Страница 3 из 152
Итак, начиная с античной Греции, в цивилизованном мире возникли две разные социальные структуры – европейская и неевропейская, причем вторая (по времени появления – первая) была представлена многими вариантами, различавшимися в разных районах мира, но принципиально сходными, однотипными в главном: ей не были знакомы ни господствующая роль частной собственности, ни античное «гражданское общество». Но так ли уж это важно? Не следует ли считать античную Грецию лишь несколько отличной от других модификаций единого общего пути, как на том подчас настаивают специалисты?
Здесь важно заметить, что речь идет не только о разных типах социальной структуры. Гораздо важнее с точки зрения исторического процесса много более важным результатом происшедшей в древнегреческом обществе революции-мутации было то, что античная структура пошла иным путем развития, чем все остальные. Путем более быстрым, динамичным и результативным. Именно на основе греческой античности были достигнуты в Древнем Риме впечатляющие успехи в области экономики, политической администрации, культуры. И когда наступила эпоха длительного кризиса, связанного с падением Рима и варварскими завоеваниями, что затем привело, как известно, к появлению средневекового феодализма, отнюдь не все эти достижения остались втуне. Как раз напротив: пройдя через полосу кризиса, на что ушло несколько долгих веков, средневековая Европа начала быстро и энергично возрождать античные нормы, принципы и институты (вспомним торговые республики типа Венеции или Генуи, города в средневековой Европе со всеми их привилегиями и нормами самоуправления в период господства феодальных порядков), чем была заложена социально-экономическая основа эпохи Возрождения, которая, в свою очередь, означала создание условий для быстрого и энергичного восстановления некоторых античных порядков, элементов античной структуры. И именно последовавшее вскоре за этим, после Великих географических открытий, первоначальное накопление капитала создало материальную базу для вызревания в Европе капитализма. Капитализм в этом смысле – детище европейского города и эпохи Возрождения, прямой наследник античности (а не феодализма, как то подчас по инерции кое-кто себе представляет).
Итак, европейский путь развития – это чередование структурных модификаций (античная, феодальная, капиталистическая), при которых частнособственническая активность, хотя временами, в первые века феодализма, и отступавшая, в конечном счете была ведущей и структурообразующей. Именно господство частной собственности, огражденное системой соответствующих политических, правовых и социокультурных институтов, породило капитализм и тем заложило основу бурного экономического развития не только Европы, но и всего остального мира. Без господства частнособственнических отношений капитализм не мог возникнуть – и в этом принципиальное отличие исторического пути всех неевропейских обществ от европейского, по крайней мере до эпохи колониализма, когда неевропейские страны одна за другой были втянуты капиталистической Европой в единое мировое рыночное хозяйство со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Так каким же в свете сказанного следует считать путь развития неевропейских стран? И что же следует в этой связи считать Востоком?
Если одна структура ведет к капиталистическому развитию в силу заложенных в ней потенций эволюции, а другая, отличная от нее, в силу тех же обстоятельств (иные потенции) к капитализму привести не может, то это и создает не просто несходство структур и путей развития, а как раз ту самую дихотомию, о которой уже упоминалось. Иными словами, противостояние Восток – Запад при этом возрастает до уровня Символа. И с этой точки зрения Восток уже не просто географический Восток, как его воспринимали античные греки и римляне, но в некотором смысле иной мир, основанный на иных порядках, что, впрочем, тоже было хорошо известно уже древним грекам – достаточно вспомнить их отношение к персам в период длительных греко-персидских войн, подробно описанных, в частности, Геродотом.
Таким образом, с античности уже была известна разница между европейским античным обществом и неевропейским миром, олицетворенным в то время хорошо известным грекам Востоком, будь то Египет, Вавилон или Персия. Заслуживает внимания, что эту разницу, впоследствии заложившую основы востоковедения, ощущали и анализировали именно европейцы, античные греки и их наследники, порвавшие с традиционной восточного типа структурой и обитавшие в рамках новой, принципиально иной структуры, но не жители стран Востока, культура которых в те времена, да и позже, не была заметно ниже европейской, нередко бывала равна ей, а порой кое в чем и превосходила ее. И хотя эта формула не абсолютна (известно, что питавшая пристрастие к историописанию китайская традиция стремилась дать характеристику далеких народов, даже европейских, но она при этом обычно не выходила за рамки скупого описания), факт остается фактом: анализ разницы между европейским и неевропейским обществами первыми дали и впоследствии стремились углубить именно европейцы, что и легло со временем, как упоминалось, в фундамент современного востоковедения.
История изучения Востока
Возникший в годы греко-персидских войн активный интерес к восточным обществам отнюдь не был первоначальным импульсом такого рода. Напротив, греки с глубокой древности контактировали с Египтом и другими ближневосточными государствами и немало от них заимствовали и в сфере экономики (транзитная торговля и мореплавание), и в области политики (реформы Солона), и в сфере мудрости, знаний, философии и т. п. Уже в «Политике» Аристотеля среди прочих форм государственной власти была особо вычленена тирания, определенная как «деспотическая монархия». И хотя это был в основном абстрактный анализ форм власти, а тирания как таковая была хорошо известна и самим грекам, идея о деспотии отчетливо ассоциировалась прежде всего с Востоком, в частности с персидской династией Ахеменидов. Изданные в XIII в. в средневековой Европе сочинения Аристотеля способствовали распространению понятия «деспотия» в политической мысли того времени, причем характерно, что, хотя в самой Европе эпохи феодализма хватало примеров деспотического правления, там это воспринималось в качестве некоего отклонения от нормы – отклонения, заслуживающего осуждения. Иное дело – Восток. Уже в XIV в. в европейской мысли была сформулирована концепция «азиатского деспотизма», которая тесно связывалась с отсутствием частной собственности и правовых гарантий личности, а по меньшей мере с XVI в. символом такого рода структуры стала считаться Османская империя с характерными для нее абсолютной властью султана и произволом администрации.
Начиная с XVII в. в раннекапиталистической Европе резко возрос интерес к странам Востока. В многочисленных книгах, принадлежавших перу миссионеров, путешественников, торговцев, а затем и специалистов-востоковедов, все чаще обращалось внимание на специфику социальной, экономической и политической структуры этих чуждых привычному европейскому стандарту стран. Если не говорить о различиях религиозно-культурного порядка, которые бросались в глаза каждому при самом беглом взгляде на мусульманский, индо-буддийский или китайско-конфуцианский Восток, то в книгах, о которых идет речь, делался акцент прежде всего на силу и эффективность центральной власти, абсолютное преобладание государственной собственности при второстепенной роли частной, на раболепие низших перед высшими, а также на общую застойность и косность, близкий к неподвижности ритм жизни, столь разительно несхожий с динамизмом раннекапиталистической Европы. Среди этих работ были и весьма серьезные, как, например, исследование о государстве Великих Моголов, написанное Ф. Бернье, на протяжении многих лет бывшим придворным врачом падишаха Аурангзеба. Написанная на основе личных впечатлений, эта книга давала достаточно хорошее представление о характере индийского общества, причем автор обратил особое внимание на преобладание государственной и отсутствие частной собственности в Индии времен Великих Моголов.