Страница 191 из 208
Только бы они остались! Из нескольких источников известно, что, помимо Шевардина, Багратиона сильно беспокоило то обстоятельство, что левый фланг его армии упирался в Старую Смоленскую дорогу, открытую для флангового охвата противником. Для предупреждения этого охвата главным командованием были выделены 3-й корпус Тучкова 1-го и нестроевые войска ополчения, которые, стоя вдали по дороге, создавали впечатление солидного военного контингента, готового к бою. Надо сказать, что Наполеон сразу же увидел эту слабость русской армии, но не воспользовался ею, до начала сражения не проявив активности по направлению вдоль Старой Смоленской дороги. Это было неслучайно. По общему мнению, Наполеон опасался, что всякое фланговое движение по дороге может спугнуть Кутузова и тот начнет уводить армию через Бородино по Новой Смоленской дороге. Поэтому он отверг предложение маршала Даву совершить фланговый обход, а ночью несколько раз посылал дежурного проверить, не ушли ли русские35. Участник сражения с французской стороны Цезарь Ложье записал в тот день: «Лишь бы только неприятель не воспользовался ночью для отступления! Но в этот вечер огни его еще ярче, чем накануне. Хотя ведь под Вязьмой он сыграл с нами такую штуку… На заре мы с радостью узнали, что русская армия осталась на своих позициях: мы смотрели, как они окапывались»"1. Лишь с началом сражения по Старой Смоленской дороге двинулся корпус Понятовского, но особых успехов он не достиг, увяз в бою возле Утицкого леса. А то, что Кутузова в начале сражения действительно можно было спугнуть, несомненно. 22 августа он писал Ростопчину, что готов дать «баталию в теперешней позиции, разве неприятель пойдет меня обходить, тогда должен буду я отступить, чтобы ему ход к Москве воспрепятствовать…»37.
Двадцать четвертого августа Кутузов подписал диспозицию, предусматривающую расстановку войск для сугубо оборонительного сражения. В диспозиции было прямо сказано: «Армия… ожидает наступление неприятеля при Бородине, где и даст ему сражение». И еще: «В сем боевом порядке намерен я привлечь на себя силы неприятельские и действовать сообразно его движениям». Так, при примерном равенстве сил, инициатива заведомо отдавалась противнику. Ожидать победы в этой ситуации было весьма проблематично. Такая установка опиралась на признание превосходства противника и свидетельствовала о полководческой немощи, отсутствии идей у Кутузова и его штаба. Впрочем, может быть, в такой диспозиции, наоборот, проявились реализм и здравое понимание того, что на встречном движении русской армии не устоять, а вот в обороне дело может и сладиться — нужно было учитывать необыкновенную стойкость русских офицеров и солдат в обороне, воодушевление воинов, защищавших свою столицу, родину, царя. Нельзя было сбрасывать со счета и понятие личной воинской чести, упрямство, злость, самолюбие военного человека. Часто приводят цитату из ответа солдата на вопрос, почему они так стойко сражались под Бородином: «Оттого, сударь, что тогда никто не ссылался и не надеялся на других, а всякий сам себе говорил: “Хоть все беги. Я буду стоять! Хоть все сдайся, я умру, а не сдамся!” Оттого все стояли и умирали».
Начальниками в боевых порядках были назначены справа налево следующие генералы: правый фланг — Милорадович (2-й и 4-й корпуса), центр — Дохтуров (6-й корпус), левый фланг — Горчаков (7-й корпус и 27-я дивизия). Главнокомандующие армиями остались прежние: Барклай и Багратион. Диспозиция включала важный пункт, который резко поднял ответственность этих двух военачальников: Кутузов, сказано в диспозиции, «не в состоянии будучи находиться во время действия во всех пунктах, полагается на известную опытность гг. главнокомандующих армиями и потому предоставляет делать им соображения действий на поражение неприятеля»18. Можно сказать, что Кутузов фактически устранился от непосредственного руководства сражением, переложив на Барклая и Багратиона основную тяжесть и оставив за собой право главного командования, а также право распоряжаться резервами (впрочем, в это вмешивался Беннигсен). Известно, что Наполеон поступал иначе — он сам постоянно следил за ходом сражения, корректируя действия своих маршалов, и, как писал генерал Пеле, «находясь в 500 саженях от неприятельской линии, откуда часто проносились ядра, он управлял всеми движениями этой великой драмы»39. Неудивительно, что из-за усложненной системы командования русские постоянно запаздывали в действиях. Но, может быть, в той обстановке так было лучше — все равно за Наполеоном не поспеешь, лучше «привлечь на себя силы неприятельские и действовать сообразно его движениям» Багратион же и Барклай знали свое дело. Кутузов был важен как символ, как знамя. «Из престарелого вождя, — вспоминал тогдашние свои чувства Н. Е. Митаревский, — как будто исходила какая-то сила, воодушевлявшая смотревших на него»40. В его кажущейся инертности была та надежность, которой раньше армия не чувствовала.
День 25 августа прошел в подготовке сторон к сражению и рекогносцировке позиций противника. Наполеон со свитой объезжал свои позиции и особенно присматривался к левому флангу русской армии. Наши артиллеристы безуспешно пытались его «достать» пушечными выстрелами. Кутузов также объезжал позиции, и в какой-то момент полководцы могли видеть друг друга. Известно, что по крайней мере Кутузов видел Наполеона. Он писал жене 25 августа: «Три дня уже стоим в виду с Наполеоном, да так в виду, что и самого его в сером сертучке видели. Его узнать нельзя — как осторожен, теперь закапывается по уши. Вчерась на моем левом фланге было дело адское»". Это о бое у Шевардина.
Все дни после занятия позиции Багратион посвящал подготовке армии к сражению. Еще 23 августа он вместе со своим генералитетом производил рекогносцировку своих позиций. После этого были резко увеличены масштабы инженерных работ на позиции, которая была признана слабой. Лопат и другого шанцевого инструмента не хватало, Багратиону пришлось приказать «рабочих нарядить по числу инструмента», остальные носили землю и вязали фашины42. Последние приказы Багратиона перед сражением проникнуты заботой о солдатах, стремлением наилучшим образом подготовить свою армию к битве. Он организует наиболее рационально работу на укреплениях, дает распоряжения о распределении рабочей силы, об оплате рабочих и надзоре за ними. Обеспечение армии продовольствием, водкой и перцем Багратион считал своей важнейшей задачей, о чем подробно писал в приказах. 23 августа он распорядился, чтобы все рвы и канавы, мешающие перемещению первой и второй линий, были срыты, их нужно было «заровнять таким образом, дабы они, на случай дела, не могли мешать фрунту и его действиям». Строгими были и его распоряжения об отправке больных в тыл обязательно командами во главе с офицерами. Оказалось, он узнал, что «некоторые полки 2-й армии отправляют своих больных в вагенбург без офицеров, без присмотра и, словом, без всякого продовольствия, отчего одни из них, быв рассеяны по всей дороге, испытывают все невыгоды и во всем недостаток, а другие делают шалости и грабежи»43.
Двадцать четвертого августа он был погружен в управление Шевардинским боем. Сам главнокомандующий в окрестностях Шевардинского редута не появлялся, но, судя по донесениям генерала Левенштерна, внимательно следил за ходом сражения и в один из острых моментов направил туда на помощь 27-й дивизии Неверовского 2-ю гренадерскую дивизию принца Карла Мекленбургского44. Кроме того, С. И. Маевский, дежурный генерал Багратиона, писал, что 24 августа Багратион множество раз посылал его в огонь с приказами о перемещении войск45.
Двадцать пятого августа Багратион издал последний перед сражением приказ, в котором предписывал сохранять светомаскировку — костры «для варения пищи» на виду у неприятеля не разводить, а «помещаться в оврагах и скрытых местах». Весь этот приказ проникнут истинно рачительной заботой Багратиона о солдатах. Он предписывает, чтобы все командиры озаботились обеспечением войск провиантом «непременно на 6 дней». Все егерские полки, которые стояли в оцеплении, приказано заменить свежими людьми, а «егерям сим отдыхать всю ночь, сварить каши, выпить по чарке вина и оправиться, а завтре до свету сварить опять каши, выпить по чарке вина, набрать патронов и непременно пред светом прежние места занять… Всей армии варить каши, но ночью быть весьма осторожну на случай нападения от неприятеля…». По опыту зная, как тяжело будет в бою, он дал всем войскам возможность отдохнуть и насытиться перед смертным пиром, который их ждал наутро: «Рекомендуется гг. начальникам войск употребить все меры, чтобы завтре к свету люди поели каши, выпили по чарке вина и непременно были во всей готовности»46. В 1-й армии таких приказов издано не было. Это кажется примечательным. Несомненным достоинством Багратиона всегда было внимательное, неформальное отношение к людям. Он близко знал жизнь своих солдат и офицеров. Трудно представить себе Барклая, который устраивал бы своим офицерам ужины, что регулярно делал радушный Багратион, особенно перед боем. Как уже сказано выше, такое живое общение с главнокомандующим, особенно накануне сражений, было мощным стимулом победы. Занятый массой дел, он не упускал из виду мелочей. Как вспоминал адъютант Багратиона Денис Давыдов, во время войны с Францией в 1806–1807 годах он отпросился у командующего на передовые посты, желая прославиться каким-нибудь залихватским подвигом, но потерпел полное фиаско: был чудом не убит французами, потерял лошадь, шинель и в таком виде вернулся в штаб. «Между тем, — писал Давыдов, — князь, коего доброта сердца не уступала высоким качествам геройской души, беспокоился на мой счет и беспрестанно спрашивал обо мне каждого возвращавшегося из передовой цепи. Никто не мог дать ему удовлетворительного ответа, куда я девался. Наконец я предстал пред него на чужой лошади, без шинели, в грязи, в крови… Я рассказал им только о преследовании меня неприятелем и спасении меня казаками. Князь слегка пожурил меня за опрометчивость и, сколько я мог заметить, с одобрительною улыбкою, и приказал дать свою бурку в замену сорванной с меня шинели. Он вскоре представил меня даже к награждению». И несколько лет спустя, в другой ситуации, уже во время отступления, Багратион оставался таким же добрым к своим подчиненным. С. И. Маевский вспоминал, что после Шевардинского боя, в течение которого Багратион непрерывно посылал его с поручениями, он спал как мертвый на дворе, и «князь, проходя мимо меня со свитою, прошел так тихо, как мы входим в кабинет любезной во время сладкого и тихого сна ее. Такое внимание пред лицом армии и под открытым небом не может не поселить возвышенной преданности к начальнику, а особенно когда он, проходя мимо, сказал всем: “Господа, не будите его, он вчера очень устал, ему надобно отдохнуть и укрепиться”»47. Вспоминаются и приведенные выше слова поддержки и заботы Багратиона, обращенные к Неверовскому, вышедшему со своей дивизией из кровопролитнейшего боя.