Скарабей

— Это Сады, — прошептал мальчик.

— Я вижу, Архон.

Внезапно осмелев, Алексос выскользнул из рук музыканта.

— Пойдём со мной, Орфет, пойдемте все. Не надо бояться. Мирани здесь уже была, правда, Мирани?

Все взгляды устремились на девушку, и она выпрямила спину.

— Не так, как сейчас, — тихо молвила она.

Она изумилась тому, как легко они миновали Девятые Врата. Когда колесница нырнула в крошечное круглое отверстие посередине ворот, Мирани провела пальцами по теплому золоту. Потом ноги погрузились в мягкий ковер из зеленого мха.

Как она могла забыть красоту Садов? Высокие деревья, зеленеющие летней листвой, их ветки гнутся от спелых плодов. Хурма и лимоны, гранаты и яблоки, фрукты, которым она и названия не знала. И отовсюду сеется мелкий дождик, такой тихий, что она едва ощущает на коже его шепчущее прикосновение. Среди зеленых ветвей снуют разноцветные птицы. Алексос улыбнулся ей, блеснул темными глазами.

— Мне нравится бывать здесь, — прошептал он.

Они пошли. Под ногами шелестела высокая мокрая трава, хлюпала земля, напитанная влагой. Вода была повсюду. В вихрях брызг над фонтанами играла радуга, с широких листьев скатывались крошечные бисеринки росы. Журчали родники на склонах холмов; через рощи, где паслись олени и зебры, текли арыки с безупречно ровными берегами. Серебрились пруды, гремели водопады.

Алексос подбежал напиться, опустился на колени, погрузил руки по локоть, и Мирани только сейчас осознала, что умирает от жажды. Она села на корточки рядом с ним и тоже окунула руки в воду.

— А можно ли? — пробормотал Орфет.

Она не знала. Но вода была такая чистая и прохладная, над ней летали стрекозы. Мирани подняла руку — с нее потекли прозрачные капли. Не сказав ни слова, она напилась этой воды.

Орфет тоже хлебнул пригоршню, потом поднял глаза.

— Выпей, генерал. Небось, умираешь от жажды.

Аргелин отвел взгляд. У него был вид человека, заблудившегося в ночном кошмаре: он стиснул кулаки, напрягся всем телом, тщетно стараясь укрыться от капель дождя, падающих с деревьев, от влажных брызг, струящихся по коже. Одежда на нем, как и на всех остальных, пропиталась влагой, волосы потемнели от воды, прилипли к голове. «Царица Дождя окружает их со всех сторон, — подумала Мирани, с трудом вставая на ноги. — От нее, как и от Бога, нет спасения».

Алексос повел их по тропе, где из-под ног в зеленую траву прыгали лягушки. Впереди показалась каменная арка, покрытая изумрудными лишайниками. Аргелин обернулся к Орфету.

— Меч. Дай мне меч.

— Что толку идти с мечом против богов? — проворчал Орфет. — Ты что, разрежешь воду пополам? Пустишь кровь самой смерти?

Генерал мрачно нахмурился.

— Это уж моя забота. Дай мне меч.

Орфет вытащил клинок из ножен и увидел, что он позеленел от ржавчины. С затупившегося лезвия капала вода. Аргелин бросил на меч только один взгляд и отшвырнул его в траву. Выражение его лица было отрешенно холодным.

Алексос нырнул в оливковую рощу и остановился. Вернулся бегом, схватил Мирани за руку, потащил за собой туда, где заканчивалась тропинка. За деревьями брезжил зеленый свет.

— Смотри, Мирани!

Перед ними расстилалась страна чудес. Повсюду били фонтаны; они изливались из каменных сатиров и дриад, из рогов, ушей, разинутых ртов. По каменной мостовой текли ручьи, а вдали, словно занавес, колыхалось гладкое полотно падающей воды. А перед занавесом, посреди пруда, серебристого, как луна, высился залитый водой трон из голубого камня.

Аргелин настороженно озирался.

— Это что, ее судейский трон? Тогда где же она сама?

Он заговорил громче, и голос его был хриплым, усталым, полным горечи.

— Госпожа, я пришел. Путь мой был долгим, лежал через боль и смерть. Я заслуживаю большего, чем молчание, о Женщина Дождя! Выходи, и покончим с этим.

Сначала не было слышно ничего, только пение птиц, только шелест дождя. Потом зазвенела лира, потекла тихая, зловещая мелодия. Мирани оглянулась, думая, что идет процессия, будет торжественная церемония, но к ее руке прикоснулись мокрые пальцы Алексоса.

— Смотри, Мирани! — прошептал он.

Она вышла из водопада, прямо из серебристой пелены. Сначала показалась ее рука с тонкими длинными пальцами, потом вода обрисовала высокий, стройный силуэт, окутала его синим струящимся платьем. Прозрачное трепетное тело сгустилось в твердую плоть, рассыпались по плечам темные волосы, перевязанные серебряной лентой.

Она сидела на троне, и ее платье было сине-зеленым, как море в жаркий день. При каждом движении по нему пробегали волны зеленоватого света. Ноги были босые. На запястьях звенели браслеты из перламутра и коралла, по руке «вползала» золотая змея.

У Царицы Дождя было лицо Гермии.

Аргелин оцепенел. Потом сделал шаг.

— Гермия? — Его голос дрожал от радости и боли. — Это ты?

Она не улыбнулась в ответ.

— А кого еще ты ожидал увидеть, генерал?

— Но ты не…

— Разве? — И разгладила платье. — Здесь я Царица, а всё остальное не имеет значения. А ты — вы все, — вы вторглись в мое царство.

— Гермия, — прошептал он. — Это я, Аргелин.

Царица поглядела на него, выгнув бровь.

— Я узнала человека, который убил меня, — промолвила она. Над ее плечами порхали колибри, оранжевые и изумрудные, они на лету пили нектар из белых цветов.

Скользнув взглядом по его изможденному лицу, она обратилась к Мирани:

— А тебе, жрица, было дано мое повеление, но ты не повиновалась. Ты же, музыкант, вряд ли сумеешь своей музыкой проложить себе путь из смерти обратно в жизнь. Здесь звучат только одни песни — мои.

Мирани содрогнулась. В Садах было жарко как в бане, однако у нее по спине пробежал холодок.

Орфет упрямо ответил:

— Куда Архон, туда и я, пресветлая.

— Как трогательно. — Она устремила взгляд на Алексоса.

— А ты? Я много раз видела, как ты входишь в мои врата.

Он сидел у подножия трона, играя с лягушкой. И ответил рассеянно:

«Тысячи раз, госпожа. В каждом поколении».

Гермия кивнула и посмотрела на Аргелина.

— Говори свою просьбу.

— Тебе?

— А больше тут никого нет.

Он в замешательстве опустил глаза.

— Гермия… Она держит тебя в плену?

Гермия пожала плечами.

— Не больше, чем меня держала в плену твоя любовь, мой господин.

— Даже здесь ты мучаешь меня, — сказал он. Подошел к ступеням трона, и его голос стал другим. — Если ты Гермия, выслушай меня. Вернись со мной в Страну Живых. Я послал тебя сюда, и это было моей ошибкой. С тех пор не было дня, не было мгновения, чтобы я не раскаялся в этом. Вернись со мной. Пусть всё станет, как было.

Мирани поймала на себе взгляд Орфета. Музыкант нахмурился.

— Зачем? — тихо проговорила Гермия.

— Потому что я люблю тебя. Ты же знаешь.

— Когда-то мне казалось, что знаю.

— Гермия… — Он взбежал по ступеням, но она жестом остановила его.

— Это не так просто, генерал. Существуют ритуалы, которые надо соблюдать. Ты должен предстать перед судом.

Мирани обернулась. За спиной у нее шла процессия девушек, босых, с распущенными волосами. Они несли веера и шкатулки с благовониями, ритмично потряхивали трещотками, били в небольшие барабаны. У двух из них в руках были металлические рамки; они постукивали в них, издавая тихий звон. Последняя из вереницы, проходя, оглянулась на Мирани, и у той перехватило дыхание. Это была Алана, девушка, которая до нее была Носительницей Бога и которая давно умерла.

В процессии шли двое мужчин, они несли металлический сундук на ножках. Они были одеты в леопардовые шкуры, бритые головы блестели от влаги. Поставив сундук, мужчины откинули с него пурпурное покрывало и подняли крышку. Под ней обнаружилась деревянная шкатулка, расписанная водяными лилиями. Гермия встала, невесомо спустилась по ступенькам, открыла шкатулку. Внутри лежали изящные золотые весы — две чаши, подвешенные на тонких цепочках к узорчатому коромыслу. Она достала весы, вместе с ними из шкатулки выпорхнуло облачко красных лепестков, повеяло мускусом и сандаловым деревом.