Страница 13 из 16
Мы с Сашкой ещё некоторое время молча сидим перед экранами, пялясь друг на друга и в пространство. Потом я встаю.
— Пойду пообщаюсь с мужем.
И закрываю бук.
Когда я выхожу из шатра, Азамата нигде не видно. Подхожу к пастухам, которые тусуются у конюшни, что-то там чистят.
— Где он? — спрашиваю без уточнений, и так ясно.
— Поехал кататься, — отвечает северянин. И добавляет ободрительно: — Сильно расстроился.
Дескать, я добилась своего.
— Меня это не радует, — отрезаю я.
Возвращаюсь в шатёр, подключаю антенну к мобильнику, звоню Азамату, но он, конечно, недоступен. Ладно, подожду.
И вот я жду. Сначала посидела ещё за буком, поотвечала на скопившуюся почту. Подруга моя прислала много ругани за то, что я ей наговорила про муданжцев. Её тоже попытались насильно выдать замуж. Она прострелила духовнику руку и сбежала, бросив кучу вещей. Надеется, что сможет получить их потом по почте, если муданжцы не поломают всё в виде мести.
Я не придумала ничего лучше, чем наивно поинтересоваться, зачем она стала наниматься к ним в штат — ведь до сих пор мы обсуждали её работу на станции под началом тамлингов, а не на корабле у муданжцев. А то бы я её обязательно предупредила.
Потом начинаю собирать библиотеку по беременности на раннем сроке — какие пить гормоны, чтобы на людей не бросаться, какие делать дыхательные упражнения, чтобы не откусить голову мужу, да как этого самого мужа правильно подготовить к мысли, что в семье будет пополнение… в таком духе, в общем.
За этим занятием я провожу пару часов. А мужа нет. У меня уже ноги затекли сидеть тут на подушках.
Выползаю на улицу. Пастухи где-то в поле, гоняют лошадей, чтобы форму не потеряли, наверное. Я хожу туда-сюда от конюшни до шатров, но моя прогулка ограничивается площадкой притоптанного снега. Можно, конечно, лыжи надеть, но куда тут пойдёшь? Кругом степь, я даже уже не помню, в какой стороне Дол, а в какой горы.
Азамата нет. Я ещё раз ему звоню — хренушки.
Возвращаются пастухи, издалека принимаются обсуждать мою одинокую фигуру на краю обжитого пространства.
— Ишь ты, ждёт! Если прощения попросит, я поверю, что этот Азамат и правда такой крутой, как ты говоришь! — веселится северянин. — А то может ей просто мужского общества не хватает, а?
— Ты поговори, поговори, — кричу ему я. — Может, нос тебе сломаю.
Он испуганно затыкается. Хорошо, что я всё-таки не струсила и полезла на эту лошадь. А то фиг бы он поверил, что я представляю опасность.
Пастухи подходят поближе, обсуждая, что надо бы пообедать.
— Он не сказал, далеко ли поехал? — спрашиваю у нашего первого знакомого.
— Нет, — пожимает он плечами. — А тут особенно и не привяжешь к месту. С запада река, с востока горы, а на север степь и леса до самого Сирия.
Леса. Это вам не парк на Гарнете…
— Он оружие взял?
— Нет, — хмурится пастух. — Он вообще ничего не взял, так, постоял, вскочил на коня и поехал.
Я сплёвываю в снег.
— Мужчины!
Пастух даже отступает на шаг.
— Да ладно вам, вернётся он скоро. В степи о времени трудно помнить… подождите.
Я честно жду ещё полтора часа. Потом начинаю прикидывать варианты.
На лыжах я далеко не уйду, с тем же успехом можно оставаться на месте. Унгуцем я управлять не умею. Лошадью тоже…
— Слушайте, — подхожу к нашему вменяемому пастуху. — Вы не могли бы съездить за ним? Может, он тут где-то неподалёку кругами ездит, просто отсюда не видно…
Тот хмурится.
— Не моё это дело, барышня. Если хозяину угодно кататься, пастуха это не касается.
— А если хозяйке не угодно, что хозяин катается?
— А вы не хозяйка, — пожимает он плечами.
— Здрасьте! Я его жена!
— Ну и что? Лошади его, земля его и жена его. Как он скажет, так и будет.
Ах вот как. Прекрасно.
— А тебе вообще наплевать, если его там уже волки доедают? — цежу я сквозь зубы.
Он снова пожимает плечами.
— Им что один, что двое — без разницы. А если хозяину охота одному побыть, мешать ему — последнее дело.
Я высказываюсь примерно в том же духе, что раньше в адрес лошади, и топаю к унгуцу.
Один пристальный взгляд на панель управления сообщает мне: не разберусь. Это вам не земной пассажирский звездолёт. Эту штуку Азамат делал сам, по муданжской технологии и для себя, то есть, никакого понятного интерфейса тут нет и быть не может. Если бы это было средство наземного транспорта, я бы ещё рискнула на малой скорости. Но летать я пока не умею. Остаются проклятые копытные.
Ладно, пока вот что. Азамат, помнится, говорил, что взял бы в лес ружьё. Наверное, и правда взял, так ведь? Пороемся в багажнике. Ага, вот оно, родимое. Даже примерно понятно, где предохранитель, а где спусковой крючок. И заряжено. И, насколько я знаю Азамата, почищено. Чёрт же их знает, может, они до сих пор пулями стреляют или чем там… Я по внешнему виду не определю.
Выхожу обратно к конюшне и окидываю взглядом поголовье скота. Конечно, мне теперь вообще верховая езда противопоказана. Но, во-первых, нервничать мне противопоказано тем более, во-вторых, всего-то неделя прошла, а в-третьих, Сашкина жена, например, занимается конным спортом, и у них там тётки аж до пятого месяца катаются без последствий. Тут главное найти конягу посмирнее.
Ну, на ту белую я бы в любом случае не села. Прохожусь среди лошадей, искательно заглядывая в разноцветные глаза. Их выражение мне не особенно нравится. Внезапно я вспоминаю, что лошадь можно покормить! Сахара у меня, конечно, нет, только заменитель, а его, наверное, не будут. Зато есть какое-то печенье. Я быстро разыскиваю пакет в шатре, возвращаюсь к табуну с печеньем в вытянутой руке.
Меня довольно быстро обступают, выражение глаз становится более приятным. Пастухи высовываются из другого шатра и с интересом наблюдают за моими действиями. Пока я на них отвлекаюсь, мне в бок тыкается чья-то морда. Это оказывается довольно толстое и невысокое существо, видимо, большой гурман. Оно морковно-рыжее и очень, оченьлохматое. Что ж, если оно любит вкусненькое, то мы, может, и договоримся.
Северянин подходит поближе.
— Вы их не кормите сладким, — говорит. — Избалуете.
— Я не кормлю, я выбираю, — говорю. И тут меня осеняет. — А у вас есть… не знаю, как по-муданжски сказать, ну, такая штука, на спину лошади, чтобы сидеть удобнее было?
Он кривится.
— Это только для детей.
— Можете считать меня ребёнком, только давайте сюда эту штуку!
— Вы что, тоже гулять собрались?
— Ага.
Он мотает головой.
— Хозяин не разрешал.
— Он запретил? — уточняю я.
— Нет, но и не разрешал.
— Значит так, — говорю. — Пока хозяина нет, я за него. Если он не запретил, значит, можно. У меня есть ружьё, а у тебя нету, поэтому я уеду в любом случае, но лучше дай мне на чём сидеть, а то я упаду, и ты будешь отвечать перед хозяином!
Северянину задница оказывается дороже правил, так что седло он мне приносит и, после того как я выразительно потряхиваю ружьём, закрепляет на выбранном мной толстом коньке. Это оказывается самец, или как они там у лошадей называются. Стремян у седла нет, но с одной стороны есть верёвочная лестница, по которой можно залезть наверх. Это хорошо, потому что даже небольшой муданжский конь всё равно очень большой. Я вставляюсь в седло, счастливо вцеплюсь в ручку впереди и сообщаю коняге, что можно трогаться. Он нехотя делает два шага. Я выдаю ему печенье и — на чистом, не приукрашенном культурой и воспитанием родном языке — объясняю, что если он будет слушаться, то получит ещё. Коняга обречённо вздыхает и трогается рысцой. То ли он такой толстый, что работает, как амортизатор, то ли просто походка такая, но трясёт на нём гораздо меньше.
Примерно через полчаса необременительной прогулки я вижу на горизонте какое-то пятнышко. Ещё минут через десять становится ясно, что это Азамат. Думаю, он меня признал ещё раньше. И уже прямо отсюда я вижу, как у него округлились глаза от этого зрелища.