Генерал Багратион. Жизнь и война

Довел людей до совершенства. В бою егеря оказывались наиболее стойкими. Они не боялись ничего и умели драться в одиночку с превосходящими силами противника. Французский артиллерист Фор вспоминал о подвиге безвестного русского егеря, чье мужество в боях под Смоленском в 1812 году потрясло французов, знавших толк в военном деле: «В особенности между этими стрелками выделялся своей храбростью и стойкостью один русский егерь, поместившийся как раз напротив нас, на самом берегу (Днепра. — Е. А.), за ивами, и которого мы не могли заставить замолчать ни сосредоточенным против него ружейным огнем, ни даже действием одного, специально против него назначенного орудия, разбившего все деревья, из-за которых он действовал. Но он все не унимался и замолчал только к ночи. А когда на следующий день, при переходе на правый берег, мы заглянули из любопытства на эту достопамятную позицию русского стрелка, то в груде искалеченных и расщепленных деревьев увидели распростертого ниц и убитого ядром нашего противника — унтер-офицера егерского полка, мужественно павшего на своем посту»4. Особой точностью стрельбы отшчались солдаты 1-го егерского полка, которым командовал полковник Давыдовский. Полк стоял в Карелии, и Давыдовский уделял много внимания стрелковой подготовке солдат, которую строил по образцу охоты в лесу. Он составил для солдат особые правила подготовки и «довел людей до такого совершенства в стрельбе, что каждый егерь носил неприятелям столько смертей, сколько бывало у него пуль в суме»5.

Все это позволяет представить себе, сколь обширным был круг обязанностей командира и шефа гвардейского Егерского батальона. Последний являлся по сути образцовым соединением егерского типа в русской армии. Батальон (потом — полк) был одним из привилегированных воинских соединений, ему была поручена охрана Павловска и царской семьи, когда она там проводила лето. Размещались егеря на постоянных квартирах в Петербурге, в слободе Семеновского полка (в районе Звенигородской улицы). Здесь велась обычная для армии того времени гарнизонная служба.

Строевые занятия батальона проходили на знаменитом Семеновском плацу — месте гуляний и казней в позднейшую эпоху. Но особенно ответственны были разводы караулов или так называемые вахтпарады. Развод караула во всех странах обычно обставлялся и обставляется торжественно и даже празднично: этим символически подчеркивается важность и почетность караульной службы. Чтобы посмотреть развод караула морской пехоты на Арлингтонском кладбище в США или гвардейцев у Букингемского дворца в Лондоне, развод караула на индо-пакистанской границе, у мавзолея в Москве, у королевского дворца в Стокгольме или у вечного огня в Афинах, собираются тысячи людей — столь красочным является это зрелище со всеми его атрибутами — порой неестественным шагом, почти цирковыми фокусами с подбрасыванием карабинов, музыкой и барабанным боем. По инициативе прусского короля Фридриха Великого вахтпарад стал не просто сменой караула, а длительной (на несколько часов) церемониальной процедурой со сложными перестроениями подразделений при соблюдении опреленной уставом дистанции между шеренгами и подразделениями, с особыми, не применяемыми в боевой подготовке командами, с фигурными выкрутасами эспантонов и ружей, со специальными мелодиями и маршами оркестра. Были вахтпарады в будничной, праздничной или парадной форме и в России. Присутствие на вахтпараде государя (а оно было почти непременным), всех высших офицеров гарнизона превращало смену дворцового караула в многочасовую пытку офицеров и солдат и наводило на всех участников ужас — строгий император, стремившийся посредством вахтпарадов «подтянуть армию», не терпел ни единой ошибки, и редко вахтпарад не заканчивался наказаниями. Вот как описывает вахтпарад военный историк: «Все военнослужащие генералы, штаб- и обер-офицеры, свободные от других должностей, собирались ежедневно к разводу, к 9-ти часам утра, который длился иногда до 12-ти. Государь весьма точно приезжал до прибытия дававшего развод баталиона и лично назначал точку правого фланга, по которому расставлялись офицеры для обозначения линии, по которой становился караул. После того приносили знамя из Зимнего дворца, войско встречало его с отданием чести, барабанным боем и музыкой, причем император снимал сам шляпу и за ним все присутствующие. После того он обходил баталион, осматривая каждого солдата лично и обращая строгое внимание на одиночную выправку. Затем император производил ученье с несколькими эволюциями. Государь лично подавал команду, которую принимал от него штаб-офицер, дежурный по караулам, что продолжалось около часу времени. По окончании ученья пехоты выезжал взвод кавалерии, который исполнял разные построения. Затем государь принимал рапорты представляющихся и после того, при пароле, отдавал высочайший приказ. В заключение войска проходили церемониальным маршем, при прохождении знамен государь и присутствующие снимали шляпы. Великие князья Александр Павлович и Константин Павлович проходили на правом фланге первых двух шеренг. После церемониала главный караул следовал во дворец, где во внутреннем дворе, в присутствие государя, сменял старый караул, от которого знамя относилось во внутренние покои»6.

Лагерная служба егерей начиналась весной, обычно в начале апреля. Егерскому батальону для лагеря было определено место под Павловском — давней летней резиденцией императора, где после его гибели в 1801 году жили вдовствующая императрица Мария Федоровна и ее дети. Новый император Александр I предпочитал проводить лето в Каменноостровском дворце, хотя часто навещал матушку, а также сестер и братьев в Павловске.

И помимо утомительных вахтпарадов служба при Павле была тяжелой, особенно после либеральных екатерининских времен, когда в войсках было, действительно, мало дисциплины. Как известно, Павел пришел к власти под лозунгом наведения порядка и усиления «экзекутивного государства». Один из современников, некто Реймерс, явно симпатизировавший Павлу (а таких было немного), описывал колоссальные злоупотребления в армии накануне его прихода к власти. «В конце прошлого царствования (Екатерины II. — Е. А.), — пишет он, — военные силы России, судя по сохранившимся в Военной коллегии рапортам, казалось, были в состоянии завоевать весь свет, но половину этих сил уничтожали вкравшиеся злоупотребления, которые молча признавались за обычный порядок вещей… С самого начала он (Павел. — Е. А.) приступил к искоренению бесчисленных злоупотреблений с помощью строжайших мер. Он ввел дисциплину, которая с меньшим расходом против прежнего производила больше действия, дисциплину, при которой благодаря порядку и правильности в несении службы каждый знал свое место, каждый сам мог проложить себе дорогу прилежанием и деятельностью, наконец, каждому в точности определен был круг его действий, так что не было возможно никакое отступление, влекущее за собою одни беспорядки»7. В принципе, многое из сказанного — правда, но мемуарист забывает, что во всю эту стройность порой врывался вихрь самовластия, обнаруживалось проявление капризной воли неуравновешенного человека, и тогда строгое следование дисциплине приобретало черты неумеренности или самодурства. А уж о том, что «каждый мог проложить себе дорогу прилежанием и деятельностью», и говорить не приходится — описанная Юрием Тыняновым история о подпоручике Киже — литературный вымысел, но как некая модель павловского отношения к людям она кажется вполне «работающей». А. И. Тургенев рассказывал о роли осенней мухи, сыгравшей важную роль в правосудии времен Павла. Нахальная муха так жалила государя и так мешала ему во время подписания судебных приговоров, что по мере усиления гнева Павла на муху приговоры становились все суровее и суровее. Образцом решений Павла служит его рескрипт 28 июля 1798 года об отставке городничего, «который, забыв все обязанности служения, противу узаконениев наших, публично ходил в круглой шляпе, во фраке и сею неблагопристойною одеждою ясно изображал развратное свое поведение»8. На этом основании было предписано городничего «выкинуть из службы… дабы и все прочие такого буйства, наглости и пренебрежения должности своей позволять себе не дерзали». Приказы по войскам императора Павла — яркое свидетельство строгости и вместе с тем экстравагантности императора. Этими приказами, как дубинками, осаживали всех нарушителей: «За дурное поведение и ябедничество исключается из службы…»; «…за непристойный отзыв исключается из службы»; «…отдается под военный суд за присвоение себе неследующей (ему. — Е. А.) власти…»; «…исключается из службы за дурное поведение и пьянство…»; «Полковнику Адамовичу делается выговор за непримыкание штыков, когда все прочие уже примкнули». А вот и егеря: «Его императорское величество объявляет удовольствие всем пришедшим лейб-гвардии баталионам и всей вступившей сего дни (25 июля 1796 года. — Е. А.) в Павловск кавалерии, кроме Егерского баталиона»9. Чем государю в тот день не угодили егеря, остается тайной, но это было еще до Багратиона, при генерал-майоре А. М. Рачинском, который имел отличную репутацию в глазах Павла. В июне 1800 года он был произведен в генерал-лейтенанты и стал петербургским обер-полицмейстером и тайным советником10. На его место и назначили Багратиона, вернувшегося из Швейцарии.