Белоснежка должна умереть

— А куда мы, собственно, едем?

Пия включила сигнал поворота, пропустила встречные машины и повернула налево.

— К Хассе, — ответил Боденштайн. — Он живет на этой улице, последний дом слева, у самого леса.

Когда Пия рассказала ему о звонке Остерманна, он и бровью не повел, а сам, оказывается, сразу же решил прояснить ситуацию. Через несколько минут Пия остановила машину перед домиком с крохотным палисадником, за который Хассе, по его словам, будет платить до своего последнего рабочего дня, до самого выхода на пенсию. Он регулярно с горечью и злостью говорил о нищенской заработной плате государственных служащих.

Они вышли из машины и подошли к двери. Боденштайн нажал на кнопку звонка. Хассе открыл сам. Увидев их, он побелел и обреченно опустил голову. Остерманн попал в точку. Невероятно!

— Можно войти? — сказал Боденштайн.

В темной прихожей с обшарпанным линолеумом на полу пахло уксусом и сигаретным дымом. Где-то гундосило радио. Хассе закрыл дверь на кухню. Он даже не пытался оправдываться, а сразу же все рассказал.

— Меня попросил один друг… — сказал он подавленно. — Я подумал: никакого криминала в этом нет…

— Андреас! Да ты что, спятил?.. Воровать протоколы из дела?..

— Ну я же не знал, что эта макулатура еще может иметь какое-то значение! — вяло оправдывался он. — Я имею в виду — дело же давно закрыто… — Он умолк, поняв всю нелепость сказанного.

— Надеюсь, вам не надо объяснять, что это для вас означает, — произнес Боденштайн. — Я вынужден отстранить вас от работы и начать служебное расследование. Где документы?

Хассе сделал неопределенный жест рукой.

— Я их уничтожил.

— Зачем? — спросила Пия.

Она все еще не могла поверить, что это правда. Неужели он надеялся, что на это не обратят внимания?

— Пия, Сарториус убил двух девушек и пытался свалить все то на одного, то на другого! Даже на своих друзей и на своего учителя! Я лично имел дело с этим типом, я тогда с самого начала участвовал в расследовании. Подонок, хладнокровный мясник! А теперь еще пытается разворошить эту историю и корчит из себя невинность!..

— Чушь! — перебила его Пия. — Это у меня появились сомнения. Тобиас Сарториус не имеет к этому никакого отношения!

— Как зовут друга, который попросил вас об этом одолжении? — спросил Боденштайн.

Хассе ответил не сразу.

— Грегор Лаутербах… — признался он наконец, помявшись, и опустил голову.

В «Черном коне» некуда было яблоку упасть. Вся деревня собралась здесь после похорон на поминки, но за кофе и бутербродами говорили не столько о Лауре Вагнер, сколько о пожаре у Терлинденов, строили догадки и версии. Михаэль Домбровски был начальником добровольной пожарной команды и руководил тушением пожара. На обратном пути в пожарную часть он велел высадить его у «Черного коня». От него еще пахло дымом.

— Полиция не исключает версию о поджоге, — сообщил он своим друзьям Феликсу Питчу и Йоргу Рихтеру, которые с мрачными лицами сидели за маленьким столиком в углу. — Хотелось бы мне знать, кому понадобилось поджигать эту оранжерею… — Он только теперь обратил внимание на мрачное настроение приятелей. — Чего вы насупились?

— Надо найти Тоби… — ответил Йорг. — И покончить с этим делом раз и навсегда.

Феликс кивнул.

— Что ты хочешь сказать? — недоуменно спросил Михаэль.

— Ты что, не видишь, что здесь опять начинается? Все как тогда! — Йорг Рихтер положил недоеденный бутерброд на тарелку и с отвращением покачал головой. — Еще один раз я этого не вынесу!

— Я тоже, — поддержал его Феликс. — Нам, собственно, ничего другого не остается.

— Вы уверены? — Михаэль мрачно посмотрел на одного, потом на другого. — Вы знаете, что это означает. Для каждого из нас…

Они кивнули. Им не надо было объяснять возможные последствия их плана.

— А что говорит Надя?

— Мы не можем больше считаться с ее мнением, — сказал Йорг и глубоко вдохнул. — Ждать больше нельзя. Иначе случится еще какое-нибудь несчастье.

— Лучше ужасный конец, чем ужас без конца, — поддержал его Феликс.

— Блин!.. — Михаэль потер рукой лицо. — Я не могу! Я… Это же все было черт знает когда! Неужели нельзя просто плюнуть на все и…

Йорг удивленно уставился на него. Потом решительно покачал головой.

— Нет, нельзя. Надя говорила на кладбище, что Тоби сейчас дома. Я поеду к нему и поставлю точку.

— Я с тобой, — сказал Феликс.

Михаэль все медлил, пытаясь найти какую-нибудь возможность оттянуть решение.

— Мне надо потом еще раз заехать на место пожара, — произнес он наконец.

— Успеешь, — сказал Йорг. — Мы там долго не задержимся… Пошли!

Даниэла Лаутербах, скрестив руки на груди, смотрела на мужа. Ее взгляд выражал презрение, смешанное с удивлением. Когда она вернулась от соседки, он сидел за кухонным столом, бледный, постаревший сразу на несколько лет. Не успела она снять пальто, как он заговорил — об анонимных письмах с угрозами, об имейлах и фотографиях. Его слова, пропитанные горечью, отчаянием, жалостью к себе и страхом, обрушились на нее, как водопад. Она молча, с растущим удивлением слушала его, не перебивая. В конце своих причитаний он высказал просьбу, от которой она на несколько секунд лишилась дара речи.

— Чего ты от меня хочешь? — произнесла она холодно. — Видит бог, я и так тогда сделала для тебя больше, чем следовало.

— Лучше бы ты этого не делала… — глухо откликнулся он.

При этих словах в ней вспыхнула жгучая, неукротимая ярость, дремавшая все эти годы. Чего она только не делала для этого беспозвоночного нытика, для этой тряпки, для этого святоши, который только и мог, что корчить из себя гения и сотрясать воздух словесами! Как только у него возникали проблемы, он приползал к ней и, жалобно скуля, цеплялся за ее юбку. Раньше ей нравилось, что он в трудные минуты слушал ее советы и просил о помощи. Он был ее хорошенький «ученик чародея», [28]ее «вечный источник юности», ее детище. Когда они познакомились, более двадцати лет назад, она сразу распознала в этом юноше, который был на двадцать лет моложе ее, все его таланты. Сама она, к тому времени уже преуспевающий врач, прочно стояла на ногах благодаря полученному наследству. Сначала она рассматривала его просто как игрушку для любовных утех, но потом оплатила ему, безденежному сыну рабочего, учебу, приобщила его к искусству, культуре и политике. Используя свои обширные связи, она организовала ему должность учителя гимназии, проторила дорогу в политику. Венцом всех ее усилий стал пост министра культуры. Но после той истории, произошедшей одиннадцать лет назад, ей надо было вышвырнуть его. Он оказался недостоин этих усилий. Трус и неблагодарная свинья, так и не оценивший ее стараний и инвестиций.

— Если бы ты тогда послушался моего совета и закопал домкрат в лесу, а не схватил бы его голыми руками и не бросил в навозную яму Сарториусов, ничего бы с тобой не случилось, — сказала она. — Но ты же был умнее всех! Из-за тебя Тобиас сел в тюрьму. Из-за тебя, а не из-за меня!

Он сжался под ее словами, как под ударами.

— Я совершил ошибку, Дани! Мне было так страшно, так страшно, что я… Боже мой!..

— Ты спал со своей несовершеннолетней ученицей… — напомнила она ему ледяным тоном. — А теперь всерьез просишь меня устранить свидетеля, да еще моего пациента и сына наших соседей!.. Что же ты за человек?..

— Нет, этого я не прошу… — шепотом произнес Грегор Лаутербах. — Я просто хочу поговорить с Тисом. И больше ничего. Я хочу, чтобы он и дальше держал язык за зубами. Ты его домашний врач, тебя к нему пустят.

— Нет! — Даниэла Лаутербах решительно покачала головой. — Я в этом не участвую. Оставь парня в покое, ему и так нелегко живется. И вообще, лучше всего тебе было бы испариться на какое-то время. Поезжай в Довиль, побудь там, пока здесь все не утихнет.

— Полиция арестовала Клаудиуса! — воскликнул он.

28

Намек на балладу И. В. фон Гёте «Ученик чародея» (ученик мага, подсмотрев некоторые обряды своего учителя, однако, не поняв их сущности, вызывает к жизни некие темные силы, но, не зная, как справиться с ними, погибает).