Кровь тамплиеров

Но все получилось иначе. Прошло совсем немного времени, прежде чем Давид увидел спешащего к нему Франка в безвкусной распахнутой гавайской рубахе с множеством отпечатков полногрудых женщин, в кожаной куртке, казалось сросшейся с ним (вероятно, только мать видела его без этой куртки, да и то лишь в день рождения), а также в шикарных солнечных очках, хотя было почти совсем темно. Широкоплечий балбес выбил у Давида бокал из рук со словами, что так дело не пойдет: Давид-де не смеет запросто сюда являться и забирать «их девчонок» (при этом, разумеется, он имел в виду Стеллу). Несмотря на это, последующее нападение Франка стало для Давида полной неожиданностью. Давид вновь прочел сумасшедшую ревность в глазах ненавистного соученика, когда открытая ладонь Франка с беспощадной силой нанесла ему удар прямо по грудной клетке, так что, отшатнувшись, он испуганно отступил на несколько шагов назад и попытался отдышаться. Тройка или четверка подхалимов, которых Франк вопреки голосу рассудка называл друзьями, – несколько несчастных созданий, страдавших, как и он, от комплекса неполноценности и запоздалого полового созревания, – ухмыляясь, встали за спиной долговязого задиры и наблюдали происходящее с садистским удовольствием.

– Не сдерживай себя, Франк, задай ему перца! Только не давай ему спуску!

Почти каждый из присутствующих был в подпитии, если не сказать больше, и только Чич, единственный, кто успел накуриться до достаточного мужества, рискнул вмешаться в ситуацию и попытался ее по-своему урегулировать: он подсунул мерзкому грубияну Франку свое курево и дружески ему ухмыльнулся. Миролюбивый Чич не мог бы ни с кем поступить иначе, даже если бы ему была дана для наслаждения половина плантации индийской конопли.

Франк с силой отбил в сторону руку желавшего всем добра парня, о котором мало кто чего знал, даже как его по-настоящему зовут, так что предложенная Чичем сигарета описала высокую дугу и приземлилась в огонь костра. Затем с угрожающей миной он вновь сделал шаг по направлению к Давиду, чей испуг и очевидная нервозность доставляли ему явное удовольствие.

Давиду было важно только одно: каким-либо образом остаться в живых и при этом по возможности сохранить хоть чуточку чести, так что для себя он решил защищаться от Франка.

– Почему ты не драпаешь к своим попам, несчастный монастырский приемыш? – усмехнулся Франк и тут же нанес второй удар прямо в грудину, так что Давид едва не шлепнулся на землю и не растянулся во весь рост. – Выбивай пыль из библий или делай что-нибудь подобное – в этом твое призвание. Здесь, во всяком случае, ты никому не нужен.

«Возможно, то, что касается чести, не так уж и важно», – подумал нерешительно Давид. Он уже собрался повернуться и улизнуть, когда в происходящее вмешалась Стелла.

– Что это значит, Франк? – напустилась она на противника Давида, который был по крайней мере на две с половиной головы выше ее. – Оставь его в покое!

– Проваливай отсюда, ты, идиотка! – Франк оттолкнул ее в сторону не менее грубо, чем Давида.

Какая неожиданная ярость и какая неожиданная сила, оказывается, дремали в нем, до сих пор не давая о себе знать! Давид заметил это лишь тогда, когда одним мощным прыжком наскочил на ненавистного грубияна и ударил кулаком прямо в лицо. Франк упал на спину, стукнулся головой о землю и не пострадал более серьезно лишь потому, что, к его счастью, приземлился в точности между толстой веткой и пивной бутылкой, а не на то или другое.

Несколько девочек взвизгнули от ужаса. Даже у некоторых приятелей Франка от неожиданности перехватило дыхание.

– Ах ты, маленький засранец! – вновь выругался долговязый балбес с прилипшими ко лбу волосами и вскочил на ноги. – Теперь я действительно намылю тебе рожу!

«Как будто ты и так не собирался этого сделать», – усмехнулся про себя Давид.

Внезапный приступ агрессии, чего он никогда раньше в себе не предполагал, всерьез испугал его самого, потому что теперь он едва ли мог контролировать охвативший его воинственный пыл. Однако, защищаясь, он поднял вверх руки, мобилизуя силу присущего ему самообладания, чтобы направить ее против неизвестного, чуждого ему доселе свойства его личности.

– Франк, ну пожалуйста! Я не хочу неприятностей, – с трудом выдавил он из себя, однако адский пес, который неожиданно пробудился в нем, едва этот мерзкий тупица осмелился коснуться Стеллы, уличил его во лжи и стал рваться с поводка, который, видимо, был не прочнее ангорской нити.

– Неприятности ты уже имеешь, дерьмо! франк крепко схватил его за плечо. Черной ненавистью пылали его глаза в тот момент, когда он замахнулся и со всей мощью вновь всадил стиснутый кулак в лицо Давида. Давид удерживал разъяренного пса, сидевшего внутри него, еще в течение двух болезненных ударов, полученных от соперника, но затем зверь сорвался с поводка, и Давид снова ударил.

Сила этого удара не только сбила долговязого с ног – она протащила его три-четыре метра по земле и бросила на накрытый стол, стоявший около костра, – на нем были расставлены салаты, закуски и бочонки с пивом. Стол не выдержал тяжести, покачнулся, подался вперед, и яичная лапша, сардельки, длинные батоны, пивные бочонки погребли Франка под собой в один момент, а он только беспомощно размахивал руками. Чич, известный тем, что обычно всегда находился на стороне проигравшего до тех пор, пока жизни этого проигравшего и его собственной ничто не угрожало, подошел к поверженному колоссу и опустился рядом с ним на колени, чтобы помочь ему в его борьбе с завалившими его съестными припасами.

Стелла смерила Давида взглядом, который в основном выражал все то, что он и сам чувствовал в эти секунды: ужас, смятение, беспомощность, удивление и, прежде всего, уверенность, что сейчас им лучше всего исчезнуть, отправиться в какое-нибудь отдаленное местечко, прежде чем ноги франка снова начнут прочно подпирать его тело. Она схватила Давида за руку и хотела потащить его за собой, когда рядом раздался испуганный возглас Чича:

– Дело дрянь, старина! Думаю, ты сломал ему челюсть. – И Чич выругался, глядя на белое как мел лицо Франка.

На физиономиях стоявших поблизости одноклассников отразился ужас, а также – что было гораздо хуже – упрек.

«Черт его побери!» – в который уже раз подумал Давид. Что он, собственно говоря, такого сделал? Он ведь только оборонялся. Никто не мог предположить, что единственный удар его нетренированных, слабых от природы рук достаточен для того, чтобы…

Что-то твердое и холодное коснулось его лба. Зеленые осколки стекла разлетелись во все стороны, опасно поблескивая в мерцающем свете костра. Давид почувствовал, как теплая густая кровь обильно течет из раны над его левой бровью, еще прежде, чем понял, что это один из сообщников Франка разбил пустую бутылку из-под шампанского о его голову. Он ожидал от себя, что продержится на шатающихся ногах самое большее несколько секунд, прежде чем головокружение и боль одолеют его и на время перенесут в блаженный, как он надеялся, мир грез. Но ничего подобного с ним не случилось. Лишь очень недолго он ощущал неприятное жжение над левым глазом и короткое стягивание, похожее на судорогу, которая, однако, за полсекунды словно распознала неправильность появления раны не на той части тела и не у того человека, признала ошибку и так же внезапно, как и появилась, исчезла. И больше ничего? Или он находится в шоке и потому ничего не чувствует?

Сообщник Франка некоторое время переводил недоверчивый взгляд с горлышка бутылки, которое он все еще держал в руке, на Давида, потом заметно побледнел, бросил бутылку в канаву и попятился.

Стелла буквально остолбенела, она растерянно смотрела на Давида широко распахнутыми глазами, недоверчиво приоткрыв рот.

Был ли в самом деле только шок причиной того, что он смог устоять на ногах после столь сильного удара? И кто наделил его такими непривычными для него силами, что он смог без труда сломать челюсть Франку? Боже милостивый, неужто он способен серьезно ранить человека? Или он и вправду одержим каким-то злым демоном, который блокировал его боль, чтобы Давид отдал ему за это свою душу?