Любовь до гроба

Не решаясь заговорить, гоблин опустил глаза, смущенно терзая шляпу.

– Госпожа, – выдавил он наконец, почтительно кланяясь, – меня зовут Зарлей Варгуларс, и я прошу вас помочь!

– Что случилось? – встревожилась София.

Голос гоблина дрожал, будто он с трудом сдерживал рыдания.

– Моя единственная дочка умирает, и никто не может помочь, вся надежда на вас, госпожа! – взмолился господин Варгуларс со слезами на глазах. – Господин Ферроссон сказал, что ничего нельзя поделать.

Господин Ферроссон, почтенный аптекарь, пользовавший от всевозможных болезней жителей Бивхейма, имел немалый опыт в лекарском деле, а потому его суждениям молодая женщина вполне доверяла.

– Боюсь, я тоже ничем не смогу помочь. – София печально покачала головой, искреннее сожалея о судьбе бедной девочки.

– Заклинаю вас, хотя бы попробуйте! – Гоблин тяжело опустился на колени, умоляюще взирая на нее. – Ферлай так плохо! Аптекарь сказал, она не протянет больше суток…

Он опустил голову, молчаливо оплакивая судьбу дочери.

Ведомая состраданием, София заверила его, что охотно помогла бы девушке, но она мало что понимала во врачевании.

– Вы ведь гадалка, может быть, руны расскажут, как вылечить мою девочку… – предположил гоблин с отчаянием.

Молодая женщина не нашла сил отказать, хотя сильно сомневалась в успехе.

Окрыленный надеждой, несчастный отец бросился из дома. У крыльца его ожидал наемный экипаж, и гоблин устремился к нему, суетливо предлагая помощь Софии. От непрерывных излияний многоречивого спутника у молодой женщины разболелась голова, однако просить его немного помолчать было невежливо.

Небольшой домик гоблина был аккуратным и уютным, хотя и не отличался богатством. Госпоже Черновой он напомнил фонарь, светящийся изнутри теплым светом, хотя сейчас в доме чувствовалась удрученность.

Господин Варгуларс немедля провел Софию в комнату дочери, в волнении забыв даже предложить гостье чая.

Юная гоблинша оказалась очень миловидной и сейчас как никогда походила на молоденькую эльфийку с картинки в модном журнале. Известно, что в ранней юности гоблинши бывают очень хороши собой, но с возрастом теряют все свое очарование. Уже к тридцати годам черты красавиц этого народа необратимо грубеют, а смуглая оливковая кожа приобретает неприятный болотный оттенок. Но пока Ферлай была в самом расцвете юности, к тому же болезнь придала ее облику особую тонкость и одухотворенность.

У постели девушки, вопреки приличиям, сидел молодой человек, взиравший на нее с неприкрытым обожанием и отчаянием, по-видимому, безутешный влюбленный.

– Госпожа Чернова, позвольте вам представить мою дочь, Ферлай Варгуларс, и ее жениха, Рейлара Маутерса.

Юноша вскочил и учтиво поклонился, а девушка вымученно улыбнулась и слабым голосом сказала, что очень рада знакомству. Молодой гоблин был вызывающе хорош собой, одет весьма богато и по последней моде, эдакий задиристый молодой кот с бантом на шее, встретивший свою первую весну. Союз с юной Ферлай, отец которой был просто лавочником, считался для него мезальянсом, но во всей его фигуре, в нежном взгляде, в готовности услужить невесте читалось обожание.

Господин Маутерс явно был осведомлен о личности гостьи, а потому мгновенно поверил в счастливый исход.

Софии сделалось неловко от нескрываемой боли и надежды в глазах отца и жениха, поскольку она скептически оценивала свои лекарские умения. Но Ферлай умирала, а у ее отца не оставалось ни времени, ни средств, чтобы найти более знающих врачевателей и магов. Вероятно, деньги с радостью дал бы жених, но даже он не в силах заставить бедняжку дожить до того момента, когда придет помощь.

Присев возле больной, гадалка попросила принести стол, поскольку в комнате оказалось лишь небольшое трюмо, уставленное пузырьками с притираниями и лечебными настоями. Кроме того, требовалось больше света – свечи, масляная лампа, либо хотя бы тростниковые светильники [20]. Молодой гоблин немедля выразил готовность обеспечить гадалку всем требуемым и лично проследить за приготовлениями.

– Какие симптомы болезни? – поинтересовалась София, с искренним интересом и состраданием взирая на бледную девушку, похожую на надломленную розу.

На правах хозяина дома рассказывать принялся господин Варгуларс:

– На следующий день после помолвки Ферлай почувствовала такую сильную слабость, что не смогла встать с постели. Аптекарь не смог сказать, отчего моей девочке так плохо. У нее нет ни лихорадки, ни болей, но ее силы будто куда-то утекают.

Он часто заморгал и поспешно отвернулся.

София нахмурилась, остро осознавая свою беспомощность перед хворью. Тем временем в комнату доставили все необходимое, и она приступила к гаданию, решительно выбросив из головы все грустные мысли.

Первым делом госпожа Чернова задала вопрос о причинах странной болезни. Выпавшая перевернутая руна перт заставила ее глубоко погрузиться в размышления.

– Ответ следует искать в прошлом, вероятно, дело в каких-то необдуманных и не слишком удачных оккультных опытах, – задумчиво, еле слышно произнесла София, с новым интересом разглядывая девушку.

Гоблины, стоящие чуть поодаль, не расслышали этих тихих слов, а вот Ферлай вдруг залилась краской и потупилась.

– Господин Варгуларс, – обратилась София к взволнованному отцу, – скажите, применяли ли вы какие-то магические средства для лечения дочери?

– Господин аптекарь сказал, что он не сведущ в магии, – покачал головой тот, и София согласно кивнула.

Магические способности чаще всего даются людям, будто компенсируя тем самым их недолгий век.

– Только… Когда стало понятно, что… – он прерывисто вздохнул, – что надежды нет, я нарисовал беркану… – сознался гоблин, а потом воскликнул с отчаянием: – Ведь это добрая руна, госпожа Чернова! Она не могла причинить зла.

Ничего не ответив, молодая женщина покачала головой и продолжила гадание. Действительно, беркана исключительно благоприятная руна, которая придает сил и направляет организм больного к исцелению, так что дело было в чем-то другом. Следовало выяснить, не наложили ли на несчастную девочку проклятие – нид. Возможно, дело тут в ревности или зависти к ее счастью.

Руна манназ также легла перевернутой, неоспоримо подтвердив, что не могло быть и речи о чужой злой воле.

На этот раз София не стала произносить вслух толкование, а обратилась к господину Варгуларсу:

– Вы позволите мне поговорить с Ферлай наедине?

Тот, не колеблясь, согласно поклонился и вышел из комнаты, потянув за собою и суженого дочери.

Уверившись, что дверь за ними закрылась, госпожа Чернова повернулась к девушке:

– А теперь рассказывайте, что именно вы сделали!

– О чем вы? – неубедительно пробормотала Ферлай, не глядя на нее. – Я ничего не делала.

– Манназ перевернутая указывает на внутреннюю вину. Это означает, что вы натворили что-то, за что сейчас расплачиваетесь, – пояснила София, пристально глядя на перепуганную гоблиншу, не знающую, куда девать глаза.

Та молчала, комкая в пальцах одеяло и не решаясь ни протестовать, ни признать свою причастность.

– Послушайте, я не смогу вам помочь, если вы не расскажете мне все без утайки. Вы на смертном одре, и только откровенность вас спасет. – София мягко, но настойчиво убеждала девушку признаться во всем.

Ферлай вдруг залилась слезами и, всхлипывая, принялась сбивчиво говорить. Юная глупышка потеряла голову от нежных чувств к молодому Рейлару Маутерсу. Опрометчивая любовь к богатому господину заставила ее решиться на крайние меры. По ее словам, возлюбленный до того выказывал к ней расположение, хотя и не столь пылкое, как ей бы хотелось.

В отчаянии гоблинша решила приворожить господина Маутерса, воспользовавшись с этой целью руной наутиз. На полноценный приворот – мансег – знаний и силы у нее не достало, однако и амулета оказалось довольно. Уже на следующий день юноша явился с тем, чтобы сделать предложение, а еще спустя день Ферлай вдруг слегла. Ей не хватило решимости во всем сознаться, даже когда девушка поняла, что умирает. Теперь она рыдала, сквозь слезы повторяя, что хотела вовсе не такого…

20

Свечи, в особенности восковые, были очень дороги, поэтому их экономили. Дешевле были масляные лампы и жировые свечи, а почти бесплатны – тростниковые свечи. Сначала нужно собрать камыш с плотной сердцевиной, он растет по канавам во влажных местах; хорошо высушить, а потом пропитать жиром (обычно использовался растаявший жир, капающий с мяса на вертеле во время жарки – его собирали в подставленную посуду, хранили, применяли в хозяйстве по мере надобности). Затем этот своеобразный фитиль продевали в металлический держатель вроде трубки длиной сантиметров семьдесят. Такой камышины хватало примерно на час освещения, только приходилось постоянно подтягивать вверх выступающую из наконечника часть по мере сгорания (скажем, раз в 10 минут). Света такие свечи давали мало, копоти много. Не следует, однако, думать, будто зажиточные люди не были знакомы с таким «освещением для бедных». Даже в богатых особняках их могли использовать для слуг. Также применяли в тавернах и гостиницах.