Страница 417 из 501
До сих пор мы заполнили все то, что находится как бы за пределами самой комнаты, как наверху – в овале, так и по сторонам – на фасадах; остается нам перейти к тому, что находится внутри ее, а именно к четырем парусам свода. Начиная с того паруса, который приходится над ложем и между левым фасадом, и тем, который расположен «в ногах», мы изобразим на нем Сон, а для этого надо прежде всего показать его жилище. Овидий помещает его в Лемносе и у киммерийцев, Гомер – в Эгейском море, Стаций – около Эфиопов, Ариост – в Аравии. Но где бы оно ни было, достаточно представить гору, но такую, где всегда темно и никогда не бывает солнца. У подножия горы – глубокая пещера, через которую протекает вода, имеющая вид мертвой, чтобы показать, что она не журчит, и темной, ибо предполагается, что это приток Леты. В пещере должно стоять ложе, черное, чтобы видно было, что оно сделано из эбенового дерева, и покрытое черными тканями. На нем должен возлежать Сон – юноша совершенной красоты, ибо все представляют его себе в высшей степени прекрасным и безмятежным. По мнению некоторых, он должен быть обнаженным, а по мнению других – одетым в две одежды: одну белую – верхнюю и другую черную – нижнюю, с крыльями за плечами, а по Стацию – и на макушке. Под мышкой же должен держать рог изобилия, из которого на ложе вытекает бесцветная жидкость, обозначающая Забвение, правда, некоторые наполняют этот рог плодами. Пусть в одной руке он держит прут, в другой – три головки мака. Он спит как больной: голова и все части тела поникли, скованные сном. Вокруг его ложа мы должны видеть Морфея, Икала, Фантасоса и целый сонм Сновидений, так как все они – его дети. Сновидения должны иметь вид небольших фигур, одни – красивые, другие – безобразные, ибо они то услаждают нас, то пугают. Пусть и они будут крылатыми, но ноги их должны быть кривыми, так как они неустойчивы и неверны. Пусть они порхают и кружатся вокруг него, словно разыгрывая какое-то представление, принимая возможные и самые невозможные обличья. Овидий называет Морфея создателем и ваятелем образов, и потому я изобразил бы его лепящим маски, изображающие всякие рожи, и складывающим их к своим ногам. Про Икала говорят, что он сам принимает самые различные обличья, и его я изобразил бы так, чтобы в целом он казался человеком, но имел при этом отдельные звериные, птичьи или змеиные части, как это описано у того же Овидия. Фантасос же, по их мнению, принимает самые бессмысленные формы, а это можно изобразить, опять-таки следуя словам Овидия, представив его состоящим частично из камня, частично из воды и частично из дерева. Нужно сделать так, чтобы в этом помещении были две двери: одна из слоновой кости, откуда вылетают обманчивые сны, а другая из рога, откуда проникают вещие сны. И пусть вещие сны будут окрашены так, чтобы они казались более отчетливыми, более яркими и более стройными, а сны обманчивые – неопределенными, темными и ущербными. В другом парусе, а именно между фасадом «в ногах» и правым фасадом, вы напишите фигуру вещей богини Бриццы, толковательницы сновидений. Одежды ее я нигде не нашел, но изобразил бы ее в виде Сивиллы, сидящей под тем вязом, который описан у Вергилия, под листвой которого он помещает бесконечное множество всяких образов, желая этим показать, что, подобно тому как осыпаются его листья, подобно этому вокруг нее порхают эти образы, принимающие ту форму, которую мы сами им придаем, и, как мы уже говорили, одни из них светлее, другие темнее, иные отчетливые, а иные смутные, а то и совсем растворившиеся в ничто, ибо таковы сны, видения, оракулы, фантазмы и те призраки, которые представляются нам во сне и которые Макробий, видимо, и делит на эти пять типов. Сама же богиня должна быть изображена как бы в состоянии исступления, необходимом для их истолкования. А вокруг нее должны толпиться люди, которые подносят ей корзины, полные всякой снеди, кроме персиков. Далее, в парусе между правым и «головным» фасадами уместно будет изобразить Гарпократа, бога молчания, так как, бросаясь с первого же взгляда в глаза входящим из соседней «расписной» комнаты, он будет их предупреждать, чтобы они не шумели. Облик его – юноши или отрока, скорее всего, черного цвета, так как он бог египетский, с перстом, приложенным к устам и призывающим этим к молчанию. В руках у него должна быть ветка укропа или, если угодно, гирлянда из его листьев. Сказания о нем гласят, что он родился слабым на ноги и что, будучи убитым, был воскрешен своей матерью Изидой. Поэтому другие изображают его распростертым на земле, а иные – на лоне матери со связанными ногами. Но, в соответствии с другими, я все же изобразил бы его стоящим на ногах, но к чему-либо прислонившимся, или же, в конце концов, сидящим, как тот, который хранится у светлейшего кардинала Сант Аньоло и который также крылатый и держит рог изобилия. Окружающие его люди, как это было принято, должны подносить ему первенцы фасоли и вышеупомянутого укропа. Другие же изображали того же бога в виде фигуры без лица, с шапочкой на голове, с волчьей шкурой на плечах и с туловищем, сплошь покрытым глазами и ушами. Выбирайте из них любого. В последнем парусе, между «головным» фасадом и левым, хорошо бы поместить Ангерону, богиню Скрытности, которая, находясь над самой дверью, будет напоминать выходящим, чтобы они хранили в тайне все, что ими было услышано и увидено, как и подобает людям, желающим услужить синьорам. Она должна иметь образ женщины, стоящей на алтаре, с завязанными и запечатанными устами. Не знаю, какую для нее посоветовать одежду, но я завернул бы ее в длинную ткань, покрывающую ее целиком, и показал бы, что она съежилась в плечах. Ее нужно окружить жрецами, приносящими ей жертву перед дверью Курии, так как никому не разрешалось разглашать в ущерб государству что-либо там происходящее.
После того как изнутри заполнены все паруса, остается только сказать, что, по моему мнению, вокруг всего этого произведения в целом следовало бы протянуть фриз, опоясывающий его со всех сторон. В этом фризе я сделал бы либо гротески, либо маленькие мелкофигурные истории с сюжетами, соответствующими тем, которые были даны нами выше и с ними соседствующими. Если это будут истории, то я хотел бы, чтобы они изображали действия людей и животных, совершаемые ими в выбранный нами час. Так, начиная от «головы», я изобразил бы на фризе «головного» фасада все относящееся к Авроре, а именно: художников, рабочих и вообще разного рода людей, возвращающихся поутру к своим занятиям и к своему труду, как-то: кузнецов в кузницу, людей ученых к книгам, охотников к природе, погонщиков мулов на большую дорогу. А главное, мне хотелось бы увидеть ту старушку Петрарки, которая поднялась с постели, чтобы приняться за свою пряжу, и разжигает огонь еще простоволосая и босая. А если угодно будет остановиться на гротесках со всяким зверьем, то напишите поющих птиц, пасущихся гусей, петухов, возвещающих появление дня, и тому подобные побасенки. На фризе же фасада «в ногах» я сделал бы, в соответствии с царящим там сумраком, людей, совершающих свои темные дела под покровом ночи, как то: соглядатаев, прелюбодеев, грабителей, залезающих в окна, и им подобных, а при гротесках – ежей, дикобразов, барсуков, павлина, распустившего хвост колесом, что обозначает звездную ночь, сов, хорьков, нетопырей и тому подобное.
Во фризе правого фасада, по соседству с Луной, – ночных рыболовов, мореплавателей с компасом, некромантов, ведьм и прочее, в качестве же гротесков – далекий факел, пылающий в ночи, сети, бредни с несколькими рыбами и раков, ползающих при лунном свете, а если хватит места, то и слонов, коленопреклоненных перед Луной.
И, наконец, во фризе левого фасада – математиков с измерительными приборами, воров, фальшивомонетчиков, кладоискателей, пастухов со стадами, еще толпящимися вокруг костра, и тому подобное. Что же касается всякого зверья, я изобразил бы волков, лисиц, обезьян, собачек и всяких других зверушек, столь же хитрых и столь же коварных, если таковые найдутся.
Я упомянул все эти фантазии наугад, чтобы только показать, какого рода выдумки здесь уместны. Но так как все это не нуждается в описании, я предоставляю вам самому воображать себе все, что вам вздумается, зная, насколько живописцы от природы богаты и щедры в изобретении таких затей.