Миры неукротимые

Некоторые храбрые пионеры взялись возводить новый округ Риверсайд в глубине континента, обосновавшись в плодородной долине на берегу широкой медлительной реки, впадающей в озеро в восточной болотистой части Магеллана. Новая дорога змеится от Хиллтопа к пристани по границе болот. Некоторые развлекаются греблей; получается здоровая двухчасовая лодочная прогулка до Риверсайда, а на обратном пути – ленивый дрейф. До сих пор никаких озерных чудовищ в реке не замечено, но купаться там считается безрассудным.

Наш домик выглядел таким же, только более чистым; Дэн определенно изменил своим студенческим чудачествам. Кухню прекрасно оборудовали. Раньше хватало двух горелок, чтобы сварить кофе и разогреть готовую пищу. Теперь здесь стоят печка, холодильник, мойка, навесная полка для различных кухонных принадлежностей. На балконе есть гриль, рядом сложены поленья. Десять глиняных горшков выстроились в линию, из них выглядывают кустики душистых трав.

Ароматы трав внезапно напомнили о печальной поре, когда погиб Сэм. Я покосилась на Дэниела, а он давно внимательно смотрел на меня. Я сказала, что прогулка была долгой, и я устала, взбираясь наверх. Он усадил меня на хрупкий стул на балконе, вышел на кухню и вернулся со стаканом холодного пива.

Я отхлебнула: такой экзотический и в то же время домашний вкус… Облака над озером стягивались к горизонту, приблизилось ежевечернее шоу – заход солнца. Пока Дэн возился в кухне, я любовалась фантастическими очертаниями облаков и пыталась подобрать точное название своему состоянию – возбуждена, но довольна. Население планеты растет – кажется, Эпсилон разрешил землянам бросить здесь якорь. Как хорошо вернуться домой.

Мой первый день дома вышел страшно нескладным. За время лечения на орбите я стала местной легендой, скорее всего, из-за рассказов Сандры о том, что она видела. Что ж, пусть так. Мой поступок был чисто рефлексивным, и, как показали дальнейшие события, это был правильный рефлекс. Я испытала нечеловеческую боль и предпочла бы, чтобы мне поменьше об этом напоминали. И без посторонней помощи я падаю в пылающую лаву по десять раз на день.

Только на мгновение; но этого вполне достаточно, чтобы новую кожу стянуло от ужаса и все внутри расплавилось. Врач на корабле сказал: «В течение какого-то времени». Какого-то продолжительного времени, как я предполагаю.

Первый рабочий день весь был потрачен на общую болтовню с Констанс Сарио, временно выполнявшей мои обязанности, и ее помощником Андре Бушо. Для этих двоих время моего отсутствия было довольно мучительным; с орбиты спустилось около двух тысяч человек из третьего призыва, и каждый, конечно, – «особый случай».

Два месяца назад один из шаттлов потерпел аварию при входе в атмосферу. С этого момента на миграцию населения наложили мораторий до тех пор, пока все шаттлы не разберут по винтику и не соберут снова. Регулярные рейсы, конечно, продолжались, но народ уже не сновал толпами с орбиты на Эпсилон и обратно, и работы у взаимодействия стало поменьше.

Зашел в тупик наш старый и пока вполне цивилизованный спор с оппонентом на орбите, Комитетом по Взаимодействию с Эпсилоном. «Новый дом» набит всяким оборудованием, исходно предназначенным для Эпсилона, которое, тем не менее, упорно держат на корабле и не отдают нам, несмотря ни на какие уговоры.

Парселл был бы в восторге от этой пародийной ситуации. И «Новый дом», и Хиллтоп вполне самодостаточны в рамках представлений о жизненно необходимом, а так как хранилище информации у нас общее, объектов для бартерного обмена не придумаешь. И на корабле, и на Эпсилоне есть свои проблемы, но и они не могут послужить основой для обмена, (к примеру, мы вам отдаем двух мозгоедов и одного водяного удава, а вы взамен – два компрессора и несостоявшегося криптобиотика). Пока все переговоры безрезультатны: мы нажимаем – они сопротивляются.

Меры воздействия с нашей стороны исчерпывались проволочками в строительстве домов, так как примерно тысяча человек должна была высадиться на планету, и, конечно же, всем им требовалось жилье. Но после принятия моратория эта стратегия потеряла смысл. Строительные бригады уже возвели две сотни домов впрок, для будущих переселенцев, и теперь занимались строительством сухопутной дороги в Риверсайд, через горы (тропу вдоль реки иногда затапливало, а в остальное время на ней было полно ползунов; сухопутная дорога будет короче на треть).

Отношения между «Домом» и Эпсилоном изменились, и это взаимное охлаждение могло завести Бог знает куда. Возникшие психологические противоречия предвидеть было невозможно; люди на орбите казались нам консерваторами и домоседами, а они считали нас безответственными отступниками. Может, мы завидовали комфорту, с которым они живут; может, они завидовали нашей свободе.

Поселения на Эпсилоне были задуманы как расширение нашего «Нового дома». Мы отпочковались от корабля и обосновались на планете, копируя имевшийся уклад с поправкой на гравитацию. Пуповина не была разорвана, но уже через год стало ясно, что колония на Эпсилоне выживет и без помощи корабля, если только не произойдет какая-нибудь катастрофа.

Это могло послужить своего рода экономическим – скорее, квазиэкономическим – рычагом. Пока по «Новому дому» бродила тысяча несостоявшихся переселенцев, это давало нам определенный перевес. Но мы не видели никакого практического и при этом этичного способа использовать свой перевес. В перспективе нам пришлось бы рассматривать корабль буквально как иностранную территорию – бывший доминион, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Некоторые шутили: революцию пока устраивать не стоит, иначе придется нырять, когда с корабля на нас обрушатся бомбы…

Со временем может возникнуть своего рода ограниченный сельскохозяйственный обмен, так как у нас появились новые экзотические гибриды. Но на корабле проявляли предельную осторожность в отношении растительных новинок. Старое поколение еще отлично помнило бедствие на корабле из-за одного микроорганизма.

После нескольких часов в офисе я решила немного пройтись. Я бы рискнула прокатиться на велосипеде, но даже легкий приятный ветерок сильно влиял на мою устойчивость.

Очертания Хиллтопа стали немного эксцентричными. Старые экспериментальные фермы остались на своих местах, но со всех сторон их обступили дома. Лучшие земли были в низинах. Возможно, так было задумано с самого начала. Я представила, как через несколько десятилетий здесь раскинется парк. Это будет прекрасно – островки зелени посреди столицы.

У меня по-прежнему полжизни впереди. Сколько времени пройдет, прежде чем я с ностальгической тоской оглянусь на эти примитивные времена?

Я провела на Эпсилоне только три дня, когда Деннисон попросил меня «сделать маленькое сообщение» о моем приключении с ивилоем. Восторга я не испытала, но, по крайней мере, это была возможность расставить все по местам.

В административном здании был чисто выбеленный зал заседаний, достаточно большой, чтобы в нем можно было удобно разместить пятьсот человек, а еще пятьсот уселись на полу или стояли вдоль стен. Я подумала, что людям начинает не хватать романтики.

Прошлой ночью я вкратце записала для себя, в каких местах побывали мы с ивилоем, что он говорил и так далее. Я пользовалась записями в дневнике, дополнив их теми сведениями, которые аналитики добыли из моей головы с помощью гипноза (этим записям я меньше доверяю, потому что «признания» под гипнозом сильно зависят от того, как был сформулирован вопрос; это вовсе не момент истины, как кажется некоторым людям). Мне пришлось немного пофантазировать, описывая разговоры с ивилоем, потому что общался он со мной без помощи слов.

Я прочитала слушателям неприкрашенное, сухое описание событий и предложила задавать вопросы. Взметнулось несколько рук.

– Если это не было «экзаменом», – спросила Китти Севен, – как вы это назовете? Казнь?

– Скорее, серия экспериментов. Ивилой особенно подчеркивал, что это не экзамен – в том смысле, что экзамен «сдают» или «проваливают». Возможно, испытание – как это понимают инженеры: возьмем кусок металла, посмотрим, что будет, если сжать его, растянуть, нагреть, полить кислотой; они не выносят металлу приговор, они просто испытывают его, пытаются узнать его свойства. Когда узнают все, испытание прекращается. Им не к чему было возиться с другими, зачем?