Калиостро

Большинство биографов утверждают, что буквально с первых дней совместной жизни Калиостро начал осуществлять воспитание чувств своей половины, а именно убеждать ее не скрывать дарованную ей Богом красоту, а использовать ее во благо мужу. Измена мужу не является изменой, если совершается ради него и с его согласия. Более того, это долг любящей супруги, ибо таким образом она помогает супругу, коему всем обязана. Резонно предположить, что изумленная Лоренца поведала родителям о мужниных наставлениях, а те, возможно, даже попытались расторгнуть брак дочери из-за безнравственных, а главное, противных церкви взглядов зятя, кои тот слишком откровенно проповедовал. Впрочем, мужчины издавна использовали женскую красоту для решения собственных проблем, а во времена Калиостро супружеская верность и вовсе вышла из моды. Тем не менее развода не последовало. Потому что Лоренца любила мужа? Или потому что, как истинная католичка, развода не принимала? Или была уверена, что развод бросит тень прежде всего на нее и вряд ли ей, простолюдинке, вновь предложит руку и сердце столь знатный господин? А может, сам Калиостро не собирался отпускать от себя любимую жену? Не исключено также, что Лоренце понравилась новая, бурная и пока еще непонятная ей жизнь, в которую окунул ее супруг…

Как бы там ни было, за время странствий Лоренце не раз приходилось выручать супруга из переделок с помощью только собственной красоты. Быстро постигая мир, окружавший Джузеппе, вскоре она действительно стала его соратницей и помощницей. Во всяком случае, когда в Лорето Никастро донес на своих приятелей, а Альята, забрав все деньги, скрылся, подкинув Бальзамо компрометирующие документы, Лоренца уверенно спрятала опасные бумаги за корсаж. Ничего не обнаружив, полиция вынуждена была супругов отпустить.

Оставшись без средств, Бальзамо решил направить стопы в Галисию, к гробнице святого Иакова Компостельского. При дороге, ведущей к мощам святого, мальтийские рыцари держали гостиницы для паломников, где без всякой платы можно было получить кров и пищу. По пути красота Лоренцы наверняка поможет заманить в сети крупную рыбу с толстым кошельком, а он найдет способ, как облегчить сей рыбке кошелек. С собой Джузеппе прихватил толстую книгу «Чудесные тайны» («Secreti ammirabili») известного итальянского картографа и натуралиста XVI века Джироламо Рушелли, известного также под псевдонимом Алессио Пьемонтезе. Живым и доступным языком Пьемонтезе раскрывал читателям загадки природы, приводил рецепты целебных составов от всех болезней, рассказывал о свойствах минералов и веществ, об алхимических превращениях. Надо сказать, популярностью книга пользовалась необычайной, хотя наряду с простыми составами автор приводил немало составов экзотических, куда следовало добавить, к примеру, кровь удода или корешок мандрагоры. Долгое время Джузеппе не расставался с этой книгой, извлекая из нее полезные сведения как для составления бальзамов и эликсиров, так и для алхимических опытов.

Как проходило паломничество молодых супругов и действительно ли они его совершили — неизвестно. Достоверно одно: когда (на обратном, по их словам, пути) они прибыли в Экс-ан-Прованс и остановились в гостинице «Три дельфина», их приметил проживавший здесь же Казанова и впоследствии поведал об этой встрече в книге «История моей жизни». Надо сказать, обычно Казанова останавливался не в худших гостиницах, следовательно, ко времени их встречи дела супругов шли не так уж плохо. Распознал ли знаменитый соблазнитель в Бальзамо своего собрата-авантюриста или принял его за подлинного паломника? Трудно сказать, ведь «История…» написана тогда, когда автор, как и вся остальная публика, уже знал печальный финал карьеры Калиостро…

«Однажды за обедом завели разговор о новоприбывших паломнике и паломнице, итальянцах, что шли пешком из Галисии от святого Иакова, должно быть, знатных особах, ибо, вошед в город, они роздали нищим немало денег. Прелестная паломница, коей, сказывали, было лет восемнадцать, такая была уставшая, что сразу легла почивать» 9. Побуждаемый любопытством, Казанова решил нанести визит землякам. Паломнице на вид было не более восемнадцати; она сидела в кресле, и ее красивое, утонченное лицо выглядело необычайно усталым. Она сказала, что зовут ее Серафина Феличиани [22]и родом она из Рима, о чем, по словам Казановы, могла бы и не говорить, ибо он сразу понял это по ее выговору. «Паломник, возившийся с ракушками, прицепленными к ее черной клеенчатой накидке, не пошевелился; указав глазами на жену, он, казалось, предлагал забыть о его скромной особе. Выглядел он лет на пять-шесть старше ее, ростом мал, крепко сбит, лицо запоминающееся, исполненное отваги, наглости, насмешки, плутовства, тогда как на лице жены его, напротив, были написаны благородство, скромность, наивность, мягкость и стыдливость. Оба они с трудом изъяснялись по-французски и вздохнули облегченно, когда я заговорил по-итальянски. […] Судя по паспорту, выданному в Риме, фамилия его была Бальзамо. Читатель встретит спустя десять лет Бальзамо, превратившегося в Калиостро. […]

Она поведала, что возвращается в Рим вместе с мужем своим, довольная, что поклонилась святому Иакову Компостельскому и Деве дель Пилар; туда они шли пешком и так же возвращаются обратно, живя одним подаянием, тщетно надеясь нищетою своей заслужить перед Господом, ибо много грехов на душе ее. “Но напрасно я всегда прошу один только медный грош, — сказала она, — мне всегда подают серебро и злато, и потому мы понуждены во исполнение обета раздавать, вошед в город, все деньги нищим, ведь оставить их у себя — значит, не верить в бесконечную милость Господню”».

На следующий день супруг прекрасной римлянки пригласил Казанову позавтракать с ними, и хотя парочка показалась венецианцу весьма сомнительной, отчего появляться в их обществе у него желания не было никакого, любопытство пересилило и приглашение он принял. За завтраком Казанова спросил у Бальзамо о роде его занятий, и тот ответил, что зарабатывает на жизнь рисованием, используя только перо и черную краску. В сущности, сам он ничего не изобретает, а копирует гравюры и эстампы, причем его работы не отличишь от оригинала. Желая приободрить паломника, Казанова сказал, что, владея таким искусством, он может быть уверен, что всюду заработает себе на хлеб. «Так все говорят, и все ошибаются. Моим ремеслом не прокормишься», — возразил пилигрим. И добавил, что и в Риме, и в Неаполе он едва сводил концы с концами. Дабы продемонстрировать свое искусство, Бальзамо показал «изготовленные им веера, краше которых и вообразить нельзя. Они были нарисованы тушью, а казались гравюрами. Чтобы окончательно убедить меня, он извлек копию Рембрандта, что была, коли возможно, краше оригинала. Талант его был несомненный, а меж тем он клялся, что ему на жизнь не хватает. Он был из породы гениальных лентяев, что предпочитают бродяжничать, а не трудиться. Я предложил ему луидор за веер, но он отказался, прося принять его в дар и устроить для них за табльдотом сбор пожертвований, ибо послезавтра они хотели ехать».

Разумеется, очаровательная паломница не могла не увлечь великого соблазнителя Казанову, тем более что он сразу разглядел в ее облике нечто такое, что никак не вязалось с благочестием. Тем не менее, когда он предложил ей написать на карточке свое имя, она ответила, что писать не умеет, ибо в Риме девушек, коих воспитывают в понятиях чести и добродетели, не учат ни чтению, ни письму, дабы они не могли ни писать любовных записочек, ни читать их. «А что ей еще остается при таком супруге, как не быть добродетельной? — подумал Казанова. — Ведь он глаз с нее не спускает!» И не рискнув вступить в соперничество с темпераментным соотечественником, отечески попрощался с молодой парой.

На следующий день прекрасная паломница явилась в комнату к Казанове и попросила у него рекомендательные письма в Авиньон, куда лежал их путь; Казанова написал два — одно банкиру, другое трактирщику, то есть людям, чьи услуги более всего нужны путникам. Вечером красавица вернула письмо к банкиру, ибо, как сказал супруг, оно им не понадобится. Возвращая Казанове записку, она просила как следует проверить, та ли эта записка. Внимательно перечитав текст, Казанова не заметил ничего необычного; тут паломница рассмеялась и достала из кармана еще одно письмо, точно такое же, и сказала, что это и есть оригинал, а поначалу она показала ему копию, выполненную ее супругом. Знаменитый авантюрист не поверил; тогда красавица позвала мужа, и тот подтвердил ее слова. «Я долго восторгался его умением, присовокупив, что он может извлечь из него немалую выгоду; но действовать надлежит с превеликой осторожностью, а то можно и головы лишиться». Ведь в те времена за подлог можно было угодить на виселицу.

22

Казанова пишет, что прекрасная паломница звалась Серафиной Феличиани, тогда как, по мнению большинства исследователей, в мае 1769 года она еще именовалась Лоренцей, а имя Серафина приняла лишь в 1777 году во время второго посещения супругами Лондона.