Страница 371 из 501
Иеронимо Маццуоли, двоюродный брат Франческо, о котором уже упоминалось, в названной церкви Мадонны продолжал работу, оставленную его родственником незавершенной: он расписал арку изображениями разумных дев и украсил ее розетками, а затем, в торцовой нише, насупротив главных дверей, написал, как Дух Святой нисходит на апостолов в виде языков пламени, на другой же и последней арке – Рождество Христово, которое, еще не открытое, он показал нам в текущем 1566 году к большому нашему удовольствию, ибо как работа фреской она поистине прекрасна. Средняя большая абсида той же Мадонны делла Стекката, которую расписывает кремонский живописец Бернардо Сойяро, тоже по завершении будет произведением редкостным и выдержит сравнение с остальными в той же церкви, о которых не скажешь, что их написал кто бы то ни было, кроме Франческо Маццуоли, первым приступивший к прекрасно им задуманному великолепному украшению этой церкви, выстроенной, как говорят, по проекту и под руководством Браманте.
Что же до мантуанских мастеров наших искусств, то сверх того, что уже было сказано о Джулио Романо, скажу еще, что он оплодотворил талантом своим Мантую и всю Ломбардию так, что там постоянно обнаруживались стоящие люди, и что его работы изо дня в день признаются хорошими и достойными похвал. И хотя Джовамбаттиста Бертано, главный архитектор герцога мантуанского, выстроил в его замке над фонтанами и коридором много великолепных покоев, весьма украшенных лепниной и росписями, выполненными в большей их части Фермо Гуизони, учеником Джулио, и другими, о чем будет рассказано, все же их и сравнить нельзя с тем, что выстроил сам Джулио. Тот же Джовамбаттиста поручил Доменико Брузасорчи в Санта Барбара, церкви герцогского замка, по своему рисунку расписать маслом доску, на которой тот и изобразил, поистине похвально, мученичество св. Варвары. Он же, кроме того, изучив Витрувия, написал и выпустил в свет сочинение об ионической волюте, по Витрувию, и о том, как она закручивается, а в главных дверях своего дома в Мантуе он поставил колонну из цельного камня и плоскую модель другой с пометками всех размеров того же ионического ордера и также древних пальм, унций, пядей и локтей, с тем чтобы всякий желающий мог проверить, правильны эти меры или нет.
Он же в церкви Сан Пьеро, Мантуанском соборе, который был архитектурным творением названного Джулио Романо, ибо, обновляя его, он придал ему новую современную форму, поручил разным живописцам написать на дереве образа каждой из капелл. Два он заказал по своему рисунку упомянутому Фермо Гуизони, а именно один для капеллы св. Лючии, где святая была изображена с двумя путтами, и другой – для капеллы св. Иоанна Евангелиста. Еще один он заказал мантуанцу Ипполито Коста; на нем изображена св. Агата со связанными руками, а по обе стороны два солдата отрезают ей груди. Баттиста д'Аньоло дель Моро, веронец, написал, как уже говорилось, в том же соборе образ, тот, что на алтаре св. Марии Магдалины, а Иеронимо Пармиджано – образ св. Теклы. Веронцу Паоло Фаринато было поручено написать образ св. Мартина, а упомянутому Доменико Брузасорчи – образ св. Маргариты. Кремонец Джулио Кампо написал образ св. Иеронима, а еще один, из всех самый лучший, несмотря на то что отменно хороши и все остальные, тот, где св. Антония, аббата, бьет демон в виде искушающей его женщины, написан рукой Паоло Веронезе. Но если говорить о Мантуе, то не было в этом городе никогда в искусстве живописи никого более достойного, чем Ринальдо, ученика Джулио, написавшего в церкви Сант Аньезе этого города Богоматерь в облаках со святыми Августином и Иеронимом, фигуры прекраснейшие, но слишком рано смерть похитила его из мира сего.
Прекраснейший свой антикварный кабинет с многочисленными древними статуями и бюстами синьор Чезаре Гонзага поручил Фермо Гуизони, который украсил его, расписав генеалогией дома Гонзага, очень ему удавшейся и особенно в выражении лиц. Помимо этого, названный синьор развесил там несколько картин, поистине редкостных, как, например, Мадонну с кошкой, созданную Рафаэлем Урбинским, и еще одну, на которой Богоматерь с изяществом дивным моет младенца Иисуса. В другом кабинете, предназначенном для медалей, который был отделан черным деревом и слоновой костью некиим Франческо из Вольтерры, не имевшим равных в работах подобного рода, есть несколько древних бронзовых фигурок, красивее коих быть не может.
В общем, с того времени, когда я видел Мантую в последний раз и до текущего 1566 года, когда я увидел ее снова, она так украсилась и похорошела, что если бы я не видел ее раньше, я бы не поверил, и, что еще важнее, умножилось там число художников, которых и теперь становится все более. Так, у Джовамбаттисты Мантуанца, резчика печатей и превосходного скульптора, о котором я рассказывал в жизнеописаниях Джулио Романо и Маркантонио Болонца, подросли два сына, которые сами божественно режут на меди для печати, и что еще удивительнее, и дочь его по имени Диана режет так прекрасно, что диву даешься, да и я пришел в изумление, увидев ее, девушку весьма обходительную и изящную, и прекраснейшие ее работы.
Не умолчу и о том, что и в Сан Бенедетто, весьма прославленном мантуанском монастыре черных монахов, перестроенном Джулио Романо с отменным вкусом, много работ производили упоминавшиеся выше мантуанские художники, а также и другие ломбардские, помимо тех, о которых говорилось в жизнеописании названного Джулио. Есть там работа Фермо Гуизони, а именно Рождество Христово, две доски Джироламо Маццуоли, три Латтанцио Гамбаро из Брешиа и еще три, самые лучшие, Паоло Веронезе. Там же рукой брата Джироламо, послушника доминиканцев, в торце трапезной, как об этом говорилось и в другом месте, воспроизведена маслом замечательная Тайная вечеря Леонардо да Винчи, написанная им в Милане в Санта Мариа делле Грацие, и воспроизведена, надо сказать, так отлично, что я изумился. С большой охотой я напоминаю вновь об этом, так как видел в текущем 1566 году в Милане подлинник Леонардо, сохранившийся так плохо, что ничего, кроме слепого пятна, там не различить, благоговение же доброго отца здесь навсегда оставит свидетельство о доблести Леонардо.
А в здании Монетного двора в Милане я видел написанную рукой того же брата копию другой картины Леонардо, на которой улыбающаяся женщина и св. Иоанн Креститель в юности, отлично воспроизведенные.
Также и в Кремоне, как об этом говорилось в жизнеописании Лоренцо ди Креди и других местах, были в разные времена люди, создавшие в живописи произведения, весьма достойные одобрения. Мы уже говорили о том, как Боккаччино Боккаччо расписывал абсиду Кремонского собора и выполнял истории из жития Богоматери, каким прекрасным живописцем был Бонифацио Бемби, и о том, что Альтобелло написал фреской много историй из жизни Христа, рисунок в которых гораздо лучше, чем у Боккаччино; позднее же Альтобелло расписал фреской одну из капелл церкви Сант Агостино в том же городе, в манере изящной и красивой, в чем может убедиться всякий. В Милане же на Корте Веккиа, то есть на дворе, или же, точнее говоря, на площади перед дворцом, он выполнил фигуру во весь рост в древних доспехах, лучшую из всех подобных, выполнявшихся в те времена многими.
После смерти Бонифацио, не успевшего закончить в Кремонском соборе названные истории из жизни Христа, истории эти, начатые Бонифацио, завершил Джованни Антонио Личинио да Порденоне, прозванный в Кремоне де Сакки, написавший там фреской пять историй на тему Страстей Господних в потрясающем колорите и с крупными фигурами, сокращения коих полны силы и живости. Все эти произведения научили кремонцев хорошо писать и не только в фреске, но равным образом и в масле; так, в том же соборе прислонена к столбу посреди церкви прекраснейшая доска работы Порденоне. Далее, подражая этой же манере, Камилло, сын Боккаччино, в своих фресках в главной капелле церкви Сан Джизмондо, что за городом, и в других работах преуспел гораздо больше своего отца. А так как в работе он был медлителен и несколько ленив, он многое не сделал, если не считать мелких и малозначительных произведений. Но тот, кто больше всех подражал обладавшим хорошей манерой и кому соревнование с ними принесло больше всего пользы, был Бернардо деи Гатти, прозванный Сойяро, о котором упоминалось, когда речь шла о Парме, и о котором одни говорят, что он был родом из Вердзелли, другие, что из Кремоны; но откуда бы ни был, именно он написал на дереве прекраснейший образ для главного алтаря Сан Пьеро, церкви регулярных каноников, а в трапезной историю, а именно Чудо Иисуса Христа, насытившего бесчисленное множество людей пятью хлебами и двумя рыбами; однако он переписывал ее много раз по-сухому так, что она в конце концов всю свою красоту потеряла. В Сан Джизмондо близ Кремоны он написал также под сводом Вознесение Иисуса Христа на небо, вещь привлекательную и отличавшуюся и прекрасным колоритом. В Пьяченце, в церкви Санта Мариа ди Кампанья, соревнуясь с Порденоне, он насупротив св. Августина, о котором упоминалось выше, написал фреской св. Георгия в латах и на коне, убивающего змия, живо, подвижно и весьма рельефно, после чего ему было поручено закончить абсиду той же церкви, которую Порденоне оставил незаконченной и в которой он написал фреской все житие Богоматери, и хотя пророки и сивиллы, которых вместе с путтами изобразил там Порденоне, дивно хороши, тем не менее Сойяро преуспел настолько, что кажется, будто вся работа выполнена одной и той же рукой. Равным образом по своему качеству заслуживают большого одобрения и мелкие алтарные доски, написанные им в Виджевано. В конце концов, перебравшись в Парму для работы в церкви Мадонна делла Стекката, Сойяро закончил там нишу и арку (оставшиеся незавершенными после смерти Микеланджело, сиенца), а так как он с этим хорошо справился, пармцы поручили ему росписи средней большой апсиды, церкви, где он и сейчас пишет фреской Успение Богоматери, которое обещает быть работой, достойной всяческого одобрения.