Дом черного дрозда

Они переехали в новый дом в апреле. День стоял спокойный, неярко светило солнце, и почки на сирени, которую их соседи посадили в знак приветствия, были готовы раскрыться. В доме был очаг, где Корал могла готовить, и место, где можно спать, а все остальное мало-помалу придет. Совершенно неожиданно Джон и Корал почувствовали, что у них бесконечно много времени, что время превратилось в одну из тех вещей, которых никогда не будет недоставать.

— А вот здесь будут лошади, — сказал Джон Хадли жене.

Они смотрели на поле, озирая то, что принадлежало им благодаря всем тем годам, что Джон провел в море, и проданному изумруду.

— Одну я назову Боец. Когда я был маленький, у нас лошадь так звали.

Корал рассмеялась, представив его маленьким.

Ее мальчики направлялись к пруду. Птенец черного дрозда сидел на плече Айзека и хлопал крыльями. Это был их первый день, начало всего. Все их пожитки еще были сложены в ящиках.

— Я возьму его и Винсента, в последний раз, — сказал Джон. — Обещаю. А потом мы займемся репой.

— Нет, — ответила Корал.

Она хотела трех дойных коров и четырех овец, и чтобы дети ее спокойно спали в своих кроватях. Она подумала о младшеньком, как он толчет пасту из червей для оперившегося птенца.

— Айзек не может идти с вами.

К этому времени братья дошли до берега маленького пруда. При их приближении лягушки попрыгали в воду. Дрозд, испуганный всплесками, спрятался в рубахе Айзека, как в самом безопасном укрытии, и оттуда доносился только слабый приглушенный писк.

— Ой, ну чисто курица! — насмешливо заметим старший брат.

В пятнадцать лет Винсент уже вытянулся в свой полный рост — шесть футов, выше отца. Он был доволен собой и тем, как много он знал. В конце концов, он дважды побывал в море и считал, что он уж точно не хуже любого мужчины. У него появились мозоли на ладонях. Ему больше не нужно было ходить в школу, а это совсем неплохо, потому что он никогда не любил уроки.

— Он даже не знает, что умеет летать. — Винсент покосился на найденыша.

— Я научу его.

Айзек пошарил за пазухой и поймал птенца. Перья напоминали воду, мягкую и прохладную. Иногда Айзек разрешал птенцу спать с ним рядом, на синем стеганом одеяле, сшитом матерью из домотканой материи.

— Вот и нет. Он просто большой ребенок. Точно как ты. Он так и будет всю жизнь разгуливать, сидя у тебя на плече.

После таких слов Айзек каждый день уносил птенца в лес — доказать, что Винсент ошибался. Там он забирался на высокий дуб и болтал ногами, устроившись на верхней ветке. Он уговаривал дрозденыша взлететь, но его любимец был слишком привязан к мальчику и вообще не хотел улетать. Бедняга просто гулял по его плечу, издавая пронзительные звуки.

Айзек решил назвать своего любимца Чернышом. Черныш был комнатной птицей, он боялся ветра и своих сородичей. Он скакал по гостиной и прятался под очагом, где было так жарко, что у него подпалились перышки. Он сидел на столе и, пока Айзек занимался, крошечными глотками пил воду из блюдечка. Изучал Айзек учебник «Практическая навигация». И уж раз он не был таким сильным, как Винсент, или таким опытным — тогда, по крайней мере, — он мог запомнить карту звездного неба; он мог узнать широту того места, куда они направлялись и откуда пришли.

— Как ты думаешь, я смогу научить его разговаривать? — как-то раз мечтательно спросил Айзек у матери.

Черныш взгромоздился на столешницу и ухитрялся докучать сразу всем.

— Ну и что же ты хочешь, чтобы дрозд сказал тебе? — засмеялась Корал.

— Он скажет: «Я тебя никогда не покину. Я всегда буду с тобой!»

Услышав эти слова, Корал почувствовала дурноту.

Она сказала, что ей нужен воздух, вышла во двор и обернулась лицом к луговине, пристально глядя на то, как высокая трава волнами ходит под ветром.

— Не бери его с, собой, Джон, — вновь сказала она мужу той ночью.

Апрель заканчивался, сквозь пелену дождя на берегу пруда перекликались квакши. Через несколько дней заканчивались и занятия в школе — ее ведь называли школой рыбаков, мальчики были свободны от занятий с мая по октябрь, чтобы можно было работать с отцами, дядьями или соседями.

Мужчины семейства Хадли ушли в море безлунной ночью на первой неделе мая, при мягкой погоде. Опустился туман, но оно и к лучшему, так проще выскользнуть незамеченными. Британцы выставили посты к востоку и к западу, поэтому лучше всего было уходить на север. Они взяли с собой патоку, рыболовные сети, маисовые лепешки и солонину. Тайком от отца и брата Айзек прихватил и дрозда, хорошенько запрятав его под курткой. Когда они обогнули выход из бухты, Айзек вынул своего любимца из укрытия.

— Вот сейчас ты можешь сделать это, если хочешь, — сказал он птице. — Можешь улететь.

Но дрозд задрожал на ветру, показалось даже, что он шарахнулся, заслышав шум океана. Он вскарабкался назад в безопасность куртки Айзека, распушив перья, как всегда, когда бывал напуган.

— Говорил я тебе, что он никогда не полетит. — Винсент заметил дрозда и слегка подтолкнул брата локтем, чтобы Айзек помог проверить сети. — Да он просто жалок.

— А вот и нет!

Они вышли из тумана, который всегда в это время года льнул к берегу. Ночь была прозрачной. В небе было так много звезд, что необозримое распахнутое пространство тьмы и света пугало. Море было более бурным, нежели Айзек когда-либо видел в бухте, — а ведь они даже полпути не прошли до Мидл-Бэнкс. Шлюп в море казался маленьким и слишком хрупким.

— А здесь всегда так? — спросил Айзек брата.

Его тошнило, в костях и крови ощущалась какая-то неуверенность. Он подумал о дубе и о луге, о лягушках и о том, как мама смотрит на него, когда он входит в дом.

— Сегодня так, — коротко ответил Винсент.

Привыкший к морю, Винсент уснул легко, но Айзек не мог закрыть глаза. Джон Хадли понял; он подошел и сел рядом с мальчиком.

Было так темно, что казалось, будто все звезды в небе подвешены прямо над мачтой — рукой подать. Айзек узнал большой квадрат созвездия Пегас, который он видел в книге. Ночь похожа была на лужицу пролитого молока, и Джон Хадли показал ему Льва, предвестника весны, и Полярную звезду, как всегда сиявшую на своем месте. Джон слышал щебет дрозда под безрукавкой сына. Он чувствовал вкус прощального поцелуя жены.

— А что будет, если начнется шторм? — спросил Айзек.

Теперь, когда брат уснул, ему можно было бояться, можно было побыть маленьким мальчиком, каким он, собственно, еще и оставался.

— Что будет, если я выпаду за борт? Или если кит приплывет? Что тогда будет?

— Тогда я тебя спасу.

Когда ветер изменил направление, Джон Хадли учуял запах репы. И он рассмеялся, почувствовав этот аромат, подивившись, как это он последовал за ним на всем протяжении пути к Мидл-Бэнкс, напоминая обо всем, что придется потерять.

Майский ураган унес так много жизней, что методистская церковь на Мейн-стрит не могла за один день вместить всех родственников пропавших.

Службы шли целую неделю, и ни на одной из них нельзя было увидеть покойника. Закон предлагает ждать три месяца, прежде чем предпринимать какие-либо действия. Время от времени это правило оправдывается: сбившись с курса в море, моряки, которых все считали утонувшими, бывало, объявлялись на собственных похоронах. Как-то раз один такой утопленник появился на паперти, и те, кто оплакивал его, потребовали ответа — где его черти носили все это время? Может, нашел себе другую женщину в Вест-Индии или, напротив, в Новой Шотландии, а весь заработок спустил на ром? Правда, обычно было куда как проще: чтобы добраться домой, уходило много времени — иногда бедолага оказывался и на краю света.

После майского урагана город ждал неслыханно долго. Целых шесть месяцев, прежде чем приступили к заупокойным службам.

Но даже тогда Корал Хадли отказалась признать, что ее муж и сыновья среди тех, по ком скорбели. Она не открыла дверь, когда к ней пришел пастор; она не присутствовала ни на единой службе, даже отправляемой в память о мужьях и сыновьях ее друзей. Были среди них и Харрис Магуайр, и Отис Вест. Еще в то утро, когда они уходили в море, Корал знала — что-то должно случиться. И это было самое ужасное: она то и дело возвращалась к тому дню и думала, как бы все могло быть по-другому, если бы она настояла на своем.