Страница 95 из 99
Он успел заметить, как они молниеносно переглянулись.
— И я расскажу им все, что про вас знаю. А я знаю немало! Мой отец умер и уже ничего не расскажет, но я тоже знаю о тех ваших подвигах!
— Для начала успокойся, — произнесла Даниэла Лаутербах, улыбаясь своей фирменной улыбкой, которой неизменно вводила в заблуждение всех, кто имел с ней дело. — О чем вообще идет речь?
— О вашем первом муже. — Тобиас подошел ближе и остановился прямо против нее. Ее холодные карие глаза впились в его лицо. — О Вильгельме, дяде Вилли, старшем брате Клаудиуса, и о его завещании!
— Так-так… — Она по-прежнему улыбалась. — И почему же ты решил, что это будет интересно полиции?
— Потому что это было поддельное завещание, — ответил Тобиас. — А настоящее доктор Фуксбергер отдал моему отцу, после того как Клаудиус напоил его и пообещал ему сто тысяч.
Улыбка на лице Даниэлы Лаутербах застыла.
— Ваш первый муж был смертельно болен, но ему почему-то не понравилось, что вы изменяли ему с его братом, и он за две недели до смерти изменил завещание и лишил вас обоих наследства. Единственной наследницей своего состояния он сделал дочь своего шофера, потому что незадолго до смерти узнал, что Клаудиус в мае тысяча девятьсот семьдесят шестого года обрюхатит ее, а вы по его приказу сделали ей аборт.
— И всю эту чушь тебе рассказал отец? — вмешался Терлинден.
— Нет. — Тобиас не сводил глаз с Лаутербах. — Ему не надо было мне ничего рассказывать. Доктор Фуксбергер дал ему завещание, чтобы тот его уничтожил, но отец этого не сделал. Он сохранил его до сегодняшнего дня.
Только теперь он перевел взгляд на Терлиндена.
— Вы ведь поэтому сделали так, чтобы ему пришлось остаться в Альтенхайне, верно? Он ведь все знал. Так что эта фирма вам, собственно, не принадлежит, как и вилла. Да и у фрау доктора Лаутербах не было бы ни денег, ни дома, если бы все вышло по воле ее первого мужа. Согласно завещанию, все принадлежит дочери шофера Вильгельма Терлиндена, Курта Крамера… Тобиас сердито фыркнул. — К сожалению, у моего отца так и не хватило смелости отнести это завещание куда следует. А жаль!
— Да, действительно жаль, — сказала Даниэла Лаутербах. — Но у меня появилась одна идея.
Терлинден и Лаутербах стояли спиной к лестнице и не могли видеть Амели, которая вышла из двери. Но они заметили, что внимание Тобиаса на секунду что-то отвлекло. Даниэла Лаутербах взяла у Терлиндена из-под мышки ящичек, и Тобиас вдруг увидел прямо перед собой черный зрачок пистолета.
— Я уже почти забыла этот отвратительный вечер и, наверное, никогда бы о нем не вспомнила, если бы не ты… Клаудиус, ты помнишь, как Вильгельм вдруг появился на пороге спальни и нацелился в нас из этого самого пистолета? — Она улыбнулась Тобиасу. — Спасибо, что навел меня на эту мысль, мой маленький дурачок.
Даниэла Лаутербах, ни секунды не колеблясь, нажала на курок. Оглушительный грохот разодрал тишину. Тобиас почувствовал резкий толчок в грудь. У него было такое ощущение, как будто она взорвалась. Он изумленно уставился на Даниэлу Лаутербах, но та уже отвернулась от него. Он еще успел услышать душераздирающий крик Амели, которая звала его, хотел что-то сказать, но у него словно кончился воздух. Его ноги подкосились. Он уже не чувствовал, как упал на гранитный пол. Вокруг разверзся черный вакуум.
Они обсуждали, как им попасть на территорию завода, со всех сторон обнесенную непроницаемым забором, когда к воротам с той стороны на большой скорости подъехал черный автомобиль с дальним светом фар. Ворота бесшумно открылись.
— Это он! — крикнула Пия и дала знак коллегам.
Терлиндену, сидевшему за рулем черного «мерседеса», пришлось резко затормозить, когда дорогу ему преградили сразу две полицейские машины.
— Он один в машине, — сказал Боденштайн.
Пия подошла к нему с пистолетом в руке и жестом велела Терлиндену опустить стекло. Двое полицейских, занявшие позиции с другой стороны машины с оружием на изготовку, придали ее требованию еще больше убедительности.
— Что вам от меня нужно? — спросил Терлинден.
Он сидел прямо, будто кол проглотил, впившись руками в рулевое колесо. Несмотря на холод, его лицо блестело от пота.
— Выйдите из машины, откройте все дверцы и багажник! — скомандовал Боденштайн. — Где Тобиас Сарториус?
— Откуда мне знать, где Тобиас Сарториус?
— А где фрау доктор Лаутербах? Ну выходите наконец!
Терлинден не шевелился. В его широко распахнутых глазах застыл ужас.
— Он не выйдет, — раздался вдруг голос из салона, скрытого тонированными стеклами.
Боденштайн наклонился и увидел Даниэлу Лаутербах на заднем сиденье и пистолет, который она приставила к затылку Терлиндена.
— Немедленно освободите дорогу, иначе я его застрелю! — сказала она.
Боденштайн почувствовал, что его и самого бросило в пот. Он нисколько не сомневался в серьезности ее намерений. В руках у нее оружие, а терять ей нечего — опаснейшая комбинация! Двери в «мерседесе» автоматически блокируются сразу же после начала движения, так что шансы быстро открыть дверцы и обезоружить Лаутербах были равны нулю.
— Я думаю, она не шутит… — прошептал Терлинден.
Его нижняя губа дрожала, он явно находился в состоянии шока. Боденштайн лихорадочно соображал. Далеко они не уйдут. В такую погоду даже на «мерседесе» класса S с зимней резиной быстрее ста двадцати не разгонишься.
— Хорошо, я дам вам возможность уехать, — произнес он наконец. — Но сначала вы мне скажете, где Тобиас Сарториус.
— Вероятно, на небесах, со своим папашей, — холодно рассмеялась Лаутербах.
Боденштайн с Пией и одна патрульная машина поехали за «мерседесом» в направлении дороги В-8. Пия вызвала по рации подкрепление и «скорую помощь» к зданию управления. Терлинден повернул на четырехполосную федеральную дорогу, ведущую к автостраде. Уже у Бад-Зодена к ним присоединились еще две патрульные машины, потом, через пару километров, еще три. К счастью, вечерний час пик уже миновал. При интенсивном движении ситуация могла бы резко обостриться. Хотя Даниэла Лаутербах вряд ли стала бы стрелять в своего водителя-заложника на ходу.
Боденштайн посмотрел в зеркало заднего вида. За ними, заняв все три полосы и перекрыв таким образом движение попутного транспорта, следовали шесть полицейских машин.
— Они едут в город, — сказала Пия, когда «мерседес» перестроился вправо у Эшборнской развязки.
Несмотря на запрет на курение во всех служебных машинах, она прикурила сигарету. Из рации неслось беспорядочное кваканье множества перебивающих друг друга голосов. Франкфуртские коллеги были уже в курсе и обещали по возможности держать дороги свободными, если Терлинден и в самом деле поедет в центр.
— Может, они едут в аэропорт?.. — вслух подумал Боденштайн.
— Будем надеяться, что нет, — ответила Пия.
Она ждала известий о Тобиасе. Боденштайн бросил короткий взгляд на бледное от напряжения лицо коллеги. Что за сумасшедший день! Не успела наступить относительная разрядка после стрессов прошедшей недели, не успели они найти Тиса и Амели, как вдруг снова началась эта свистопляска! Неужели это было сегодня утром — что он проснулся в постели Николь Энгель?..
— Они едут в город! — крикнула в микрофон рации Пия, когда Терлинден промчался мимо Западной развязки, не повернув на А-5. — Что они, интересно, задумали?
— Они хотят оторваться от нас в центре, — предположил Боденштайн.
Дворники в ускоренном режиме ерзали по лобовому стеклу. Снег перешел в сильный дождь, а Терлинден мчался с большим превышением скорости. Вряд ли он станет тормозить на красный свет, а им сейчас до полного счастья не хватало только сбитых пешеходов!
— Он проезжает выставку! — передавала Пия информацию коллегам. — Поворачивает на Фридрих-Эбертанлаге. Скорость — не меньше восьмидесяти! Очистите дороги!
Боденштайн изо всех сил напрягал зрение. Мокрый асфальт отражал тормозные огни машин у тротуаров и голубые мигалки полицейских машин, которые и в самом деле блокировали все боковые улицы.