Страница 590 из 598
— Ты какая-то не такая. А куда твой парень девался?
Джинни не сразу поняла, что речь идёт о Симусе.
— Ой, ему в самую последнюю минуту пришлось уехать. Какие-то семейные дела, — уклончиво ответила она.
— Вот почему он убежал со свадьбы… А почему ты танцуешь с Драко?..
— Ты, кстати, его не видел? — перебила она. — Я имею в виду Драко.
— Он с Альбусом разговаривал, а потом, кажется, пошёл наверх… Вроде, попрощался с Сириусом и Нарциссой — наверное, уже не вернётся. — Чарли посмотрел на сестру и опешил: — Что-то стряслось?
Джинни, на миг лишившись дара речи, ещё раз обвела взглядом зал, как если б, вопреки словам Чарли, Драко мог материализоваться прямо в воздухе. Рон и Блэз, сдвинув головы, сидели в углу, Гарри танцевал с Гермионой, Сириус рука об руку с Нарциссой вместе с профессором Люпином хохотали у ледяной скульптуры.
Она подняла голову:
— Нет-нет, ничего не стряслось. Спасибо, что сказал.
— Эй, послушай, ты что… — озадаченно начал он, но закончить не успел: к тому времени, как слова нашлись, Джинни в зале уже не было.
— Прячешься, да?
— Едва ли это может быть названо именно так, — мягко возразил он, — коль скоро я нахожусь в своей собственной комнате: как ни крути, не самый эффективный способ скрыться.
— Я же не сказала, что ты прячешься от меня, — парировала она.
Брови Драко приподнялись:
— Тогда от кого? — губы дрогнули в улыбке. — Ясно… Имеешь в виду, я прячусь от себя, угадал? Какая прозорливость. Ты меня просто насквозь видишь, Джинни Уизли.
Она тряхнула головой:
— Что наговорил тебе Дамблдор? Ты сам на себя не похож.
— Откуда ты знаешь, что я разговаривал с… — не договорив, он умолк и пожал плечами. — Нет, дело не в старине Альбусе, похоже, я просто начал трезветь. Извини, если что не так — подшофе я вечно флиртую…
— Ты же не пил — даже не подходил к чаше с пуншем.
Драко смотрел на Джинни, словно ожидая ещё чего-то, на что действительно стоило бы отвечать. Джинни залилась румянцем.
— И ничего эдакого не было, разве что твоя дурацкая привычка изображать, будто нам обоим друг на друга глубоко наплевать.
— Я никогда так не говорил.
— Да и зачем?.. Ты можешь отогнать меня без слов — не этим ли занимался весь последний год: отталкивал, только вот недостаточно далеко, перепиливал связавший нас узелок, оставляя самую распоследнюю ниточку… Но ты не можешь заставить себя оборвать её, верно?
— Думаешь, не могу? — исподлобья взглянул Драко.
— Если бы хотел, — медленно произнесла Джинни, — давно бы это сделал. Ты не позволяешь себе никого любить потому, что считаешь, будто это уничтожит вас обоих. Именно потому влюблённость в Гермиону стала просто-таки воплощением твоего идеала, ведь ты бы никогда её не получил. Что до Блэз, ты её и вовсе не любил — жестоко, кстати говоря, хотя с твоей извращённой логикой ты, наверное, полагал, будто добр к ней. И я…
— И что ты? — Драко сейчас стоял прямо-прямо, всё напускное равнодушие разом исчезло. Лицо не отражало ни единой эмоции — Джинни пришло на ум сравнение с запертой шкатулкой, по крышке которой невозможно угадать, какие ящички-отделения прячутся внутри. За долгие месяцы она навоображала бог весть чего, но открой она шкатулку — и содержимое окажется совершенно другим. Возможно, всё разрешится именно сейчас. — Что ты хочешь услышать? — задумчиво и очень спокойно спросил он. — Уродливую правду или прекрасную ложь?
— Я хочу правду. И всегда хотела от тебя именно правды.
Драко резко хохотнул.
— Ой, ладно, прекрати! Ничего милого сердцу в правде нет, Джинни, особенно в моей правде: сплошные осколки, и какие острые — потянешь за один, да руки-то в кровь и изрежешь…
— Тогда давай я упрощу задачу. Скажи, что не любишь меня.
Впервые в жизни она поймала его врасплох:
— Что?..
— Скажи, что не любишь меня, — повторила Джинни. — Если это правда, так и скажи. Я знаю, ты не солжёшь.
Ей не доводилось видеть Драко в таком остолбенении — словно его оторвали от дела и велели ни с того ни с сего решать труднейшую задачку по Нумерологии.
— Джинни…
— Правда меня не убьёт, — сказала она. — Честно слово, так милосерднее.
— А если у меня нет ответа?..
Рука Джинни потянулась к груди, она вытащила из лифа платья волшебную палочку и указала на Драко:
— Тогда я применю к тебе Заклятье Истины. Я возьму это в свои руки, Драко. Тебе так станет легче, верно?..
Он рефлекторно, словно собираясь отбиваться от заклятья, выдернул руки из карманов, но замер, глядя на палочку, а когда поднял голову, Джинни увидела кривую, полную облегчения улыбку. Так Драко улыбался обычно после особенно трудных квиддичных матчей — дескать, пришлось несладко, но слава богу, теперь всё позади.
— Я не хочу любить тебя… — сказал он.
Палочка в руке Джинни задрожала. Она слышала, как становится сбивчивым собственное дыхание. Закружилась голова.
— И? — подхлестнула она.
— Я помню миг, когда понял, что ты и есть та самая девушка из моих воспоминаний… — она никогда не слышала таких ноток в голосе Драко — поражение, но никакой горечи. — Мы были в замке Слизерина. Ты на меня накричала… И тут я всё понял. Наверное, дело в том, что ты, когда сердишься, становишься другой. А может, огонь виноват… Тогда — когда мне было двенадцать, в библиотеке горел огонь в камине…
…Потому что Люциус сжёг дневник, — подумала Джинни, уже вспоминая и пламя за каминной решёткой, и Драко, смотрящего на неё сонными мёртвыми глазами, и их поцелуй, отдающий солью и бренди.
— Я помню, — сказала она.
— В моих мыслях ты навеки связана с огнём. Наверное, и красное платье из-за этого же. Или из-за того, что всегда считал — отдайся мы этому, сгорим без остатка.
Палочка в её руке дрожала всё сильнее.
— Не понимаю, о чём ты.
Кривая улыбочка исчезла, Драко задумчиво смотрел на неё:
— А может, ты и уцелеешь. Но то, что пусто, сгорает без следа. Я не мог дать того, чего тебе так хочется, не рискнув собой… А у меня так мало осталось себя… — он тряхнул головой, словно усилием воли возвращаясь из забытья. — Потому я и наставил шлагбаумов на нашем пути. Чтобы не разочаровать тебя. И пусть именно это-то тебя и разочаровывало — мне казалось, такое разочарование лучше, чем то, с каким бы ты столкнулась, люби я тебя.
— Но ты оставлял последнюю ниточку. Отталкивал меня и потом притягивал за неё обратно — зачем?.. — вскрикнула она, опуская палочку.
— Чистой воды эгоизм. Или ты меня не слушала? А ещё трусость. А чтобы это не выглядело ни эгоизмом, ни трусостью, я присыпал всё таинственностью, чтобы ты не… — он осёкся, когда Джинни отчаянно замотала головой, и вымучил из себя смех и мрачное: — Ты заслуживаешь лучшего.
— Ты говорил, что в умирающем сердце любовь не растёт, — пересохшими губами напомнила Джинни. — Сказал, что любил бы меня, если б мог.
— Всеми ошмётками своего сердца, — подхватил он. — Я помню, Джинни. Не утруждай себя цитатами.
— Ты больше не умираешь.
— Знаю. Смерть мне отлично удавалась — куда лучше, чем удаётся жизнь, — Драко помолчал, в упор изучая её серыми глазами. Она видела — он набирается смелости, его взгляд был одновременно и собранным, и беспокойным. — Умер бы — и упростил себе задачу: не пришлось бы отвечать ни на твой вопрос, ни на прочие… Если и есть в тебе что-то постоянное, Джинни, так это умение заставлять меня снова и снова вглядываться в себя — каждый раз убеждаясь, как же мало меня есть на свете, чтобы выдержать такой допрос. Тебя, Джинни, я знаю куда лучше, чем себя — ты цельная, верная, честная и до идиотизма, до умиления упрямая. И красивая. А я — лишь тень, лишь призрак былой лжи, существующий только на благих намерениях и надежде…
Она выронила палочку. Клик — та упала на пол и закатилась под ночной столик у кровати.
— Скажи, что не любишь меня.
Драко сделал шаг к ней.
— Джинни…
— Сделай же мне одолжение — скажи. Я прошу…