Страница 92 из 501
Мазолино был человеком с отменнейшим талантом, отличавшимся цельностью и легкостью в своих живописных произведениях, которые, как мы это видим, отделаны тщательно и с большой любовью. Это рвение и это трудолюбие, никогда его не покидавшие, были причиной его болезненности, преждевременно пресекшей его жизнь и столь безжалостно отнявшей его у мира. Умер Мазолино молодым, в возрасте тридцати семи лет, обманув те надежды, которые на него возлагали люди. Работал он приблизительно до 1440 года.
Паоло Скьяво, написавший во Флоренции на Канто деи Гори Богоматерь с фигурами, ноги которых изображены в ракурсе на карнизе, очень старался следовать манере Мазолино, произведения которого я неоднократно рассматривал и нахожу, что манера его сильно отличается от манеры его предшественников, ибо он внес много величия в фигуры и одежды стал изображать мягко, с красивыми складками. Также и головы своих фигур он стал изображать лучше, чем это делали раньше, ибо он научился немного лучше изображать вращение глаз и многие другие прекрасные части тела. А так как, будучи скульптором, он стал хорошо разбираться в светотени, то отлично передавал многие трудные ракурсы, как мы это видим и по нищему, который просит милостыню у св. Петра и нога которого отступает назад в таком соответствии с линиями околичностей в рисунке и с тенями в колорите, что кажется, будто она на самом деле пробивает стену. Равным образом начал Мазолино изображать и лица женщин с более приятным выражением и одежду молодых людей более красивой, чем это делали старые художники, а также умел толково построить перспективу. Но лучше, чем во всем остальном, проявил он себя в письме фресок. Действительно, фрески его так хороши и живопись на них настолько изящна в оттенках и в цельности светотени, что и тела обладают мягкостью поистине трудно вообразимой. Таким образом, если бы он овладел полным совершенством рисунка, что, возможно, он и достиг бы, проживи он дольше, его можно было бы причислить к лучшим, ибо творения его выполнены с большой непосредственностью, отличаются величием манеры, мягкостью и единством колорита, большой рельефностью и мощью рисунка, который, однако, еще не во всем совершенен.
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ПАРРИ СПИНЕЛЛИ АРЕТИНСКОГО ЖИВОПИСЦА
Парри ди Спинелло Спинелли, аретинский живописец, обучавшийся первым началам искусства у отца своего, был приглашен при посредничестве мессера Леонардо Бруни, аретинца, во Флоренцию и принят в школу Лоренцо Гиберти, под руководством которого обучалось много молодых людей, а так как в то время отчищались двери церкви Сан Джованни, его включили в работу над фигурами двух дверей совместно со многими другими, как рассказывалось выше. Во время этой работы он сдружился с Мазолино да Паникале, ибо ему понравилась его манера рисовать, и он начал во многом подражать ему, а также отчасти и манере дона Лоренцо дельи Анджели. Парри писал свои фигуры гораздо более стройными и длинными, чем все предшествовавшие ему живописцы, и, тогда как остальные делали их в десять голов с небольшим, он делал их в одиннадцать, а иногда и в двенадцать голов, однако от этого они не казались неизящными, хотя и были тонкими и всегда изгибались дугой либо в правую, либо в левую сторону, ибо, как ему казалось и о чем он сам говорил, они таким образом выглядели более внушительными. Складки одежды были весьма тонкими и обильными по краям, ниспадая с плеч и до самых ступней его фигур. Он отлично писал темперой и в совершенстве фреской и был первым, кто во фресковой живописи отказался от зеленой подмалевки под телесным цветом и от того, чтобы потом лессировать ее розовой телесной краской и светотенью, как это делается в акварели и как это делали Джотто и другие старые живописцы. Вместо этого он пользовался корпусными красками для составления смесей и чистых тонов, накладывая их с большой рассудительностью там, где это казалось ему уместным, а именно светлые тона на самых выпуклых местах, средние по краям, а у контуров самые темные. Этим способом он добился большей легкости в работе, а фрескам придал большую долговечность, ибо, наложив краски по их местам толстой и мягкой кистью, он их друг в друга вписывал и выполнял работы с такой чистотой, что лучше и пожелать невозможно, да и колорит у него был несравненный. Когда Парри уже много лет находился вдали от родины, умер его отец, и потому он был вызван родными своими в Ареццо, где помимо многих вещей, рассказывать о которых было бы слишком долго, он выполнил несколько таких, о которых отнюдь не стоит умалчивать. В старом соборе он написал фреской три разные Богоматери, внутри же, по левую руку от входа через главные двери в ту же церковь, написал фреской же историю из жития блаженного Томмазуоло, отшельника из Сакко, человека того времени и святой жизни. А так как этот отшельник имел обыкновение носить в руке зеркало, в котором, как он утверждал, он видел Страсти Иисуса Христа, Парри изобразил его коленопреклоненным с этим самым зеркалом в правой руке, обращенным им к небу; наверху же он написал на облачном троне Иисуса Христа и вокруг него все страстные таинства, которые весьма искусно отражались в этом зеркале так, что видел их не только блаженный Томмазуоло, но и всякий, смотревший на эту картину. Выдумка эта была несомненно затейливой, трудной и столь прекрасной, что научила и позднейших живописцев изображать много всяких вещей при помощи зеркала. А поскольку я заговорил об этом, не обойду молчанием и того, что совершил однажды в Ареццо сей святой человек. А было дело так: неустанно стремясь привести аретинцев к согласию, то проповедуя, то предсказывая всякие беды, он понял в конце концов, что теряет время. И вот, войдя как-то во дворец, где собирался Совет шестидесяти, названный блаженный, видевший и раньше, как они собирались каждый день и как все, что они ни решали, шло городу во вред, дождался, пока наполнился зал, набрал полный подол раскаленных углей и, войдя туда, где заседали шестьдесят и все остальные должностные лица города, высыпал угли им под ноги и смело воскликнул: «Синьоры, среди вас огонь, берегитесь вашей гибели», – и, сказав это, удалился. И такое действие возымело по воле Божьей простодушие и доброе напоминание этого святого мужа, что он добился этим поступком того, чего он не мог достичь ни предсказаниями и ни угрозами, ибо вскоре после этого правители объединились и многие годы управляли этим городом с миром и спокойствием для каждого.
Возвратимся, однако, к Парри. После названной работы в церкви и больнице Сан Кристофано, что возле братства Аннунциаты, для монны Маттеа де Тести, супруги Каркашона Флоринальди, завещавшей этой церковке весьма порядочный вклад, он написал в одной из капелл фреску с изображением распятого Христа со многими ангелами, которые в какой-то темной воздушной среде порхают вокруг него и у него в головах и горько плачут. У подножия креста с одной стороны – Магдалина и другие Марии и на руках у них потерявшая сознание Богоматерь, с другой – св. Иаков и св. Христофор. На стенах он написал св. Екатерину, св. Николая, Благовещение и Иисуса Христа у столба, а над дверями названной церкви в арке – Плач над телом Христа, св. Иоанна и Богородицу. Однако все, что было внутри, начиная от капеллы и дальше, погибло, арка же была разрушена, когда пробивали новые двери из мачиньо и строили на вклады названного братства монастырь на сто монахинь. Модель этого монастыря весьма продуманно сделал Джорджо Вазари, однако позднее она была изменена и, более того, ей была придана тем, кто недостойно руководил столь большой постройкой, отвратительнейшая форма. Так вот часто и попадаешь на известного рода так называемых умников, но по большей части невежд, которые, дабы показаться понимающими, нередко нахально строят из себя архитекторов, берутся за руководство и в большинстве случаев портят проекты и модели, созданные теми, кто, посвятив себя науке и практике, строит разумно. И происходит это в ущерб потомкам, которые лишаются вследствие этого пользы, удобства, красоты, нарядности и величия, необходимых для построек и в особенности для тех, что предназначены служить обществу.