Белоснежка должна умереть

Когда он опрокинул четвертый стакан коньяка, в дверь постучали.

— Да!

В проеме показалась голова Николь Энгель.

— Не помешаю?

— Нет, заходи. — Он потер переносицу большим и указательным пальцами.

Энгель вошла, закрыла за собой дверь и подошла к столу.

— Мне только что сообщили, что Лаутербаха лишили иммунитета. Судья утвердил санкции на арест для него и Нади фон Бредо. — Она озабоченно посмотрела на него. — Боже, ну и вид у тебя! Это тебя расследование так подкосило?

Что он должен был ответить? На обдумывание тактически правильного ответа у него не было сил. Николь Энгель до сих пор оставалась для него книгой за семью печатями. Что означал ее вопрос — простой интерес или желание соорудить ему из его же ошибок и неудач петлю и положить конец его деятельности в качестве руководителя отдела?

— Меня подкосили сопутствующие обстоятельства… — ответил он наконец. — Бенке, Хассе, эти идиотские сплетни про меня и Пию…

— Надеюсь, это и в самом деле всего лишь сплетни? Или нет?

— Да брось ты!.. — Он откинулся на спинку стула и сморщился: у него болела шея.

Ее взгляд упал на бутылку.

— У тебя есть еще один стакан?

— В шкафу. Внизу слева.

Она повернулась, открыла шкаф, достала стакан и села на один из стульев для посетителей перед столом. Он налил коньяку, ей нормальную порцию, себе почти полный стакан. Николь Энгель подняла брови, но ничего не сказала.

— Твое здоровье, — сказал он и залпом выпил.

— В самом деле — что с тобой происходит? — спросила она.

Николь Энгель была очень наблюдательна и к тому же давно знала Боденштайна. До того как тот познакомился с Козимой, они два года жили вместе. Зачем ему скрывать от нее свои проблемы? Все равно скоро все узнают о них, самое позднее — когда у него изменятся адрес и домашний телефон.

— Козима нашла себе другого… — постарался он произнести как можно более равнодушно. — Я уже некоторое время подозревал это, а пару дней назад она призналась.

— О!..

Ее реакция не была похожа на злорадство, но заставить себя сказать «мне очень жаль, сочувствую» она все же не смогла. Впрочем, ему было все равно. Он опять взялся за бутылку, еще раз наполнил свой стакан и выпил. Николь молча смотрела на него. Теперь он понимал, почему при определенных обстоятельствах люди спиваются. Козима уплыла куда-то на задворки его сознания, а с ней улетучились и мысли об Амели, Тисе и Даниэле Лаутербах.

— Я плохой полицейский… — сказал он. — И никудышный начальник. Тебе следует подыскать мне замену.

— Ни в коем случае! — ответила она уверенно. — Когда я в прошлом году перевелась сюда, у меня действительно было такое желание, честно тебе признаюсь. Но, понаблюдав за тобой, изучив твой стиль работы и руководства подчиненными, я пришла к выводу, что мне бы здесь не помешала еще парочка таких, как ты.

Он не ответил, хотел налить себе еще коньяку, но бутылка была пуста. Он, не глядя, бросил ее в корзину для бумаг. Вслед за ней туда же полетела и фотография Козимы. Подняв голову, он встретился глазами с Николь.

— Тебе сегодня, пожалуй, уже хватит, — сказала она и посмотрела на часы. — Скоро двенадцать ночи. Пошли, я отвезу тебя домой.

— У меня больше нет дома, — ответил он. — Я опять живу у родителей. Смешно, правда?

— Это все-таки лучше, чем в отеле. Ну ладно, пошли. Вставай.

Боденштайн не шевелился. Он не сводил глаз с Николь. Ему вдруг вспомнилось, как они впервые встретились на вечеринке у его товарища по учебе, двадцать семь лет назад. Он весь вечер стоял с приятелями на крохотной кухоньке и пил пиво. Присутствовавшие девушки его мало интересовали. Слишком свежей была боль разочарования от его первой любви Инки. Во всяком случае, пока ему было не до новых романов. Перед дверью в туалет он столкнулся с Николь. Она медленно окинула его взглядом с головы до ног и произнесла в своей неподражаемой манере всего несколько слов, после которых он тут же вместе с ней ушел с вечеринки, даже не попрощавшись с хозяином. В тот вечер он был не более трезвым, чем сегодня, и приблизительно в таком же расположении духа.

Все его тело внезапно обожгла горячая волна, хлынувшая ему вниз живота.

— Ты мне нравишься… — произнес он грубым голосом, повторяя слова, сказанные ею в тот вечер. — У тебя нет желания заняться сексом?

Николь удивленно посмотрела на него, уголки ее губ дрогнули в едва заметной улыбке.

— Почему бы и нет? — Она так же хорошо помнила их первый диалог, как и он. — Сейчас, только заскочу в туалет.

Понедельник, 24 ноября 2008 года

— Ты же был вчера в этой рубашке и в этом галстуке! — укоризненно заметила Пия, когда Боденштайн вошел в еще пустую комнату для совещаний. — И небрит…

— Твоя наблюдательность поистине феноменальна, — сухо откликнулся он и направился к кофеварке. — Ввиду экстренного переезда я не мог захватить с собой весь свой платяной шкаф!

— Понятно, — ухмыльнулась Пия. — Я всегда считала, что ты один из тех, кто даже в окопах каждое утро надевает свежую накрахмаленную сорочку. Или ты все-таки решил последовать моему доброму совету?..

— Попрошу оставить ваши оскорбительные домыслы при себе, — буркнул Боденштайн с непроницаемой миной, добавляя в кофе молоко.

Пия хотела еще что-то сказать, но на пороге появился Остерманн.

— Ну, какие дурные новости вы принесли на сей раз, господин старший комиссар? — спросил Боденштайн.

Остерманн недоуменно посмотрел сначала на шефа, потом на Пию. Та пожала плечами.

— Тобиас Сарториус ночью звонил отцу. Он лежит в больнице, в Швейцарии, — доложил Остерманн. — По Амели, Тису и Даниэле Лаутербах по-прежнему ничего нового.

Вошли Катрин Фахингер, за ней Николь Энгель и Свен Янсен.

— Доброе утро, — поздоровалась криминальрат Энгель. — Вот вам обещанное подкрепление. Боденштайн, комиссар Янсен пока поработает в вашем отделе, если вы не возражаете.

— Нет, я не возражаю. — Боденштайн кивнул коллеге, который вчера ездил с Пией к Терлиндену, и сел за стол.

Остальные последовали его примеру, только Николь Энгель извинилась и пошла к двери. На пороге она обернулась и сказала:

— Боденштайн, можно вас на минутку?

Тот встал, вышел за ней в коридор и закрыл за собой дверь.

— Бенке добился приостановки действия приказа о его увольнении и сразу же оформил больничный… — сообщила Николь Энгель, понизив голос. — А его адвокат — один из конторы доктора Андерса. Интересно, откуда у него такие деньги, чтобы оплачивать их услуги?

— Андерс иногда оказывает их и бесплатно, — ответил Боденштайн. — Ему главное — попасть на первые страницы газет.

— Ну ладно, посмотрим, кто кого. — Николь Энгель посмотрела на Боденштайна. — Я тут только что узнала одну новость… Хотела сообщить ее тебе в более подходящей обстановке, но поскольку она в любой момент может просочиться к тебе, так сказать, по неофициальным каналам…

Он внимательно слушал ее. За этой странной прелюдией могло последовать что угодно — от увольнения до назначения на должность главы федерального ведомства уголовной полиции. Это тоже было одной из характерных черт Николь — никогда не раскрывать свои карты.

— Поздравляю с повышением, первыйстарший комиссар Оливер фон Боденштайн! — вдруг произнесла она. — И с соответствующим увеличением денежного довольствия. Что ты на это скажешь?

Она с улыбкой выжидающе смотрела на него.

— Это что же, плод моих альковных приключений?..

Криминальрат Энгель ухмыльнулась, но тут же сделала серьезное лицо.

— Ты жалеешь о сегодняшней ночи? — спросила она.

Боденштайн склонил голову набок.

— Я бы не стал это утверждать. А ты?

— Я тоже. Хотя вообще-то я не большой любитель перечитывать старые романы.

Он, в свою очередь, тоже ухмыльнулся, и она уже повернулась, чтобы уйти.

— Да, кстати, фрау криминальрат!

Она остановилась.

— Может, мы… как-нибудь повторим этот опыт?