Запретный плод сладок

Он вернулся в город, который всегда презирал, только из-за нее, и ее ребенка? Она ухватилась за спинку стула, потому что еле держалась на ногах. Значит, он любит ее? Хочет быть вместе, воспитывать ребенка?

— Ты выглядишь совершенно измотанной. — Он посмотрел на нее с беспокойством. — Ты не скрываешь ничего от меня по поводу беременности?

— Стресс не лучшее лекарство для любого, тем более для беременной женщины, — она старалась не замечать его… запах его мыла и одеколона дразнил ее, он привлекал ее по-прежнему, несмотря на злость и досаду. — Мне нужно немного посидеть. Я теперь очень быстро устаю.

— Тогда я пойду, отдыхай. Но я вернусь, нравится тебе это или нет. Я не желаю, оставлять тебя один на один с этим. И, Оливия, может, поужинаешь со мной сегодня вечером? Тот загородный ресторанчик, который тебе так нравится… ты знаешь, что я имею в виду… он, кажется, в нескольких километрах от города?

— «Шерлоу»?

— Да, точно. Он еще работает?..

— Да.

— Отлично. Мы поедем туда и просто поговорим обо всем за вкусной едой. Попытаемся вести себя как разумные человеческие существа, вместо того, чтобы таскать друг друга за волосы. Что скажешь, Оливия?

Он мог быть обаятельным, когда хотел. Он знал, каким взглядом на нее действовать. Но хватит ли у нее благоразумия пойти с ним в тот очаровательный домик с остроконечной крышей, высокими трубами и застекленными окошками?

Она оперлась на спинку стула.

— Не уверена, что я готова к этому сегодня, Грант.

— Сегодня или завтра, но что-то решать надо.

— Ну, хорошо! — она подчеркнуто тяжело вздохнула. У нее не было больше сил спорить с ним. — Пусть будет по-твоему.

— Я заеду за тобой в семь. — Грант в страстном порыве схватил ее за плечи.

Он попросил в больнице дать ему время подумать до понедельника, но уже знал, что поставит свою подпись немедленно и покончит с этим. И дело было вовсе не в работе, хотя должность имела много преимуществ и особенностей, о которых он только мог мечтать.

Он твердо решил остаться с Оливией, и согласился бы, на меньшее, если бы было нужно.

Безусловно, нынешнее положение подавало мало надежды на то, что они с Оливией сойдутся быстро и без борьбы. Только время их сведет окончательно. Но он был готов попытаться, чего бы это ни стоило. Вопрос в том, готова ли она?

«Все по порядку, приятель, — бормотал он, сворачивая на стоянку. — Позаботься о делах, найди жилье. Возможно, когда она поймет, что ты здесь надолго, то посмотрит на тебя более благосклонно».

Из-за дорожной пробки, он проехал мост с трудом и свернул в ту часть города, где находились дом Уайтфилдов и другие богатые имения.

Пробираясь по дороге среди обгоняющих друг друга автомобилей, Грант увидел, что навстречу вырулила машина «Скорой помощи», мигающая огнями и с кричащей сиреной. Он прижался к тротуару, пропустил ее и потратил еще пятнадцать минут, добираясь до дома Оливии.

— Добрый вечер, Эдвард, — поприветствовал он лакея. — Я приехал за мисс Оливией.

— Но, сэр, ее нет. — Эдвард выглядел растерянным.

С минуту Грант вспоминал, не перепутал ли он время и место свидания? Или она перепутала?

— А где же она?

— В больнице. «Скорая» только что уехала. Вы должны были…

Грант не стал дожидаться, пока лакей договорит. Он знал, что сигналы, которые издавала «скорая», использовались только в самых необходимых случаях.

Через минуту он уже мчался к больнице, бормоча как заклинание:

— Господи, сохрани ее, сохрани малыша!

Это его вина. Он издевался, ерничал, почти угрожал. «Ты разрушаешь все, до чего дотрагиваешься», — сказала она. Неужели это действительно так? Он, врач, своими руками погубил собственного ребенка! Довел до больницы единственную женщину, которую он любил!

Ее, как дочь Сэма Уайтфилда, поместили в отдельную палату, принесли горячий чай и попросили заполнить кое-какие бумаги. Врачи стали делать необходимые лечебные процедуры, но требовалось время, к тому же госпиталь был переполнен.

Оливия неотрывно смотрела в потолок и казнила себя: это была ее вина. Зачем она сказала отцу, что Грант снова в городе, и они собираются пойти в кафе? Он так слаб, что не способен болеть еще и за нее. Сейчас, даже просто спуститься по лестнице для него суровое испытание. Он умирал, и он знал это. Все, чего он хотел, — еще немного пожить, чтобы увидеть внука.

За дверью слышался слабый скрип резиновых подошв, звон оборудования, шуршание халатов. Сильно шумел лифт, мешая ей забыться сном.

Внезапно она забеспокоилась: за дверью послышались приглушенные голоса медсестер, и звучный мужской. Что-то случилось. Ей стало страшно, захотелось встать и спросить, все ли в порядке с отцом. Но тут распахнулась дверь, и ворвался Грант, с бешеными глазами, осунувшийся, страдающий. Он обнял ее, судорожно прижал к груди и выдавил из себя:

— О, должно быть, все плохо, раз даже он потрясен!

Оливия почувствовала, что задыхается и теряет сознание. Она, ухватилась за Гранта, но туман все больше и больше окутывал ее, и она отключилась.

Глава одиннадцатая

— Лив, открывай глаза, — мягкий, нежный голос Гранта донесся откуда-то из темноты.

Она очнулась и увидела его, сидящего напротив нее на кушетке.

— Слава Богу! Так-то лучше. — Он убрал локон с ее лба и улыбнулся. — В следующий раз, падая в обморок, предупреждай, ладно? От неожиданности я тоже могу упасть в обморок, ведь мужчина не так закален душевно.

— У тебя слабые нервы? — как в тумане спросила она. — Вот уж не думала!

— Были крепкие, любимая. Но ты расшатала их. А сейчас послушаем сердечко нашего малыша. — И прежде чем она поняла, в чем дело, он обнажил ее живот и стал водить по нему прибором. — Слышишь?

Она слышала энергичные толчки маленького сердечка и думала о другом — износившемся сердце отца.

— Как отец? — прошептала она. — Я слышала кардиоскоп. Он…

— Это был не Сэм, любимая, — спокойно сказал Грант. — Лечащий врач сказал, что он держится молодцом.

Но она видела напряженность в его глазах и села.

— Ты чего-то недоговариваешь. Разреши мне встать, я хочу убедиться, что все в порядке.

— Нет. — Он осторожно уложил ее. — Тебе пока нельзя туда. Успокойся, сейчас для тебя ребенок на первом месте.

— Ты не веришь, что он серьезно болен? Считаешь симулянтом? — Оливия не могла успокоиться.

Грант взял ее руки и поцеловал каждую, а затем проникновенно пробормотал:

— Мне стыдно, Оливия, я, конечно, ошибался, но причина одна — он слишком часто спекулировал на своей болезни. Я же тебя просил сказать правду о причине переезда в дом отца, и что ты мне ответила? Если б я знал, что ты четыре месяца выхаживала его, я бы давно был в Спрингдейле.

— Но когда я пыталась сказать тебе, что отец болен, кстати, еще тогда, в отеле, ты рвал и метал от ярости, не желая ничего слышать.

Он опустил глаза.

— Ты права. Но урок пошел на пользу. Я не хочу тебе врать. Сэм в плохом состоянии, и если он выкарабкается, то хорошо, но путь к окончательному восстановлению будет длинный и трудный. Сейчас у тебя есть мое плечо, а на своих плечах ты несешь эту ношу уже долго. Сейчас моя очередь. Я договорюсь о круглосуточном дежурстве, если понадобится, и лично позабочусь о том, чтобы он получал самую квалифицированную помощь.

— Неужели, Грант, ты, чувствуешь себя виноватым?

— Да, черт побери! Я испытал такой страх, который отнял у меня десять лет жизни. — Он ходил по палате, затем резко остановился. — Я подумал, что это тебя забрала «скорая», Лив, снова выкидыш и причина его — мое бурное поведение. Ты была такой измученной в то утро, но я все равно продолжал давить на тебя. Я, врач, должен знать, что это означает, но это не остановило меня от упреков. Когда Эдвард сказал мне… я так испугался за тебя и ребенка, что не соображал, что делать. — Он смущенно засмеялся. — Ты бы видела меня в тот момент! Я нарушил, наверное, все правила дорожного движения, и содрогаюсь от одной мысли, что обо мне подумал персонал реанимации, когда я ворвался к ним.