Страница 42 из 501
После этого Маргаритоне, снова приступив к постройке епископства, сильно продвинул ее вперед, следуя рисункам Лапо, но не закончил, так как немногие годы спустя, в 1289 году, возобновилась война между флорентинцами и аретинцами по вине Гульельмо Убертини, епископа и синьора Ареццо, пособниками коего на свою беду были Тарлати из Пьетрамалы и Пацци из Вальдарно, разбитые и павшие при Кампальдино а все деньги, оставленные папой на строительство епископства, были истрачены на эту войну. И потому аретинцы вскоре распорядились, чтобы взамен этого служило возмещение, взимаемое с округа (так у них назывались таможенные пошлины) в качестве особого поступления на это дело, и так это происходило доселе и происходит и ныне.
А теперь возвратимся к Маргаритоне; насколько можно судить по его работам в области живописи, он был первым, обратившим внимание на то, что следует делать при работе на деревянных досках, чтобы они оставались плотными по швам и, будучи расписанными, не расходились, образуя трещины и щели; он обычно покрывал всю доску куском льняного полотна, который приклеивал крепким клеем, приготовленным из обрезков пергамента, прокипяченных на огне, а затем названное полотно покрывал гипсом, как это мы видим по многим доскам, принадлежащим ему и другим художникам. Он выполнял также из гипса, распущенного в таком же клее, выпуклые Фризы, венчики и другие круглые орнаменты. Он же был изобретателем того способа позолоты, при котором листовое золото накладывается на грунт из болуса и затем полируется. Все это, дотоле невиданное, можно видеть на многих его работах и в особенности в приходской церкви в Ареццо на запрестольном образе, где изображены житие св. Доната, а также в Сант Аньезе и Сан Никколо в том же городе.
Наконец, много работ, выполненных им на родине, ушли оттуда и частично находятся в Риме в Сан Джованни и Сан Пьетро, частично же в Пизе в Санта Катарина, где в трансепте церкви над одним из алтарей висит доска с изображением св. Екатерины и многочисленных историй из ее жития с малыми фигурами, а на другой небольшой доске изображен св. Франциск со многими историями на золотом поле. А в верхней церкви Сан Франческо в Ассизи есть Распятие, написанное его рукой в греческом духе на дереве и помещенное поперек церкви. Все эти работы у людей того времени ценились очень высоко, нами же они признаются лишь как вещи старые и хорошие для того времени, когда искусство не достигло, как ныне, своей вершины. А так как Маргаритоне занимался и архитектурой, то я, хотя и не упомяну кое о чем, выстроенном по его проектам, но не имеющим значения, все же не умолчу, что он, как я установил, сделал в греческой манере проект и модель палаццо де Говернатори в городе Анконе в 1270 году и, более того, – выполнил скульптурные украшения восьми окон главного фасада, каждое из которых имеет в среднем проеме по две колонны, несущих две полуарки, над которыми в каждом окне помещена история, выполненная полурельефом и занимающая пространство от названных малых арок до верха окна; упомянутые истории, заимствованные из Ветхого Завета, высечены из особого местного камня. Под названными окнами на фасаде находится несколько литер, которые скорее можно понять только по догадке, так как нельзя сказать, чтобы они были в хорошем состоянии или были правильно написаны; по ним можно прочитать дату и при ком была произведена эта работа. Им же был выполнен проект церкви Сан Чириако в Анконе.
Умер Маргаритоне семидесяти семи лет, утомленный, как говорят, столь продолжительной жизнью, повидав и смену времен, и славу новых мастеров. Погребен он был в Старом соборе, что за Ареццо, в гробнице из травертина, погибшей при разрушении названного храма; ему была составлена следующая эпитафия:
Hie jacet ille bonus pictura Margaritonus, Cui requiem Dominus tradat ubique pius.
(Здесь лежит Маргаритоне, добрый живописец, коему Господом всеблагостным да будет уготован всюду покой.)
Портрет Маргаритоне, исполненный рукой Спинелло, находился в названном Старом соборе в истории волхвов; перед разрушением собора я его срисовал.
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ДЖОТТО ФЛОРЕНТИЙСКОГО ЖИВОПИСЦА, СКУЛЬПТОРА И АРХИТЕКТОРА
Мы должны, как мне думается, быть обязанными Джотто, живописцу флорентийскому, именно тем, чем художники-живописцы обязаны природе, которая постоянно служит примером для тех, кто, извлекая хорошее из лучших и красивейших ее сторон, всегда стремятся воспроизвести ее и ей подражать, ибо с тех пор, как приемы хорошей живописи и всего смежного с ней были столько лет погребены под развалинами войны, он один, хоть и был рожден среди художников неумелых, милостью Божьей воскресил ее, сбившуюся с правильного пути, и придал ей такую форму, что ее уже можно было назвать хорошей. И поистине чудом величайшим было то, что век тот, и грубый, и неумелый, возымел силу проявить себя через Джотто столь мудро, что рисунок, о котором люди того времени имели немного или вовсе никакого понятия, благодаря ему полностью вернулся к жизни.
Как бы то ни было, этот человек, столь великий, родился в 1276 году во Флорентийской области, в четырнадцати милях от города, в деревне Веспиньяно от отца по имени Бондоне, хлебопашца и человека простого. Он дал своему сыну, которого он назвал Джотто, приличное воспитание в соответствии со своим положением. Когда же Джотто достиг десятилетнего возраста, обнаруживая во всех своих еще ребяческих действиях быстроту и живость ума необычайные, чем был приятен не только отцу, но и всем, знавшим его и в деревне, и в округе, Бондоне дал ему под присмотр нескольких овец, и когда он пас их на усадьбе, то там, то здесь, будучи побуждаем природной склонностью к искусству рисования, постоянно что-нибудь рисовал на скалах, на земле или на песке, либо с натуры, либо то, что приходило ему в голову. И вот однажды Чимабуэ, отправляясь по своим делам из Флоренции в Веспиньяно, наткнулся на Джотто, который пас своих овец и в то же время на ровной и гладкой скале слегка заостренным камнем срисовал овцу с натуры, хотя не учился этому ни у кого, кроме как у природы; потому-то и остановился Чимабуэ, полный удивления, и спросил его, не хочет ли он пойти к нему. Мальчик ответил на это, что пойдет охотно, если отец на это согласится. Когда же Чимабуэ спросил об этом Бондоне, тот любезно на это согласился, и они договорились, что он возьмет его с собой во Флоренцию. Прибыв туда, мальчик в короткое время с помощью природы и под руководством Чимабуэ не только усвоил манеру своего учителя, но и стал столь хорошим подражателем природы, что полностью отверг неуклюжую манеру и воскресил новое и хорошее искусство живописи, начав рисовать прямо с натуры живых людей, чего не делали более Двухсот лет. И хотя кое-кто это раньше и пробовал, как говорилось выше, но получалось это не очень удачно и далеко не так хорошо, как у Джотто, который изобразил, между прочим, как это можно видеть и ныне в капелле палаццо дель Подеста во Флоренции, Данте Алигьери, своего ровесника и ближайшего друга и поэта не менее знаменитого, чем был в те времена знаменит Джотто, столь прославленный как живописец мессером Джованни Боккаччо во введении к новелле о мессере Форезе да Рабатта и этом самом живописце Джотто. В этой же капелле находится портрет, равным образом его же работы, сера Брунетто Латини, учителя Данте, и мессера Корсо Донати, великого флорентийского гражданина того времени.
Первые живописные работы Джотто находились в капелле главного алтаря Флорентийского аббатства, где он выполнил много вещей, почитавшихся прекрасными, в особенности же Богоматерь, получающую благую весть, ибо в ней он живо выразил страх и ужас, внушенные Деве Марии приветствующим ее Гавриилом, так что кажется, будто она, вся охваченная величайшим смятением, чуть не собирается обратиться в бегство. Равным образом работы Джотто и доска главного алтаря названной капеллы, которая хранилась и хранится там поныне более из почтения к произведению подобного мужа, чем за что-либо другое.