Белоснежка должна умереть

— Это ваше право, — кивнула Энгель. — Вызывайте его в Хофхайм. Потому что вы сейчас поедете с нами.

— Вы не можете меня просто так арестовать! — возмутился Лаутербах. — У меня иммунитет.

Зазвонил телефон Боденштайна. Это была Катрин Фахингер. Ее голос звучал так, как будто она была на грани истерического припадка.

— Я не знаю, что делать!.. У него в руке вдруг появился пистолет, и он пустил себе пулю в висок!.. Блин!.. Блин!.. Зараза!.. Они здесь все посходили с ума!

— Катрин, успокойтесь! Возьмите себя в руки! — Он отвернулся. Николь Энгель тем временем предъявила Лаутербаху санкцию на арест. — Где вы сейчас находитесь?

На заднем плане он слышал какой-то шум и крики.

— Мы хотели арестовать Йорга Рихтера… — Голос Катрин дрожал. Неожиданная нервная перегрузка явно оказалась ей не по плечу. К тому же ситуация, судя по всему, обострялась. — Пришли к его родителям, показали ему ордер. И тут вдруг его отец подходит к ящику, достает пистолет, приставляет его к виску и нажимает на курок! А теперь пистолет в руке у матери, и она не дает нам арестовать сына! Что мне делать?

Паника младшей коллеги привела его самого в чувство. Его мозг вдруг заработал с прежней четкостью.

— Ничего не делать, — сказал он. — Ждите меня. Я буду через пару минут.

Хауптштрассе в Альтенхайне была перекрыта. Перед лавкой Рихтеров стояли две машины «скорой помощи» с включенными мигалками, дорогу перекрыли несколько полицейских патрульных машин. За красно-белой лентой ограждения толпились любопытные. Боденштайн отыскал Катрин Фахингер во дворе. Она сидела на ступеньке лестницы, ведущей к входной двери дома позади лавки, белая как полотно, в полной прострации. Боденштайн положил ей руку на плечо и убедился, что она не ранена. В доме царил хаос. Врач и санитар занимались Лютцем Рихтером, который лежал в луже крови, еще один врач хлопотал вокруг его жены.

— Что тут случилось? — спросил Боденштайн. — Где оружие?

— Вот. — Один из полицейских протянул ему полиэтиленовый пакет. — Пугач. Мужчина еще жив, а у его жены шок.

— Где Йорг Рихтер?

— Его уже увезли в Хофхайм.

Боденштайн осмотрелся. Сквозь узорчатое стекло закрытой двери виднелись оранжево-белые костюмы санитаров. Он открыл дверь и на минуту застыл, пораженный необычным видом гостиной. Комната ломилась от всевозможных предметов, стены были увешаны охотничьими трофеями и оружием — саблями и мечами, старинными ружьями, шлемами. На полке, в открытом шкафу, на журнальном столике, на полу — повсюду громоздились оловянная посуда, кружки для сидра и еще столько всякого барахла, что у Боденштайна перехватило дыхание. В плюшевом кресле, с застывшей миной, сидела под капельницей Марго Рихтер. Рядом с ней стояла медицинская сестра, держа в руках флакон с раствором.

— С ней можно поговорить? — спросил Боденштайн.

Врач кивнул.

— Фрау Рихтер… — Боденштайн присел перед ней на корточки, что было не так-то просто ввиду недостатка свободного пространства в комнате. — Что здесь произошло? Зачем ваш муж это сделал?

— Не арестовывайте моего мальчика… — пробормотала она. Вся ее энергия и злость, казалось, покинули ее тощее тело. Глаза запали. — Он же ничего не сделал…

— А кто сделал?

— Это мой муж во всем виноват. — Ее блуждающий взгляд на секунду коснулся Боденштайна, потом опять устремился куда-то в пустоту. — Йорг ведь хотел вытащить девчонку оттуда, а муж запретил, мол, так будет лучше… Он потом поехал туда, положил на бак плиту, а сверху насыпал земли.

— Зачем он это сделал?

— Чтобы покончить с этой историей. Эта Лаура перековеркала бы мальчишкам всю жизнь. А из-за чего? Из-за ерунды… Ну, побаловались. Ничего страшного не случилось.

Боденштайн не верил своим ушам.

— Эта маленькая потаскушка хотела заявить на своих же друзей. Хотя сама во всем была виновата. Она весь вечер провоцировала парней. — Марго Рихтер без всякой связи вдруг перешла от прошлого к настоящему. — Все было нормально, так нет же — этому Йоргу обязательно нужно было, чтобы все узнали, что случилось! До чего же глупый!

— Просто у вашего сына есть совесть, — холодно произнес Боденштайн и поднялся. Все его сочувствие к этой женщине мгновенно исчезло. — Ничего не было «нормально»! Наоборот! То, что сделал ваш сын, — не детская шалость. Изнасилование и пособничество убийству — это особо тяжкие преступления.

— Подумаешь! — презрительно махнула рукой Марго Рихтер и покачала головой. — Все уже быльем поросло… — продолжала она с горечью. — И тут они вдруг наложили в штаны от страха, потому что, видите ли, опять появился Тобиас! Да если бы они заткнулись и молчали, эти… эти трусы несчастные, никто никогда ничего бы не узнал!..

Надя фон Бредо равнодушно кивнула, когда Пия сообщила ей, что ее алиби на тот субботний вечер проверили и оно не вызывает сомнений.

— Очень хорошо. — Она посмотрела на часы. — Значит, я могу идти?

— Нет. — Пия покачала головой. — У нас к вам еще несколько вопросов.

— Ну что ж, не стесняйтесь.

Надя в упор смотрела на Пию с выражением скуки и, казалось, с трудом подавляла желание зевнуть. В ее поведении совершенно не было признаков нервозности. Пия не могла отделаться от ощущения, что та играет определенную роль. Какова же была настоящая Натали, скрывавшаяся за красивым, безупречным фасадом искусственного персонажа Нади фон Бредо? Была ли эта Натали еще жива или уже давно умерла?

— Почему вы попросили Йорга Рихтера в тот вечер пригласить к себе Тобиаса и как можно дольше задержать его в гостях?

— Я беспокоилась за Тоби, — ответила та не задумываясь. — Он не извлек уроков из того нападения в сарае. И я просто хотела, чтобы он был в безопасности.

— Неужели? — Пия раскрыла папку с материалами и отыскала отрывок из дневника Амели, переведенный Остерманном. — Хотите послушать, что Амели написала о вас в своей последней записи?

— Ну, вы же все равно это сейчас зачитаете. — Надя закатила глаза и закинула ногу за ногу.

— Верно. — Пия улыбнулась. — «Как эта белокурая кукла бросилась на Тобиаса! Даже странно… А как она посмотрела на меня! Просто чуть не лопнула от ревности. У Тиса глаза на лоб вылезли от страха, когда я только упомянула ее имя. Нет, с ней что-то не так…»

Пия подняла голову.

— Вас не устраивало, что Амели была так близка с Тобиасом, — сказала она. — Вы приставили к нему Йорга Рихтера в качестве надсмотрщика, а сами позаботились о том, чтобы Амели исчезла.

— Чушь собачья!..

Равнодушное выражение покинуло лицо Нади. Ее глаза загорелись злостью. Пия вспомнила слова Йорга Рихтера о том, что в ней уже тогда было что-то такое, что внушало страх даже парням. А еще он сказал, что она «ни перед чем не остановится».

— В вас заговорила ревность, — продолжала Пия. — Возможно, Тобиас рассказывал вам, что Амели иногда бывает у него. Вы просто испугались, что между ними что-то есть. Если уж на то пошло, фрау фон Бредо, вы ведь не могли не заметить, что Амели очень похожа на Штефани Шнеебергер. А Тобиас по-настоящему любил Штефани.

Надя фон Бредо подалась вперед.

— Что вы знаете о «настоящей любви»?.. — почти шепотом произнесла она, драматически понизив голос и широко раскрыв глаза, как будто получила указание режиссера. — Я люблю Тобиаса, сколько себя помню. Я ждала его десять лет. Ему нужна была моя помощь и моя любовь, чтобы вернуться к жизни после тюрьмы.

— Боюсь, что вы заблуждаетесь. Ваша любовь явно не основана на взаимности, — уколола ее Пия и с удовлетворением отметила, что попала в самую точку. — Если вы даже на двадцать четыре часа боитесь оставить его одного…

Надя фон Бредо сжала губы. Ее красивое лицо на секунду исказилось.

— Наши отношения с Тобиасом вас не касаются! — резко ответила она. — И вообще — что означают эти идиотские расспросы о том субботнем вечере? Меня там не было, и где эта девчонка, я не знаю. Все. Точка.