Страница 15 из 16
— Ну что, Азамат, — говорю, — ты признаёшь, что не надо было брать столько вещей?
— Я признаю, что они тебе не понадобились, — аккуратно отвечает он. — Но ведь нам ничем не помешало то, что они были с собой, правда?
Я закатываю глаза.
— Я тебе что, младенец, мне сменные пелёнки с собой таскать везде? В следующий раз ничего лишнего, а то прям стыдно.
Кажется, это слово действует на него волшебно — он тут же серьёзно соглашается и больше не спорит. Я начинаю прикидывать, что пойдёт в салон, а что в багажник, и оказываюсь перед неразрешимой проблемой.
— А как мы возьмём лошадей?
Азамат фыркает чаем.
— Уж не в багажнике, это точно. Ты что, Лиза, как мы их возьмём? Их отправят на пароме в Долхот, а оттуда монорельсом до нас. Через несколько дней приедут.
— А… тут есть монорельс? — удивляюсь я. Как-то у меня плохо укладывается в голове, как муданжцы умудряются сочетать свеженькие земные удобства с первобытнообщинным строем в головах.
— Есть, конечно. От всех больших городов к столице и кольцевой. Вот если от Долхота в Сирий ехать, то рельс проходит прямо под горами, по пещерам. Ох и красиво там… надо будет летом съездить, сейчас это направление почти не работает, весной много обвалов бывает. А если ехать на Орл, то под водой. Там уже не вагоны, а почти звездолётик такой ходит, прямо в толще воды. Можно на всяких морских гадов посмотреть. Красота, в общем. Да и обычный монорельс неплох. Я всегда из столицы к матери ездил, а не летал. Уж очень там леса живописные… сидишь в вагончике, а по обе стороны такие деревья гигантские, почти вплотную. Иногда под вывернутым корнем проезжаешь. Те горы, что тянутся от Ахмадхота до Худула — они самые старые на всём Муданге. И растения там тоже древние. А я в детстве обожал всё древнее.
У меня аж слюнки текут, так хочется поскорее всё это увидеть. Правда, неплохо бы дождаться весны, чтобы полазать по огромным корням да пощёлкать цветочки — маме отправить фотки…
— Это у вас мать так далеко жила? — поражается северянин. — Это ж сколько у вашего отца денег было — ездить-то из столицы в Худул?
— Да он нечасто ездил, — смущается Азамат. — Но вообще с деньгами у него было слава богам… — Азамат мнётся, стараясь отойти от скользкой темы. — А мать, наверное, и до сих пор жива. Она очень рано меня родила, да и если бы умерла, мне бы сказали.
— А она знает, что ты вернулся? — спрашиваю тихонько.
Он пожимает плечами.
— Вряд ли. Кто бы ей сказал?
— А ты сам?
— Я не говорил.
Я потерянно моргаю.
— Ты ей вообще давно последний раз звонил?
Он на меня странно смотрит.
— Я не уверен, что у неё есть телефон.
До меня начинает постепенно доходить.
— А ты… в принципе когда с ней общался?
— До того, как… — он неопределённо взмахивает рукой в районе лица.
— А она вообще знает, что ты жив-то? — похолодев, спрашиваю я.
Он слегка приподнимает брови.
— Ну, ей сказали, на что я стал похож. Вряд ли ей очень хочется на меня смотреть.
— Это ты так думаешь или она сама так сказала? — продолжаю допытываться я. Мы уже давно перешли на всеобщий, так что пастухи только переглядываются и недоумевают, о чём это мы.
— Я так думаю, — вздыхает он. — Ну ты сама посуди, если уж отец…
— Я совершенно не вижу тут связи. Или ты считаешь, что его кретинизм передаётся половым путём?
Азамат смотрит на меня с убийственной укоризной.
— Я просто хочу сказать, — поясняю я, — что твоя мать ещё имеет шанс оказаться хорошим человеком. Во всяком случае, я бы не стала так категорично её клеймить.
— Естественно она хороший человек! — взвивается Азамат. — Она прекрасный человек, я её очень люблю!
— Тогда какого ж чёрта ты её игнорируешь? Ты поставь себя на её место — она узнаёт, что ты ранен, а потом семь лет ни слуху, ни духу! Семь долгих муданжских лет! Тебе не стыдно, вообще?
— Да на какого шакала я ей сдался?!
— Азамат, она твоя мать! Даже муданжская мать не может просто так наплевать на своего ребёнка, не выродки же вы все тут, в самом деле!
Он ещё плечами пожимает — ну в чём тут можно быть неуверенным?!
— Отец же смог.
— Так то отец! Он тебя не рожал! А материнский инстинкт никакая внешность не спугнёт!
— Ну хорошо, — перебивает меня Азамат повышенным голосом. — И что ты теперь предлагаешь? Семь лет уже прошли, их не вернуть.
— Во-первых, выясни её телефон и позвони.
— И что я ей скажу?
Пастухи поняли, что с ними больше никто разговаривать не собирается и начинают расползаться по своим шатрам.
— Во-первых, что ты жив и здоров. Во-вторых, спросишь, как она сама, здорова ли, не нужно ли ей чего. А там уж смотря что ответит.
— Ладно, — вздыхает он и не двигается с места.
— Ну и чего ты сидишь? Звони уже!
— Что, сейчас, что ли?
— А почему нет?
Он, не сводя с меня оторопелого взгляда, достаёт телефон и несколько расслабляется.
— Сети нет.
Я состраиваю ехидную улыбочку и протягиваю ему хвост от пистолетика. Не отвертишься, дорогой.
Звонит он брату. Тот долго вообще не может понять, что и зачем от него требуется. Видимо, тоже давненько с матушкой не общался. Наконец Азамат говорит «понятно» и прощается.
— Она теперь живёт не в Худуле, а в деревеньке на побережье, и связи там практически нет. Арон её номера не знает, но даже если бы знал, всё равно вряд ли удалось бы дозвониться.
— Ясно, — вздыхаю я. — А название деревни он сказал?
— Да…
— А найти её ты сможешь?
— Ну да, а что ты…
— Я предлагаю прямо сейчас туда полететь.
— Лиза, это часов семь отсюда!
— Заодно поучишь меня управлять унгуцем. А то я сегодня чуть не рехнулась, как тебя искать, да как выбираться, если с тобой что случится, не дай бог.
— Лиза, но я со всеми договорился, что завтра уже буду дома!
— Вечером будешь.
— Но тренировка!
— Ну вот что. Я понимаю, что ты ухватишься за что угодно, чтобы только не навещать маму. Так что я тебе повышу мотивацию. Есть кое-что, чего ты обо мне не знаешь, хотя очень хотел бы узнать. Пожалуй, когда узнаешь, это перевернёт всю твою жизнь. Но пока ты не навестишь маму, я тебе ничего не скажу.
Он смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
— Ты всё-таки имеешь какое-то отношение к Укун-Тингир?
Я приподнимаю брови и безжалостно отчеканиваю.
— Не-ска-жу.
Он изучает меня ещё с минуту, потом встаёт, проходится по шатру. Потом берётся за телефон и выбирает контакт.
— Алтонгирел? Слушай, я задержусь ещё на день. Предупреди всех, чтобы зря не ездили…
Управлять унгуцем несложно, если рядом сидит Азамат и доходчиво объясняет, какой рычажок для чего. Оказывается, что добрая половина всех значков на панели не имеют никакого отношения к управлению, а вовсе даже являются охранными символами, типа как у нас народ иконы, магендавиды и нэцкэ по кабине расклеивает. Вокруг навигатора символы богов-погодников, на рулевом рычаге обереги от невнимательности, на контроле взлёта и посадки молитва богу гостеприимства. Впрочем, после предварительного ликбеза, успешного взлёта и получаса полёта я вполне овладеваю управлением и без подсказок. Погода по-прежнему хорошая, ведёт меня внятный и правдивый электронный навигатор, Азамат тихо скрипит зубами на соседнем сиденье.
— А твоя мама любит рыбу? — внезапно спрашивает он меня.
— Терпеть не может, — озадаченно отвечаю я. — А что?
— Да так… — отмахивается он. Потом, помолчав, снова спрашивает: — А волосы она длинные носит?
— Ты же видел фотки.
— Ну мало ли…
— Недлинные, как у меня примерно.
— Ясно. А…
— Азамат, если ты этими расспросами пытаешься выморщить из меня ответ на свой вопрос, то можешь не надеяться.
Он разоблачённо вздыхает.
— Ты можешь мне хотя бы объяснить, зачем тебе так непременно надо, чтобы я встретился с матерью? Ты ведь понимаешь, что у вас принято поддерживать более близкие отношения с родственниками, чем у нас.