Страница 2 из 11
Касторкин понял мое настроение и предложил:
– Давай выпьем за тебя! Чтобы у тебя все было хорошо!
Выпили за меня. Закусили острой свининой.
– А хочешь, я спротежирую тебя на работу? – прищурился Касторкин.
– К себе? – Я прикинул, чем бы я мог заняться в перинатальном центре. – В каком качестве?
– Не ко мне, а к моей матушке. В школу.
Мать Касторкина преподавала историю и любила свой предмет настолько, что непременно иллюстрировала примерами из прошлого любое событие – от убежавшего на плите молока до очередного «кризиса» в личной жизни сына.
– Охранником? – Мне показалось, что Касторкин издевается. Водилась за ним такая привычка. – Или преподавателем биологии?
Что еще мог я преподавать в школе? Да и биологию не мог бы, если честно. Но все же не совсем чуждый предмет, не то что математика.
– Врачом. Школьным врачом.
– Спасибо, не надо, – решительно отказался я. – Хрен на хрен менять – только время терять.
– Поликлиника здесь ни при чем. Это частная школа со своей маленькой медслужбой – врач и две медсестры. Подчиняешься директору, к поликлинике не имеешь никакого отношения. Но кабинет лицензированный, стаж будет идти врачебный, зарплата на уровне…
– На уровне – это сколько? – Знаю я эти уровни, чуть выше плинтуса.
Касторкин палочками нарисовал в воздухе цифру. Впечатляющую, надо сказать, цифру. Дай бог каждому.
– Что ж ты сам туда не пойдешь? – поддел я.
– Я уже так вложился в неонатологию, что не могу все бросить. К тому же у меня почти готов диссер, еще год – и я «остепенюсь». Но самое главное – мне хватает матушки и дома. Во как! – Палочки прочертили на воротнике рубашки Касторкина две параллельные линии. Коричневые на голубом. – Если мы будем еще и работать вместе – я повешусь.
– Школьный врач… – Цифра, нарисованная Касторкиным, не позволяла так вот сразу взять и отказаться. Но с другой стороны, в подобной роли я себя никогда не представлял. – А школа большая?
«Пантеон наук»
«Поставь себе цель и иди к ней, не сворачивая с пути».
«Настойчивость – залог успеха».
«Хороший план надо суметь хорошо реализовать».
«Каждый шаг приближает меня к цели».
«Вперед, победа близка как никогда».
Каждое утро я придумываю себе лозунг дня. Лозунг, который должен вдохновлять меня весь день, до того самого момента, когда я переберу в памяти сегодняшние события, отделю главное от второстепенного, составлю план действий на завтра и только тогда позволю себе закрыть глаза и заснуть. Правда, довольно часто я засыпаю без «разбора полетов» и начинаю новый день без лозунга.
Сегодня мой лозунг был таков: «Я могу все, что только захочу!» Коротко и со вкусом…
То, что это школа частная, заметно было сразу по непривычной приветливости охранников, по ухоженной территории: серо-голубая тротуарная плитка, идеально подстриженная трава, красиво оформленные цветники. Опять же название – «Пантеон наук». У обычных школ имен не бывает, только номер.
«Пантеон наук»! Можно подумать, здесь целый университет!
Школьное здание имело форму правильного пятиугольника, только в отличие от американского Пентагона этажей было четыре, да и размеры не те. Красный кирпич, вытянутые окна, плющ на стенах. Добрая старая Англия, только вот башенок по углам не хватало.
Я машинально поправил галстук и толкнул тяжелую входную дверь. Еще один охранник, не просто приветливый, а очень приветливый, проводил меня до директорской приемной и «передал» высокой худой блондинке в огромных очках, которые делали ее похожей на стрекозу. Стрекоза заглянула в настольный ежедневник, посмотрела на высоченные напольные часы и, найдя, что все в порядке, распахнула передо мной – дверь, ведущую в святая святых – директорский кабинет.
– Внешний вид, речь и манеры – вот на что она в первую очередь обращает внимание, – проинструктировала меня Тамара Ивановна, мать Касторкина и моя, так сказать, поручительница. – Никаких жаргонных слов, никакого «нуканья» и «эканья». И чтобы галстук с сорочкой подходили к костюму…
К серому костюму и белой сорочке я надел светлосерый галстук, кончик которого доходил ровно до середины ременной пряжки. Манжеты рубашки выступали из рукавов пиджака ровно на два сантиметра. Черный ремень, черный портфель и черные полуботинки – не «мужчинка, а картинка», как говоривала моя бывшая заведующая Полина Осиповна.
Около часа директор добросовестно изучала мою личность. Начала с биографии.
– Вам двадцать восемь лет и вы живете один? Могу ли я узнать – почему?
– Еще не встретил человека, с которым мне хотелось бы связать свою жизнь.
– Имейте в виду, что у нас не поощряются служебные романы, – нахмурилась директор и тут же поправилась: – Не столько романы, сколько какие-либо проявления личных отношений на работе. За пределами школы вы вольны делать все что вам угодно, но здесь отношения могут быть только рабочими!
Меня начали знакомить с правилами поведения в школе – значит, я понравился.
В жизни директор производила более приятное впечатление, нежели на «протокольной» фотографии, размещенной на сайте школы. Невысокая, худая, на вид – лет пятидесяти, коротко стриженные рыжие волосы, умные глаза, только вот нос великоват, и хищный он какой-то, словно орлиный клюв. И складка на переносице явственно свидетельствовала о том, что Эмилия Леонардовна часто хмурится.
От биографии директор перешла к документам. Внимательно изучила трудовую книжку, паспорт и диплом, а на прочие документы взглянула мельком.
– Вы живете по месту прописки, Сергей Юрьевич?
– Да.
– Довольно далеко от нашей школы. Другой конец Москвы…
– Зато прямая ветка, без пересадок. И без пробок.
– Да, пробки – это наш бич, – кивнула директриса. – А вы осознаете, Сергей Юрьевич, что раньше у вас были пациенты, а теперь будут клиенты? Разницу вы улавливаете?
– Улавливаю, – ответил я. – Клиент всегда прав.
– Можно сказать и так. Добавлю еще… Смысл длинного директорского монолога можно было выразить одной фразой: «сор из избы не выносить, обо всех отступлений от правил докладывать мне». Я слушал, не забывая время от времени кивать и вставлять «да, конечно». Видимо, я произвел настолько хорошее впечатление, что директор сочла возможным поделиться со мной личным:
– Я сама хоть и педагог, но происхожу из старого врачебного рода. О моем прапра…, об одном из моих предков, Христиане Андреевиче Нордштреме, статском советнике, старший брат доктора Боткина отзывался как о самом дельном из всех докторов, каких он знал. Это было написано в письме к Ивану Сергеевичу Тургеневу!
Я уважительно покивал.
– В Юрмале у нас был собственный санаторий. «Мариенбад», первый санаторий на побережье… – Эмилия Леонардовна вздохнула и строго посмотрела на меня. – Вы были в Юрмале?
– Нет, – подпустив в голос сожаления, ответил я, и, чтобы не выглядеть пенек-пеньком, добавил: – В Литве и Эстонии побывал, а вот в Латвии не довелось.
– Юрмала – это сказка! – Эмилия Леонардовна на мгновение закатила глаза, но тут же спохватилась и вернулась к работе: – Что ж, Сергей Юрьевич, на первый взгляд вы производите хорошее впечатление, да и Тамара Ивановна рекомендует вас. Давайте попробуем… Пишите заявление.
Подписанное заявление я отдал Стрекозе, которую звали Мариной. Отчества Стрекоза не назвала.
– Для вас – просто Марина, – улыбнулась она. – Дайте ваши документы, а пока я буду вас оформлять, ознакомьтесь с трудовым договором, должностной инструкцией и правилами внутреннего распорядка.
Договор как договор – ничего особенного, а вот правила внутреннего распорядка, напечатанные мелким шрифтом на семи листах, местами умиляли, а местами вызывали улыбку.
«Каждому ребенку в гимназии „Пантеон наук“ гарантируется защита его достоинства, защита от любых форм физического и психического насилия, оскорбления личности…» – это понятно, но добавление «все сотрудники лично предупреждены о недопустимости применения физических методов воздействия» – уже лишнее. Любой человек, тем более – педагог знает, что бить детей недопустимо, зачем предупреждать об этом отдельно? Так можно все статьи Уголовного кодекса по очереди перебрать.