Солнечная буря

— Сестра Виктора Страндгорда, обнаружившая его тело на месте убийства, прибыла вчера вечером на допрос в полицию при несколько драматических обстоятельствах.

На экране прошел инцидент с журналисткой, но в версии утренних новостей весь аудиоряд, кроме глухого Ребеккиного «Дайте пройти», оказался убран. В заключение было сказано, что журналистка подала заявление на адвоката за нанесение телесных повреждений, и настало время прогноза погоды.

— Но ведь они не показали, как чудовищно нахально вела себя эта журналистка, — изумленно проговорила Санна.

Ребекка почувствовала жжение под ложечкой.

— Что с тобой? — спросила Санна.

«Что ей ответить? — подумала Ребекка и тяжело опустилась на стул возле кухонного стола. — Что я боюсь потерять работу? Что мне объявят бойкот, никто не захочет со мной разговаривать, так что в конце концов мне придется уволиться. Но ведь она только что потеряла брата. Надо еще спросить ее о Викторе. Спросить, готова ли она поговорить о нем. Но я не желаю снова быть втянутой в ее жизнь и нести на себе ее заботы. Я хочу домой. Хочу сидеть за компьютером и писать заключение по особой форме налога на отчисления в пенсионный фонд».

— Как ты думаешь, Санна, что же все-таки произошло? — спросила она. — Я имею в виду — с Виктором? Ты сказала, что труп был расчленен. Кто мог такое сотворить?

Санна заерзала под воздействием неприятных воспоминаний.

— Не знаю. Все так и есть, как я сказала полиции. Я действительно не знаю.

— Ты не испугалась, когда нашла его?

— Я как-то об этом не думала.

— А о чем ты думала?

— Не знаю. — Санна положила руки себе на затылок, словно пытаясь сама себя утешить. — Кажется, я закричала, но не уверена.

— В полиции ты сказала, что тебя разбудил Виктор, поэтому ты пошла туда.

Санна подняла глаза и посмотрела на Ребекку.

— Тебя это удивляет? Ты думаешь, все заканчивается в тот момент, когда отключаются биологические функции? Он стоял у моей постели, Ребекка. И лицо у него было безгранично печальное. Но я видела, что это не он в своей телесной оболочке, так сказать. И я поняла: что-то случилось.

«Нет, меня это вовсе не удивляет, — подумала Ребекка. — Она всегда видела то, чего не видели другие. За четверть часа до того, как кто-нибудь приходил с неожиданным визитом, Санна вдруг вставала и начинала варить кофе. «Сейчас придет Виктор», — могла она сказать».

— Но все же… — начала было Ребекка.

— Пожалуйста, — с мольбой произнесла Санна, — я не в состоянии говорить об этом. Я боюсь. Пока не решаюсь. Я должна держать себя в руках. Ради девочек. Спасибо тебе за то, что ты приехала, хотя занята своей карьерой. Возможно, тебе кажется, мы уже почти не общаемся, но я часто думаю о тебе. Одна мысль о том, что ты где-то есть, придает мне сил.

Теперь настала очередь Ребекки заерзать на стуле.

«Прекрати, — подумала она. — Мы больше не друзья. Когда-то для меня было важно, что она обо мне думала. И ее слова о том, как много я значу в ее жизни. Но теперь все стало по-другому. Такое ощущение, что она снова пытается опутать меня паутиной».

Чаппи первой уловила рев приближающегося скутера и прервала их разговор лаем. Она навострила уши и обратила взгляд в окно.

— Кто-то приехал сюда? — удивилась Ребекка.

Она не могла точно определить, откуда доносится звук, но ей показалось, кто-то остановил скутер и поставил его на холостом ходу чуть в стороне от дома.

Санна прижалась лбом к стеклу и приложила ладони к вискам, отгораживаясь от света, стараясь разглядеть хоть что-то помимо собственного отражения.

— О нет! — воскликнула она с деланым смехом. — Это Курт Бекстрём пожаловал. Он-то и подвозил нас сюда. Кажется, он ко мне неравнодушен. Кстати, он хорош собой. Чем-то похож на Элвиса. Может быть, он тебе подойдет, Ребекка?

— Прекрати, — сухо ответила Ребекка.

— Что? Что я такого сделала?

— То, что делала всегда, сколько я тебя знаю. Ты приманиваешь кучу каких-то придурков, а потом говоришь, что они, возможно, подошли бы мне. Спасибо, конечно, за заботу, но я обойдусь.

— Прости, — проговорила Санна с оскорбленным видом. — Мне жаль, что люди, с которыми я общаюсь, недостаточно хороши для тебя. И как ты можешь называть его придурком? Ты ведь его совсем не знаешь!

Ребекка подошла к окну и посмотрела во двор.

— Он сидит на своем скутере, в принципе — среди ночи, и охраняет дом, в котором ты живешь, не пытаясь войти. Мне нечего добавить.

— Ну я ж не виновата, что нравлюсь некоторым мужчинам. Возможно, ты, как и Томас, считаешь, что я б…

— Нет, но можно попросить тебя в дальнейшем не комментировать мою внешность и не предлагать мне своих отвергнутых поклонников?

Схватив свой чемодан, Ребекка скрылась в туалете и с грохотом захлопнула за собой дверь, так что деревянная табличка с сердечком закачалась на гвозде.

— Попроси его подняться, — крикнула она в сторону кухни. — Не может же он сидеть на холоде, как брошенная собака.

«Боже мой, — подумала Ребекка, запирая за собой дверь туалета, — сумасшедшие поклонники Санны. Ее развязная манера одеваться. Это теперь не моя проблема. Но как все это злило Томаса Сёдерберга! В те времена, когда мы с Санной вместе снимали квартиру, я по каким-то загадочным причинам несла за нее ответственность».

— Я хотел бы, чтобы ты поговорила с Санной по поводу ее манеры одеваться, — говорит Томас Сёдерберг Ребекке.

Он недоволен ею — она ощущает его недовольство всеми порами, и это прижимает ее к земле. Когда он улыбается, небеса раскрываются перед ней и она ощущает любовь Господа, хотя и не слышит Его голоса. Но когда в глазах у Томаса появляется выражение разочарования, все в ней как будто гаснет и появляется чувство опустошенности.

— Я пыталась, — оправдывается она. — Я не раз говорила ей, что к одежде надо относиться серьезно, что ей не пристало ходить в джемперах с таким глубоким вырезом, что надо носить лифчик и юбки подлиннее. И она понимает, но… Такое ощущение, она не видит, что надевает на себя по утрам. Если меня там нет и я не слежу за ней, она словно обо всем забывает. Потом встречаешь ее в городе — а у нее вид как у…

Она замолкает, пропускает слово «проститутка». Томасу не понравилось бы, если бы она это произнесла.

— Как бог весть у кого, — продолжает Ребекка. — Спрашиваешь, что на ней надето, — и она смотрит на себя с изумлением. Она не нарочно.

— Мне плевать, что она делает это не нарочно, — сурово отвечает Томас Сёдерберг. — Пока она не начнет одеваться прилично, я не могу предоставить ей сколь-нибудь серьезное место в общине. Как я могу позволить ей свидетельствовать, или петь в хоре, или быть ведущей в молитве, когда я знаю, что девяносто процентов мужчин, которые ее слушают, пялятся на ее соски, выступающие под джемпером, и думают только о том, как бы запустить руку ей между ног.

Он замолкает и смотрит в окно. Они сидят в молитвенной комнате позади церковного зала миссионерской церкви. Жесткий весенний свет падает через высокие сводчатые окна. Церковь расположена в доходном доме, построенном архитектором Ральфом Эрскином. [8]Жители Кируны называют коричневое бетонное здание табакеркой. И церковь, соответственно, именуется в народе Чих Господний. Ребекка думает, что церковный зал раньше выглядел красивее. В суровом спартанском стиле. Как монастырь — бетонные стены, бетонный пол, жесткие деревянные скамьи. Но Томас Сёдерберг велел убрать каменную кафедру и заменить ее деревянной, а в передней части церкви положить деревянный пол, чтобы не вызывать у паствы депрессию. И теперь церковный зал напоминает все остальные свободные церкви.

Томас поднимает глаза к потолку, на котором проступает большое влажное пятно. Оно всегда появляется там по весне, когда начинает таять снег на крыше.

Именно благодаря его молчанию и нежеланию встречаться с ней взглядом Ребекка все понимает. Томас Сёдерберг злится на Санну, потому что она и его самого вводит в искушение. Он сам один из тех мужчин, который мечтает запустить руку ей в трусики и…

8

Ральф Эрскин (1914–2005) — знаменитый шведский архитектор британского происхождения, один из ведущих архитекторов Скандинавии XX века.