Повелитель пустыни

— Маленькое упрямое существо, — ворчливо, но с нежностью сказал он, устраиваясь рядом. Его тяжелый взгляд, обращенный на нее, обещал что-то особенное. — Сегодня фестиваль...

К собственному удивлению, Джасмин захихикала. Тарик попытался хмурым взглядом призвать ее к повиновению. Когда у него ничего не вышло, он так поцеловал ее, что у нее едва не растаяли все кости.

— Я не договорил. Сегодня фестиваль девственниц. — Он поцеловал Джасмин в шею. — Если бы ты замешкалась с приездом, то могла бы поучаствовать. Нет, неправда. Ты долго бы девственницей не осталась. Я чуть не взял тебя прямо в машине.

Джасмин не знала, как себя вести, когда Тарик в таком настроении. Наконец она решила, что надежнее всего будет не обращать внимания на блеск в глазах и отдаться наслаждению.

— Расскажи мне про этот фестиваль.

Кончиком пальца она что-то нарисовала на его груди, радуясь ощущению его тела под тонкой льняной тканью. Тарик никогда не прерывал ее эротических «исследований» после того, как убедился, насколько она восхищается его телом.

— В этот день девственницы определенного возраста совершают паломничество к священному месту.

— А где это?

Вопрос вызвал у Тарика раздражение.

— Этого не знает ни один мужчина.

Джасмин стало еще интереснее.

— А почему мне нельзя в Зюльхейну?

— Я не знаю, что они там делают. В это время ни одному мужчине нельзя появляться на улицах.

Джасмин помрачнела. Очередной вопрос застрял у нее в горле. Но Тарик прочитал ее мысли.

— Терпение, маленькая мегера. Опасности нет никакой, так как вместе с ними есть замужние женщины, в том числе женщины-полицейские.

Джасмин не могла молчать:

— Полицейские? В Зюльхейле женщинам разрешается идти на такую работу?

В который раз ее поразило то, как ревностно в Зюльхейле охраняют свои секреты. Ей предстоит узнать еще очень многое.

— Я говорил тебе, что мы лелеем своих женщин. Мы защищаем их, но не запираем в клетки.

Дразнящим движением он облизнул ее губы. Желание отдаться едва не победило Джасмин.

— Так почему же мне нельзя быть там?

— Потому что там могут находиться, помимо девственниц, или женщины, имеющие детей, или те, кто состоит в браке не меньше пяти лет... — Его пальцы, погладившие ее живот, послали ей намек, который невозможно было не разгадать. — Ты сможешь пойти, когда родишь мне ребенка.

Джасмин сглотнула слюну. Она никогда не осмеливалась даже предполагать, что у нее может быть ребенок от Тарика. И не будет, пока она не откроет Тарику правду о своем собственном рождении.

— Как вы добиваетесь того, что иностранцы не мешают паломничеству?

— Границы Зюльхейля ежегодно закрываются за неделю до фестиваля. Визы тех, кто приехал раньше, истекают в течение этой недели. Тех, кто не соглашается выехать, мы выдворяем.

— Вы ведь закрыли границу и после того, как погибли твои родители, да?

Джасмин прикусила язык, когда слова уже вылетели. Тарик был по-прежнему непоколебим в нежелании говорить о своей утрате. Он поцеловал ее. Поцеловал тепло и ласково, но в этом поцелуе не было ничего от эротики.

— Да, — шепнул он. — На два месяца Зюльхейль был закрыт для иностранцев. Нашим жителям нужно было справиться с горем, а мне требовалось время, чтобы залечить раны.

— Два месяца? А не один? — Джасмин погладила Тарика по щеке. Он только что поделился с ней чем-то важным. — Я же приехала через месяц, разве ты не помнишь?

Глава одиннадцатая

Тарик усмехнулся.

— У тебя была совершенно особая виза.

У Джасмин перехватило дыхание.

— Ты знал. Ты знал, что я хочу приехать.

Он пожал плечами.

— Я — шейх Зюльхейля. Я знал. Так зачем ты приехала?

Этого вопроса Тарик ей еще не задавал. И она не может ответить на него, не открыв ему почти все. Проводя пальцами по его волосам, она уже знала, что скажет правду. Четыре года назад она струсила, и это ей стоило его любви. Может быть, мужество поможет ей отвоевать эту любовь.

— Я приехала, потому что узнала про твою потерю и подумала, что, может быть, понадоблюсь тебе.

Тарик, лежащий рядом с ней, вытянулся в струнку. Она догадалась: ему ненавистна мысль о том, что он мог нуждаться в ней. Он не готов предстать перед ней настолько ранимым.

— Кроме того, мне был нужен ты. Я давно решилась приехать.

— Мина, почему?

Глаза Тарика были темны и непроницаемы. Его пальцы сжимали ее плечо с такой силой, что должны были остаться следы, но это только ободряло ее. Если она небезразлична ему настолько, что он теряет власть над собой, значит, у нее есть шанс.

Слезы подступили к ее глазам.

— Потому что я больше не могла жить без тебя. Каждое утро я просыпалась с мыслями о тебе и засыпала, шепча твое имя. Тарик, ты представить себе не можешь, как я тебя люблю.

Он не сказал ничего. Его ответом был поцелуй — нежный и почти несущий прощение. Раны прошлого вылечит только время, но Джасмин надеялась, что ее смелость поможет ему одолеть это время.

Тарик перевернулся на спину и прижал Джасмин к себе.

— Мне не хватает их.

Джасмин перевела дыхание, ожидая, что он снова заговорит.

— Я рос, зная, какая ответственность меня ожидает. Но благодаря моим родителям у меня было детство и относительно беззаботная юность. — Он притянул ее еще ближе, словно нуждался в ее тепле. — Мы дадим то же самое нашему ребенку. — Он помолчал, как будто сомневаясь, стоит ли продолжать. А следующие его слова пронзили Джасмин до самого сердца: — Моя мама умирала и ничего не сказала мне.

Джасмин застыла, пораженная.

— Умирала?

— Рак. — Голос Тарика сел. — Катастрофа произошла, когда они возвращались из клиники.

Джасмин моргнула, чтобы не дать волю слезам, и спросила:

— Ты не винишь ее в их гибели?

Тарик покачал головой.

— Я считаю, она виновата в том, что не доверяла мне, не дала мне шанса постараться ей помочь. И попрощаться.

Шестым чувством Джасмин поняла, что двигало матерью Тарика. Но понимала она и боль воина. Из-за скрытности матери он оказался беспомощен, а это чувство ему ненавистно.

— Она оберегала сына. Здесь дело не в недоверии, а в материнской любви.

— Я уже почти готов это признать, но часть меня все еще сердится на нее за то, что она не оставила мне выбора. Может быть, я смог бы что-то сделать. Теперь я никогда не узнаю. — Голос его звучал глухо, замогильно. — Когда их не стало, я должен был принять на себя их обязанности. Но мне мешало... Ты должна понять: мы — правители и хранители народа. Это и честь, и тягчайшая ответственность. Ради народа я обязан быть сильным и в то же время отзывчивым, но я чувствовал себя замурованным в ледяной глыбе, пока...

— Пока?..

Джасмин затаила дыхание, ожидая слов, которые ей, возможно, никогда не суждено услышать.

— Ничего.

Одно молниеносное движение — и она оказалась под ним.

Она не стала протестовать. Он дал ей гораздо больше, чем она могла ожидать. Как много объяснила ей тайна его матери! Джасмин больно было думать о том, какой урон нанесен гордости и преданности Тарика, как тяжело ему было узнать, что его мать не вверила ему правду о своем положении. Причиной тому была любовь, но она глубоко ранила сына. Джасмин закусила губу; вывод неизбежен. Как отразится на нем ее трусость, до сих пор не позволявшая ей вверить ему ее тайну?

Это была ее последняя мысль перед тем, как Тарик окунул ее в горячий океан своей страсти.

А потом... Тарик думал, что Джасмин заснула, но она внезапно заговорила:

— Я... Я должна тебе сказать кое-что.

Он убрал волосы с ее лба.

— Я слушаю.

Джасмин, не отрываясь, рассматривала покрывало, ее пальцы рассеянно мяли кружевную тесьму.

— Когда мы в первый раз встретились... Я так боялась тебя потерять... И поэтому не говорила тебе.

— Что же?

— Только пообещай мне сначала одну вещь, — попросила она.