, но и привез в Европу глиняные, испещренные письменами кирпичи, найденные им у холма, который современные арабы называют Телль-Мукаяр, «холм с ямой», скрывающий руины древнего Ура. Так первые образцы клинописи попали в Европу.
Остаток XVII и почти весь XVIII в. многочисленные путешественники с разными точками зрения относительно местоположения и развалин побывали в Месопотамии, и каждый пытался вписать увиденное в библейский контекст. Между 1761-м и 1767 гг. состоялась наиболее значительная экспедиция, когда Карстен Нибур, датский математик, не только скопировал в Персеполе письмена, сделавшие возможной расшифровку клинописи, но и впервые дал современникам конкретное представление о руинах Ниневии в набросках и зарисовках. Несколько лет спустя французский ботаник А. Мишо продал в Национальную библиотеку в Париже пограничный камень, найденный близ Ктесифона к югу от Багдада – первый по-настоящему ценный подлинник письма, попавший в Европу. Эта простая надпись, на самом деле содержавшая предупреждение нарушителям границ, получила несколько нелепых переводов. Вот один из них: «Небесное войско прольет на нас уксус, чтобы щедро снабдить средством к исцелению».
Примерно в это же время Аббе Бошам, генерал-наместник Багдада и член-корреспондент Академии наук, вел тщательные и точные наблюдения того, что видел вокруг себя, особенно на руинах Вавилона. Наняв нескольких местных рабочих под началом мастера-каменщика, он фактически осуществил первые археологические раскопки в Месопотамии ради скульптуры, ныне известной как «Вавилонский лев» и до сих пор выставленной там на обозрение современным туристам. Он первым описал Ворота Иштар, изумительный фрагмент которых сегодня можно увидеть в разделе Ближнего Востока Берлинского музея; он также упоминает о находке цилиндров из твердых материалов с надписями, похожими, по его мнению, на письмена из Персеполя. Мемуары о его путешествиях, опубликованные в 1790 г., были практически мгновенно переведены на английский и немецкий языки и стали сенсацией в ученом мире.
Искра, брошенная Аббе Бошамом, имела свои последствия: Ост-Индская компания в Лондоне снарядила своих агентов в Багдад, чтобы провести археологическую разведку и выяснить перспективы. И вот в 1811 г. Клаудиус Джеймс Рич, представитель Ост-Индской компании в Багдаде, занялся исследованием и составлением карты руин в Вавилоне и даже провел в некоторых местах пробные раскопки. Спустя девять лет Рич появился в Мосуле, где сделал зарисовки и провел исследования огромных холмов древней Ниневии. Он собрал множество табличек, кирпичей, пограничных камней и цилиндров с надписями; среди них были и знаменитые цилиндры Навуходоносора и Синнаххериба, надписи с которых тщательно скопировал его секретарь Карл Беллино и отправил эпиграфисту Гротефенду для расшифровки. Коллекция Рича составила ядро обширного собрания месопотамских древностей Британского музея.
Рич умер в возрасте тридцати четырех лет, но две книги его мемуаров о руинах Вавилона с иллюстративным материалом и образцами надписей остались и, можно сказать, ознаменовали рождение ассириологии и примыкавшего к ней изучения клинописи. За ним последовал Роберт Кер Портер, сделавший точные художественные репродукции части месопотамских развалин, а также план внутренней территории руин Вавилона. В 1828 г. Робер Миньян произвел беглые раскопки руин Вавилона, где Рич работал в 1811 г., он нанял 30 человек, расчистил площадку 12 квадратных футов на глубину 20 футов и первым нашел цилиндр, испещренный выбитыми на нем надписями. Наконец, в 30-х гг. XIX в. двое англичан, Дж. Бэйли Фрейзер и Вильям Ф. Айнсворт, посетили ряд городов в Южной Месопотамии, однако им и в голову не приходило, что эта территория была частью древнего Шумера.
Мы добрались до обширных и относительно систематических раскопок в Ираке, начатых в 1842 г. Полем Эмилем Ботта, французским консулом в Мосуле, и продолжающихся с некоторыми перерывами по сей день. Поначалу они велись в Северной Месопотамии, на территории, известной как Ассирия, и тысячи найденных там документов были написаны на аккадском языке. Однако в период раскопок об этом еще не знали; можно было сказать лишь то, что начертание походило на письмо третьего класса трехъязычных надписей из Ирана, преимущественно из Персеполя и его окрестностей. В Персеполе все еще возвышались руины роскошного дворца с обилием высоких, хорошо сохранившихся прекрасных колонн, а также разбросанные тут и там различные скульптурные изображения. Город окружали великолепно украшенные гробницы, расположенные в скалах. Многие памятники Персеполя пестрели надписями, к концу XVIII в. признанными схожими с надписями на кирпичах из Вавилона. Более того, к середине XIX в. одна из трехъязычных надписей была расшифрована и обеспечила перечень имен собственных, способствовавших дешифровке третьей группы письмен, которые, в свою очередь, позволяли прочесть ассирийские таблички, найденные в Ираке. Однако, чтобы проследить ход расшифровки аккадского письма, нужно сначала иметь представление о расшифровке трехъязычных надписей первого класса из Персеполя и характере полученной из них информации.
О руинах Персеполя в Европе узнали в XVI в., когда в 1543 г. в Венеции были опубликованы путевые заметки венецианского посла в Персии Джософата Барбаросы, где он с восхищением говорил об увиденном. Надписи на памятниках впервые были упомянуты в вышедшей в Лиссабоне в 1611 г. книге Антонио де Гуэка, первого посла Испании и Португалии в Персии; он говорил, что надписи не похожи ни на персидское, ни на арабское, ни на армянское, ни на еврейское письмо. Его преемник дон Гарсиа Силва Фигуероа в книге, опубликованной в Антверпене в 1620 г., был первым, кто, пользуясь описанием Диодоруса Сикулюса, отождествил остатки Персеполя с дворцом Дария, правителя из династии Ахеменидов. Он также указывает, что письмена на памятниках отличаются от халдейских, еврейских, арабских и греческих, что формой они напоминают вытянутый треугольник, схожий с пирамидой, и что все знаки одинаковы и отличаются только положением.
В письме, датированном 21 октября 1621 года, Пьетро делла Балле сообщает, что он обследовал руины Персеполя и даже скопировал (как оказалось, неверно) пять надписей; он также предположил, что читать их следует слева направо. В 1673 г. молодой французский художник Андре Долье Десланд напечатал первое точное гравюрное изображение дворца в Персеполе, скопировав только три надписи; он поместил их на гравюре таким образом, что они, казалось, выполняли исключительно декоративную функцию, – в соответствии с широко принятой в XVIII в. теорией. В 1677 г. англичанин сэр Томас Герберт, служивший около 50 лет до того британским послом в Персии, опубликовал довольно плохую копию того, что должно было быть отрывком, содержащим три строки, и что на деле оказалось сборной солянкой из абсолютно разных текстов. Его характеристика письма, однако, не лишена исторического интереса: «Знаки странной и необычной формы – и не буквы, и не иероглифы. Мы так далеки от их понимания, что не способны даже составить четкое суждение о том, слова это или знаки. Все же я склоняюсь к первому варианту, полагая их полноценными словами, либо слогами, как в брахиологии или стенографии, привычно нами практикуемых».
В 1693 г. была опубликована сделанная Самюэлем Флауэром, агентом Ост-Индской компании, копия надписи из Персеполя, которая состояла из двух строк и двадцати знаков. Ее сочли подлинной, хотя на самом деле она содержала двадцать три отдельных знака из разных надписей, – ошибка, которая тем не менее не смутила и не поставила в тупик ни одного из тех, кто попытался расшифровать надпись. В 1700 г. письмо, наконец, обрело свое название – «клинопись», с тех пор навсегда прочно закрепившееся за ним. Это произошло благодаря Томасу Хайду, написавшему книгу по истории религии Древней Персии; в этой книге он воспроизвел текст Флауэра и описал его знаки, назвав характер письма «клинописью». К сожалению, он не верил, что знаки предназначались для передачи осмысленной речи, а полагал, что они являются только украшением и орнаментом.