Заградотряд времени

Я прошелся по одному участку, перешел к другому. Повернулся к машине, сделал шаг. Под ногами захрустело, земля ушла вниз, и я рухнул в яму, оказавшуюся старым погребом. Сгнившие бревна не выдержали моего веса и проломились.

От удара и боли в ноге потемнело в глазах.

Когда я пришел в себя и немного осмотрелся, то увидел, что левая штанина разодрана, на голени — ссадины. Ничего страшного, зато сам жив, шею не свернул — уже хорошо. А ссадины до свадьбы заживут, обмыть их вот только надо.

Пора и выбираться. Вот только как это сделать? Я с тоской посмотрел наверх, на пролом в настиле. Высота у погреба — метра три, лестницы нет. Только по стенам — дощатые полусгнившие, почерневшие от времени полки.

Я попробовал подтянуться за полки руками — бесполезно. Доски и жерди не держали моего веса и под рукою превращались в труху. Совсем рядом, в машине, веревка есть, вот только не добраться до нее. Сижу тут, как в земляной тюрьме — зиндане. Вроде смешно, только вот смеяться не хочется. Никто не знает, где я, так ведь и с голоду сдохнуть запросто можно.

От отчаяния я поднял голову к дыре, через которую было видно голубое небо, и заорал.

К моему удивлению, в дыре появилось лицо старика — бородатого и в картузе.

— Чего орешь?

— Провалился я, помогите выбраться.

Дед исчез, но вскоре появился вновь.

— Держи!

Вниз ко мне упала пеньковая веревка.

Помощь пришла быстрее, чем я думал. Ну, по канату лазать нас еще в училище учили.

Ухватившись за веревку, я подтянулся, помог себе ногами и через секунду уже был на краю ямы. Осторожно лег на дерн и отполз на животе в сторону, памятуя о ненадежных бревнах погреба. Встал с горячим желанием поблагодарить незнакомого старика… и застыл от неожиданности.

Моей машины не было, а по грунтовке шли люди — с рюкзаками, сумками, баулами, узлами. Тащили за руки детей, катили коляски и тачки, груженные домашним скарбом.

Что за ерунда? И где моя машина? В ней же документы мои, деньги, инструменты, провизия. Неужели оставил ключи в замке зажигания? Я механически хлопнул ладонью по карману. Нет, ключи здесь. И старик — вот он, рядом стоит.

— Спасибо большое, дедушка, выручил из беды.

— Не стоит благодарности. Мы сейчас все друг друга выручать должны. Беда-то какая!

— А что за беда?

— Тебя что — контузило? Али речь Молотова по радио не слышал?

— Не слышал, я в яме был.

— Так не медведь же ты в берлоге! Фашист напал! Уже десять ден как! Прет и прет, никакого удержу.

Либо я сошел с ума после падения, либо у дедушки «белка» от деревенского самогона. Какие фашисты, какой Молотов?!

— Так сейчас чего — сорок первый год?

— Самая середина, — подтвердил дед, — второе июля.

Кто-то из нас двоих ненормальный, и я даже знаю, кто.

— Милок, а закурить не найдется?

— Найдется.

Я полез в карман, достал пачку «Явы» и протянул старику. Дед с удивлением покрутил в руках сигареты, достал одну, понюхал.

— Духовитые. Чтой-то я таких ране не видал.

— Так ты, дед, небось махорку курил.

— И ее, родимую.

Дед сунул сигарету в рот, я поднес зажигалку, чиркнул. Дед затянулся, пустил струю дыма.

— Не, слабенькие, разве что побаловаться только ими. Ну, прощевай.

— А куда все идут?

— Известно — от немца подалее. Я вот — на Вязьму, к сыну.

Старик повернулся и пошел по дороге.

Я закурил сам и задумался. Что делать? Документов нет, денег нет, из вещей — только то, что на мне, да сигареты. Я был слишком подавлен и потрясен. Полчаса назад я был в своем времени, потом — падение в подвал, и — здравствуйте: тысяча девятьсот сорок первый год, самое начало войны. Не хочу! Упасть в подвал снова, что ли? Может не сработать, только сломаю себе чего-нибудь.

Я всмотрелся в проходящих по дороге.

Мимо меня, глядя перед собой ничего не замечающими глазами, шли бесконечной чередой измученные люди. Одежда несовременного покроя, сплошь черного и серого цвета. Лишь иногда мелькнет чья-то коричневая кофта. Лица усталые, осунувшиеся. Не похоже, что дед шутил. Блин, вот это я влип! Только сейчас до меня начал доходить ужас моего положения. Меня же на первом посту сцапают! Объяснить, что я из Ярославля, я еще смогу; то, что без документов — потерял. Но ведь если запросят по телефону Ярославль, ничего не подтвердится. В этом времени меня еще нет. А потому запросто могут шлепнуть как немецкого диверсанта.

Я попытался вспомнить, что происходило в первые дни июля тысяча девятьсот сорок первого года. Кроме героической обороны Брестской крепости и отступления Красной Армии ничего на ум не приходило. Наверное, надо идти с людьми — не стоять же здесь истуканом. Куда-то же они бредут? Знать, город недалеко. Там и сориентируюсь в обстановке.

Я пристроился к бредущим людям.

Передо мной шла молодая женщина. Одной рукой она толкала детскую коляску с младенцем, а второй тянула за собой хныкающего мальчугана лет трех. Туфли ее были покрыты густым слоем пыли.

— Мам, я устал, есть хочу, — хныкал мальчуган.

— Давайте я его понесу, — предложил я.

Женщина молча кивнула.

Я посадил малыша себе на шею. Господи, да в нем весу не более пуда! Для меня это — не тяжесть. Во время марш-бросков в училище приходилось бежать с куда большим грузом.

Около часа шли молча. Все устали, проголодались.

— Все, не могу больше! — Женщина уселась на обочину.

Я ссадил мальчонку, он прильнул к матери и почти сразу уснул.

Вдали раздался странный жужжащий звук. Он быстро приближался.

«Немцы! Самолеты немецкие!» — закричали люди и побежали прочь от дороги, бросая вещи. Я же продолжал стоять во весь рост. Ну не будут самолеты стрелять по одиночным целям, тем более гражданским!

Оказалось, я ошибался. Раздался звук работающего пулемета, по дороге побежала цепочка фонтанчиков пыли от пуль.

Черт! Я бросился с дороги в кусты. Низко над головой пронеслась пара ME-109, и я успел разглядеть кресты на их крыльях. Видел я такой «мессер» в музее, на фотографии. Тогда он не показался мне таким грозным.

Послышались стоны раненых, проклятия улетевшим летчикам. И я сразу сделал первый вывод — надо идти в одиночку. Там, где скопление людей, больше шансов получить пулю или осколок от бомбы. Мои училищные знания не годились — ответить нечем. В нем давались другие установки: видишь врага — убей! Я бы — с радостью, да вот из чего? У меня с собой даже ножа перочинного нет.

Самолеты не вернулись. Беженцы поднялись и пошли дальше. На импровизированных носилках, сооруженных из жердей и верхней одежды, они уносили тех, кто был ранен в авианалете и не мог идти сам. И я не остался в стороне, помогая нести раненую женщину.

Через час хода показалась окраина небольшого городка.

— Дорогобуж, — пронеслось среди беженцев.

Дорога плавно спускалась к городку. А на въезде — хилый мост, и перед ним — пост. Натуральный пост — офицер и трое солдат с винтовками за плечами.

Я отошел с дороги и стал наблюдать. Женщин, детей и стариков пропускали беспрепятственно. Мужчин останавливали, проверяли документы. Кого-то пропускали, но большинство отводили в сторону. За скоплением людей не было видно, что там происходит. Вероятнее всего, отбирали парней призывного возраста, для мобилизации.

Успокаивая себя так, я тоже подошел.

— Документы, — потребовал солдат. Висящая за спиной винтовка с примкнутым штыком была едва ли не больше его самого.

— Нет при себе, — для убедительности я похлопал себя по карманам.

— Товарищ лейтенант, снова без документов!

— Отведи в сторону!

— Ну-ка, шагай туда!

Солдат показал рукой в сторону, где стояли и молча курили парни и молодые мужики.

Изначально мною невидимый из-за спин людей, открылся стол, на котором лежали бумаги. За столом на табурете сидел офицер.

— Фамилия? — устало произнес он.

— Колесников Сергей.

— Где документы?

— Дома оставил, в Ярославле — паспорт и военный билет.