Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 11

— Наберитесь храбрости, не пугайтесь, следуйте за мной туда, где вы увидите меня на белом коне! — пел Уголь Медведя быкам и коровам, матерым вожакам и молочным телятам.

И бизоны откликнулись на зов Угме.

Звери собрались вокруг него, доверчиво тыча мордами в спину и живот, в бока и ноги. Шершавые языки лизали ладони старца.

Стас не дышал. Вот-вот, сейчас, прямо сейчас!..

Уголь Медведя запрокинул к небу иссеченное шрамами лицо. Ветер, как пес-проводник — ветошь, трепал седые космы шамана. Это знак, долгожданный знак. Самед хмыкнул и натянул тетиву. Лосиная Ресница, зажав в зубах мачете, бесшумно пополз вдоль растяжек. А Стас, согнувшись вдвое, двинул напрямую. Он был предельно внимателен и высоко поднимал ноги. Ведь он не заклинатель духов, нажимные крышки трогать пятками не умеет. То есть умеет, но только один раз.

В высокой траве мелькали головы воинов племени. Охотники окружали стадо. Одурманенные шаманом бизоны не замечали людей, бодали друг дружку, пытаясь ближе подобраться к Углю Медведя.

— Обними меня, я не смотрю! — пел Угме.

Зазвенел лук в руках коротышки Самеда, отпустив стрелу на волю.

— Моя любовь, это я, ты меня слышишь? — спросил старик у неба. Он рыдал и рвал на себе волосы. Ногти его впивались в худые ребра, царапали зеленоватые татуировки на предплечьях и груди.

Стас вогнал наконечник копья под лопатку мощного быка. Бык рухнул мордой вперед, засучил задними ногами.

— Други, сохраняйте выдержку. Я вижу мою возлюбленную… — шептал Уголь Медведя.

Мачете Лосиной Ресницы рассек загривок рябого теленка: ш-шкр-р-р!

Тяжелое дыхание охотников да звон комаров — и больше ни звука. Деловитые удары, плеск крови — это просто бойня, бесшумная и жестокая. Бизоны умирали молча: ни хрипа, ни мычанья. Только шелестела трава, примятая тучными боками. Ножи касались глоток, дубины ломали хребты, и было скользко под ногами…

Внезапно шаман замолчал. Слезы промыли русло на его измазанном красной глиной лице. Муравьи копошились в глазах, кусали губы старца. Очнувшись от транса, шаман снял с уха надоедливое насекомое, растер пальцами в мокрое пятнышко — и тут же взревел недобитый бык, замычала молодая коровка, из шеи которой торчали две стрелы.

Боль и предсмертные хрипы. Междутропье наполнилось звуками.

Уголь Медведя очистил лицо от муравьев. Пошатываясь, он брел среди туш, высматривая первого убитого бизона. Наклонился и отрезал кончик хвоста зверя. Подозвал самого быстрого охотника племени, Лосиную Ресницу, и вручил ему трофей.

Провожая взглядом широкую спину Лореса, шаман шептал заклятья-обереги. Юноша нес кончик хвоста в вытянутой руке. Он бежал, не глядя под ноги, — спешил к спящей красавице Лизе. У входа в типи Лорес упал на колени и выкрикнул имя девушки. Лиза проснулась, заворочалась. Открыла глаза и…

Скрестив руки на груди, Стас сплюнул от досады. Почему Уголь Медведя послал к Лизе Лосиную Ресницу, а не Длинного Пальца, к примеру? Длинный Палец отлично бегает. И у него нет черных кос, у него такие же русые и редкие волосы, как у Стаса. Шаману нужно было отправить к Лизе Длинного Пальца!

Лиза взяла ношу с открытой ладони Лореса. Она посмотрел воину в глаза, улыбнулась и запела. У нее такой красивый голос! А сама Лиза — чисто женская птица, [6]белая птаха в небесах. Она украсила тридцать бизоньих покрывал, и потому старухи сказали, что Лизе до самой смерти придется быть счастливой.

Девушка набросила на обнаженные плечи накидку с узкими полосками из красных игл дикобраза. Эта одежда означала, что отныне Лизе разрешено иметь детей, ее время настало. Вакан Танки благословили светловолосую красотку.

Дети…

Стасу очень не понравилось, как Лорес смотрел на Лизу.

Почти три сотни воинов и женщин, детишек и стариков жили в шестнадцатиэтажке на улице Второй Пятилетки.

Така разбили лагерь в бетонных стенах под крышей, укрытой рубероидом. Вигвамы удобно ставить в квартирах. Обои и старые шкуры, парафиновые свечи и утробно ухающие сливные бачки — это и есть дом. А еще скрипучие пружины кроватей и шахты лифтов, черные змеи-кабели, растянувшие свои упругие тела между балконами, и охранные орнаменты на потолках. Крепкое здание — в отличие от прочих вокруг.

Така всегда жили в этом доме. Всегда — это сколько Стас себя помнил, то есть почти двадцать цветений картофеля, почти двадцать урожаев противотанковых мин. А еще — сколько помнили себя родители Стаса.

Вечер закончился, комаров прогнал ветер. Ночь охладила разгоряченную охотой кровь. Утро приветливо омыло ноги росой, а лица — туманом. Самое время полдню ударить в затылок сентябрьским солнцем, последним жаром приласкать лопатки мужчин племени.

— Па-а-ад-тя-анись! Не о-ад-т-става-а-ать!

Людской караван медленно двигался по тропе вдоль улицы Мира. Телеги катились мимо заросших плющом кирпичных развалюх. Печальное зрелище: ржавые указатели с номерами домов, блеклые цифры на стенах и обрушенные козырьки подъездов. А ведь раньше, очень давно, здесь жили люди…

Стас натужно дышал, пот стекал по лицу. Бубен шамана отбивал ритм шагов, помогая не упасть от усталости: бум-бум! бам-бам! бум-бум, бам-бам!..

Караван доставит добычу домой. Женщины разделают мясо и спрячут в холодильные подвалы. Но это будет потом. А пока что спина воина бугрилась мышцами, на висках вздулись вены. Стаса запрягли в повозку, сбитую из тонких кленовых стволов. В грудь впился чурбак с полукруглым вырезом, обмотанным лисьими хвостами. Длинный Палец называл этот вырез ярмом. Мол, запрячь бы в ярмо мустанга да хворостиной его под хвост, чтобы резвей бежал и слушался…

Длинный Палец никогда не отличался умом. Надо же, мустанга хворостиной! Мустанг — он вольный, его нельзя! Кстати, сам Длинный Палец пыхтел справа от Стаса, а слева кряхтел Лосиная Ресница, закадычный друг детства и лютый враг юности. На повозке лежали четыре крупные туши.

— Вот зачем, а? — шипел Длинный Палец. — Уголь Медведя говорит: «Я успокою, а вы убивайте, не щадите, ибо пища». Можно ведь не сразу, можно по тропе до самого дома отвести успокоенных этих. А там — горло чик! Проблем ведь меньше. И тащить не надо… Правильно, да?

— Дурак ты. — Лосиная Ресница сбил с плеча слепня.

— Почему?

— Потому что дурак.

— А кто умный? Ты, что ли?

— Уголь Медведя умный.

— Почему это?

— Он шаман, а мы так, задницы скунсов.

Эх, снять бы с Лореса чернокосый скальп! Жаль, у него родственников много. От всех не отбиться. Поднимут Стаса на копья, прогонят с тропы отца и мать. Идите за тенями предков, скажут, авось повезет — быструю смерть найдете, без мучений.

Домой, домой, домой — скрипели колеса повозки. Домой, домой, домой…

— Na i' sho yuts, nats ho' si vom na meh' on, [7]— шевелил сухими губами Стас.

Он хромал сильнее обычного. Слишком далеко на восток ушло стадо: за цеха завода, за пруды-отстойники, за свалку. У самого стадиона догнали…

Уголь Медведя говорил, что на востоке меньше мин, там вкусней трава и чаще блестят на солнце соляные поляны. В тех местах совсем нет койотов и тигры не рвут в клочья отставших от стада телят. На востоке хорошо: в болотистых лесах много лосей и кабанов, и бобры там маленькие и безвредные. Но там нет домов. Совсем!

Зимой и в сезон дождей людям племени не выжить на тучных пастбищах востока. Люди должны прятать тела в квартирных вигвамах, иначе — смерть.

— Na i' sho yuts, nats ho' si vom na meh' on…

Стас еле переставлял ноги, мокасины проваливались в многолетний слой листьев. Пора забыть благословенные времена, когда ради нескольких туш охотники загоняли на минное поле целое стадо. Быков, погибших на краю опасной поляны, цепляли крючьями, привязанными к проволочным тросам, и вытаскивали на тропу. Остальное мясо — на радость воронам.

Отец рассказывал, что, бывало, поджигали кустарник, рискуя испепелить все поголовье рогатых и половину заброшенных домов района. И все только ради того, чтобы завалить парочку телят — на шашлычок под стаканчик еще теплого самогона.

6

Так индейцы лакота называли чаек.

7

Я возвращаюсь домой, снова я увижу мою любовь ( из шайенской песни).