Замужем за неизвестным

  Это был запах горького миндаля.

  Цианид.

  Кровь застыла у него в жилах. Через открытые двери он посмотрел в зал. Вечеринка была в разгаре. Со своего места мужчина видел, по крайней мере, трех официантов, разносящих напитки и закуски. Любой из них мог дать Эбби этот бокал.

  Но, может быть, это была случайность. Может, этот бокал предназначался не ей?

  Он посмотрел на Эбби. Осенняя луна окутала ее серебристой дымкой, и даже сейчас, со слезами в глазах и искривленным ртом, она была самой красивой женщиной, которую он когда-либо видел.

  И если бы он не приехал на этот бал, она была бы уже мертва.

  Цианид — не самый приятный способ умереть, но, безусловно, самый быстрый. Внутри у Люка все похолодело. Кто-то в этом зале чуть не убил его жену. Единственного человека в целом мире, который для него что-то значит.

  — Пойдем, — сказал он резко.

  — Что? — ошарашенная его резким тоном, она даже перестала плакать. — Куда?

  — Домой.

  — Я никуда с тобой не пойду.

  — Пойдешь. — Аккуратно держа бокал с шампанским, другой рукой он крепко обнял ее и полуповел, полуповолок из патио вниз по лестнице, к стоянке машин.

  — Люк, отпусти меня.

  Если хоть капля его крови еще не застыла от ужаса, этот тон ее бы заморозил. Но он срочно должен увести Эбби подальше отсюда, нравится ей это или нет. Даже если ему придется заставить ее силой. Он не собирается торчать тут, пока кто-нибудь ее не застрелит.

  Люк остановился, твердо посмотрел в ее горящие от бешенства глаза и сказал:

  — Эбби, мы поговорим дома. А теперь ты пойдешь сама или я тебя понесу. Выбирай.

  Она остановилась, ошеломленная.

  — Какой же ты ублюдок, Люк.

  — Мне это уже говорили.

  — Но не я, — сказала она потухшим голосом. — Ты за это заплатишь.

  — Хорошо. А сейчас идем.

  Больше они не разговаривали. Он крепко держал ее за локоть и почти волок за собой. Но в то же время бдительно следил, чтобы ни одна капля из бокала не пролилась, чтобы ни один из возможных отпечатков пальцев не стерся.

  Он должен был найти выход.

  Он должен был найти способ не только убедить жену, что любит ее, но удержать ее рядом, пока снова не сможет завоевать ее доверие.

  Всю дорогу до дома они молчали. Люк вел машину одной рукой, другой по-прежнему держа бокал. Она была благодарна ему за это молчание. В конце концов, что тут было говорить? К тому же в голове у нее все перепуталось, горло болело после долгого крика. Сердце болело еще сильнее.

  Они подъехали к дому. Прежде она его любила.

  К их дому вела небольшая аллея. Даже в лунном свете цветущие хризантемы ярко выделялись на фоне серого кирпича. Французские окна выходили на лужайку. За одним из них горела лампа, и ее мягкий свет золотыми полосами проливался на траву.

  Купив этот дом, они с Люком отметили каждую комнату своей любовью. Они любили друг друга на полу в гостиной, в столовой, на кухонном столе. Даже по лестнице Эбби не могла пройти, не вспомнив с болезненной ясностью, как она лежала на ступенях обнаженная, а Люк нежно раздвигал ей колени.

  Теперь, проходя по дому, она все время чувствовала, какой он пустой. В нем не было слышно детских голосов. Люк хотел подождать с детьми, а она уступала ему, утешая себя тем, что в один прекрасный день у них будет настоящая семья, такая, о какой они мечтали тогда в Париже.

  Люк заглушил мотор, повернулся к жене и посмотрел ей в глаза:

  — Мы должны поговорить.

  — Интересно, сколько браков распалось под эту фразу? — еле выговорила она.

  — Эбби, я не хочу, чтобы наш брак распался.

  Она взглянула на него и ясно увидела в его глазах боль и раскаяние. Но было слишком поздно.

  — Слишком поздно, Люк, — сказала Эбби и вышла из машины, не дожидаясь, пока он откроет ей дверцу.

  Она направилась к дому, когда заметила, что Люк все еще сидит в машине, держа в одной руке бокал с шампанским.

  — Зачем тебе это?

  — Скажу дома.

  Она заглянула в его мрачное лицо и поняла, что спорить с ним сейчас бесполезно. По правде говоря, у нее уже не было сил спорить. Она чувствовала себя бесконечно усталой. Вымотанной. Все, чего ей сейчас хотелось, — добраться до постели и попытаться уснуть.

  Почему-то лампа, оставленная гореть в передней, заставила ее застонать от боли. Она дожидалась их возвращения домой. Но они последний раз входят сюда вместе.

  Она отперла дверь и вошла в дом. Ее каблуки цокали по паркету, отсчитывая последние секунды их совместной жизни, которая казалась такой счастливой.

  — Пойдем в гостиную, — велел Люк, и Эбби последовала за ним через холл.

  Они вошли в гостиную. Стены с намеренно открытой кладкой серого кирпича выглядели бы мрачно, но их расцвечивали и оживляли солнечные пейзажи. Мебель была обтянута шелком цвета топленых сливок, по диванам и креслам уютно раскиданы подушки ярких тонов. На большом камине стояла ваза с целой охапкой огромных хризантем.

  Она наблюдала, как Люк поставил бокал на каминную полку, подошел к окнам и плотно задернул гардины.

  Пожалуй, так лучше, подумала Эбби. Незачем устраивать спектакль для соседей.

  Она улыбнулась этой мысли. Дома в Иствике были настолько большие и стояли так обособленно, что она могла орать во все горло — и никто бы ее не услышал. Они могли бы танцевать голыми перед окнами — никто бы не увидел их. Она знала это точно, потому что когда-то они с Люком такое уже проделали.

  Как же это было давно.

  Люк повернулся к ней, и тут она увидела в его глазах то, чего никогда не видела прежде.

  Страх.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

  — Что с тобой? — она шагнула ему навстречу прежде, чем вспомнила, что ее не должно больше заботить, что с ним.

  — Я должен тебе кое-что сказать.

  Люк глубоко вздохнул и подошел к ней. Его глаза были все так же сосредоточенны, но в линии рта Эбби уловила странное и жестокое выражение, какого она не видела у мужа прежде.

  — Ты должна кое-что узнать, — повторил он.

  — Если это очередная ложь — не утруждай себя, — сказала Эбби, стараясь унять стук сердца.

  — Я не лгал тебе, клянусь! — он схватил ее за плечи и крепко сжал их, будто боялся, что она сейчас убежит, не выслушав его.

  — Правда? Так в гостинице ошибались, сказав мне, что никогда о тебе не слышали?

  — Я могу объяснить.

  — Сочинишь новую сказку? Спасибо, не стоит.

  — Эбби, происходит что-то ужасное.

  — Совершенно верно: муж обманывает жену.

  — Я имею в виду, — сказал он, крепко держа ее за плечи, — нечто более важное, чем-то, что произошло между нами.

  Ее сердце съежилось, как воздушный шарик, который прокололи из злой шалости.

  — Так это не из-за нас ты так переживаешь? — уточнила Эбби, искренне удивившись, что ее боль еще не дошла до предела, что она еще способна расти. — Из-за чего-то более важного? Ну, разумеется, разве есть в мире что-нибудь менее важное, чем наш смехотворный брак?

  — Черт побери, да послушай же меня!

  — Тебе нечего сказать, Люк! Почему я должна тебя слушать?

  Она впилась в него взглядом, пытаясь понять, о чем он думает. Прочитать его мысли, которые он скрывал от нее. Но все было бесполезно: за годы лжи он хорошо научился держать ее на расстоянии. Это уже не должно было бы ее удивлять, но по-прежнему удивляло.

  — Я не хочу больше лжи, Люк! Можешь больше не притворяться, что наш брак что-то для тебя значит, что я что-то значу для тебя. И я не собираюсь делать дальше вид, что у нас все превосходно. Я не могу больше жить во лжи!

  — Я люблю тебя, Эбби. Это не ложь.

  Он говорил совсем тихо, его голос был не громче вздоха, и в нем звучала такая мольба, что на секунду она готова была поверить всему, что он скажет.

  Она не должна расслабляться.