Механический принц

Уилл подскочил к ближайшему столу и сел, покачивая ногой, очевидно, обдумывая вопрос.

— «Замок Отранто»…

— Это не та книга, в которой сын героя убит гигантским шлемом, который упал с небес? И ты еще сказал про «Повесть о двух городах», что она глупая? — сказала Тесса, которая скорее бы умерла, чем признала, что она читала Отранто и любит эту книгу.

— «Повесть о двух городах», — эхом повторил Уилл. — Знаешь, я прочитал ее снова, потому что мы говорили о ней. Ты была права. Она совсем не глупая.

— Нет?

— Нет, — сказал он. — В ней так много отчаяния.

Она встретила его взгляд. Его глаза были такими же голубыми, как и озера; она чувствовала себя так, как будто тонула в них.

— Отчаяния?

Он сказал монотонно:

— Есть или нет будущее у Сиднея с любовью или без нее? Он знает, что не может спасти себя без Луси, но позволить ей быть рядом с ним означало бы уничтожить ее. — Она покачала головой.

— Я неправильно отзывалась о его поступке. Его самопожертвование благородно…

— Это все, что оставалось ему, — сказал Уилл. — Ты не помнишь, что он сказал Люси? Если бы это было возможно… что вы способны были бы ответить на чувство такого беспутного, погибшего, ни на что не годного, спившегося забулдыги, как я, — а вы ведь знаете, что я такой и есть, — то каким бы счастливцем он ни почувствовал себя, он в тот же час, в тот же миг сказал бы себе, что он не может принести вам ничего, кроме горя и нужды, что он обречет вас на страдания, заставит вас горько каяться, погубит вас, опозорит, потащит за собой на дно…

Журнал упал в камин и поднял сноп искр, испугав их обоих, и заставив замолчать Уилла; сердце Тессы подпрыгнуло, и она оторвала глаза от Уилла.

«Глупо» сказала она сама себе сердито. «Так глупо».

Она вспомнила, как он обращался с ней, все то, что он говорил, и теперь как она позволила своим коленям превратиться в желе из-за нескольких строк из Диккенса.

— Хорошо, — сказала она. — Ты, конечно, запомнил многое из этой книги. Это было впечатляюще.

Уилл оттянул воротник рубашки, обнажая изящный изгиб ключицы. Ей хватило всего лишь мгновения, чтобы понять, что он показывает ей Отметку несколькими дюймами выше его сердца.

— Мнемозина, — сказал он. — Руна памяти. Она постоянна.

Тесса быстро отвернулась.

— Уже поздно. Я должна идти… Я обессилена.

Она прошла мимо него и направилась к двери. Она хотела бы знать, выглядел ли он обиженным, но затем выкинула эту мысль из головы. Это Уилл: как бы там ни было его настроения непостоянны и мимолетны, то он бывает очаровательным, то он бывает ядовитым для нее, для всех.

— «Ватек», — сказал он, соскальзывая со стола. Она помедлила у дверного проема, поняв, что все еще сжимает в руках книгу Кольриджа, но затем решила, что она может взять ее. Это было бы приятное отвлечение от Кодекса.

— Что это было?

— «Ватек», — сказал он снова. — Уильяма Бекфорда. Если тебе пришелся по вкусу «Отранто», — хотя, подумала она, она и не признала, что ей понравилась книга. — Я думаю, ты получишь удовольствие от этой.

— О, — сказала она. — Хорошо. Спасибо. Я запомню это. — Он не ответил; он все еще стоял там, где она покинула его, рядом со столом. Он смотрел на пол, а его темные волосы закрывали его лицо. Ее сердце смягчилось, и прежде, чем она смогла остановить себя, она сказала. — И спокойной ночи, Уилл.

Он поднял глаза.

— Спокойной ночи, Тесса.

Голос у него вновь был тоскливый, но не такой мрачный как прежде. Он протянул руку, чтобы погладить Чёрча, который проспал весь их разговор и падение журнала в камин, и по-прежнему лежал, растянувшись с лапами в воздухе на книжной стойке.

— Уилл… — Начала Тесса, но было уже слишком поздно. Чёрч издал воющий звук из-за того, что его разбудили, и ударил своими когтями. Уилл начал ругаться.

Тесса ушла, не в силах скрыть легкую улыбку по пути.

Глава 4. Поездка

Дружба — это один разум в двух телах.

Шарлотта швырнула лист бумаги на стол с гневным восклицанием.

— Алоизиус Старкуэзер самый упрямый, лицемерный, упертый дегенеративный… — Она замолчала, явно борясь, чтобы взять свою вспыльчивость под контроль. Тесса никогда не видела, чтобы рот Шарлотты был так решительно сжат.

— Нужен тезаурус? — спросил Уилл. Он растянулся в одном из кресел с высокой спинкой рядом с камином в гостиной, его ботинки лежали на пуфике. Они были облеплены грязью, а теперь так же и пуфик. Обычно Шарлотта призвала бы его к ответу за это, но письмо от Алоизиуса, которое она получила этим утром, и которое она позвала их всех в гостиную обсудить, казалось, поглотило все ее внимание. — У тебя, кажется, заканчиваются слова.

— А он и правда, дегенеративный? — ровно спросил Джем из глубины своего кресла. — Я имею в виду, старому чудаку почти девяносто, а это, несомненно, настоящее отклонение.

— Я не знаю, — сказал Уилл. — Ты был бы удивлен тем, что вытворяют некоторые старики в Таверне Дьявола.

— Любой, кого ты знаешь, не сможет вытворить ничего такого, чтобы это удивило нас, Уилл, — сказала Джессамин, которая лежала на кушетке с влажной тряпкой на лбу. Она все еще не оправилась от своей головной боли.

— Дорогая, — с тревогой сказал Генри, обойдя вокруг стола и направившись туда, где видела его жена, — с тобой все хорошо? Ты выглядишь немного… пятнистой.

Он не был неправ. Красные пятна гнева вспыхнули на лице и шее Шарлотты.

— Я думаю, это очаровательно, — сказал Уилл. — Я слышал, что горошек последнее писк моды в этом сезоне.

Генри с тревогой погладил плечо Шарлотты.

— Может быть холодную тряпку? Чем я могу тебе помочь?

— Ты можешь поехать в Йоркшир и отрубить голову этому старому козлу. — Голос Шарлотты был бунтарским.

— А это не создаст некоторых неудобств с Конклавом? — спросил Генри. — В целом они не очень восприимчивы к, ну ты знаешь, обезглавливаниям и прочим вещам.

— О, — сказала Шарлотта в отчаянии. — Это все моя вина, не так ли? Я не знаю, почему думала, что я смогу расположить его к себе. Мужской кошмар.

— Что он точно тебе сказал? — сказал Уилл. — В письме, я имею ввиду.

— Он отказывается видеть меня или Генри, — сказала Шарлотта. — Он говорит, что никогда не простит мою семью за то, что сделал мой отец. Мой отец… — Она вздохнула. — Он был сложным человеком. Абсолютно преданный букве Закона, а Старкуэзеры всегда интерпретировали Закон более свободно. Мой отец думал, что они жили как попало там, на севере, как дикари, и он не стеснялся говорить так. Я не знаю, что еще он сделал, но, кажется, еще и оскорбил лично старого Старкуэзера. Не говоря уже о том, что он также сказал, что, если бы я действительно заботилась о том, что он думает обо всем об этом, я бы пригласила его на последнее заседание Совета. Как будто я отвечаю за такие вещи!

— А почему он не был приглашен? — спросил Джем. — Он слишком стар, поэтому совсем не подходит для управления Институтом. Он просто отказывается уйти в отставку, и пока Консул Вэйланд не заставляет его, но так же Консул и не приглашает его на заседания Совета. Я думаю, он надеется, что Алоизиус либо поймет намек, либо просто умрет от старости. Но отец Алоизиуса дожил до ста четырех. Мы можем оставаться дома еще в течение пятнадцати лет.

Шарлотта покачала головой в отчаянии.

— Ну, если он не хочет видеть тебя или Генри, разве ты не можешь отправить еще кого-нибудь? — спросила Джессамин скучающим голосом. — Ты управляешь Институтом; члены Анклава должны делать все, что ты скажешь.

— Но слишком многие из них на стороне Бенедикта, — сказала Шарлотта. — Они хотят посмотреть, как я потерплю неудачу. Я просто не знаю, кому я могу доверять.

— Ты можешь доверять нам, — сказал Уилл. — Отправь меня. И Джема.

— А что насчет меня? — сказала с негодованием Джессамин.

— Что на счет тебя? Ты действительно хочешь поехать, ты?