Страница 358 из 501
Джанджироламо умер сорока пяти лет от роду и был с почестями погребен в Сан Никколо города Фамагусты упоминавшимся его родственником, который по возвращении затем в Венецию доставил туда все рисунки и записи Джанджироламо, после чего был отправлен на достройку укреплений в Леньяго, где провел много лет, работая по проектам и моделям дяди своего Микеле. Там он вскоре и умер, оставив двух сыновей, проявляющих большие способности к рисованию и архитектурному делу. Старший из них, Бернардино, имеет в своих руках много заказов, как-то: строительство колокольни собора и церкви Сан Джорджо, а также церкви Мадонны, именуемой Кампанья. Как в этих, так и в других своих работах в Вероне и других местах он проявляет себя превосходно и в особенности в украшении и строительстве главной капеллы Сан Джорджо в Вероне; капелла эта сложного ордера и по своим размерам, по композиции и качеству работ такова, что, как полагают веронцы, подобную ей едва ли найдешь во всей Италии. Постройка, о которой идет речь, закругляется подобно нише, ордер ее коринфский со сложными капителями, двойные же круглые колонны отвечают стоящим за ними пилястрам. Подобным же образом и венчающий ее фронтон весьма искусно закругляется в соответствии с нишей и обладает всеми украшениями, свойственными этому ордеру.
И даже монсеньор Барбаро, патриарх аквилейский, в этом деле весьма понимающий и о нем писавший, когда возвращался с Тридентского собора, поразился, увидев, что там было сделано и что там делается каждодневно. Он несколько раз приходил смотреть на эту работу и должен был признать, что ничего подобного не видел и что лучшего сделать невозможно. Этого достаточно как образец того, чего можно ожидать от Бернардино, происходящего по матери из семейства Санмикели.
Возвратимся, однако, к Микеле, которого недавно покинули не без причины. Так его огорчила кончина Джанджироламо, с которым пересекался род Санмикели, ибо детей у племянника не было, что не мог он ни скрыть, ни побороть своего горя и по прошествии немногих дней был поражен насмерть злой лихорадкой, к несказанной печали родни и светлейших его синьоров. Микеле умер в 1539 году и был погребен в церкви Сан Томмазо кармелитского братства, где был старый склеп его предков, и в наши дни врач мессер Никколо Санмикели приступил к сооружению достойной его гробницы, которая еще строится.
Жизнь вел Микеле весьма нравственную и за все свои дела заслужил уважение; был он человеком веселым, но в то же время и серьезным, богобоязненным и весьма религиозным; настолько, что он с утра не приступил бы ни к какой работе, не прослушав набожно обедни и не помолившись, а в начале каждой важной работы он прежде всего остального заказывал утром торжественную обедню в честь Святого Духа или Мадонны. Был он человеком весьма щедрым, а по отношению к друзьям своим настолько внимательным, что они могли принадлежащим ему распоряжаться с ним наравне. Не умолчу об одном случае его большой честности и доброты, о котором, как я полагаю, кроме меня, известно немногим.
Когда Джорджо Вазари, чьим близким другом он был, как уже упоминалось выше, расставался с ним в последний раз в Венеции, Микеле сказал ему: «Мне бы хотелось, мессер Джорджо, чтобы вы знали, что, когда в молодости я проживал в Монтефьясконе и там по воле судьбы влюбился в жену одного каменщика, я по ее доброте получал от нее все, чего я только мог пожелать, без того, чтобы кто-либо об этом от меня узнал. А теперь, так как я прослышал, что бедная женщина овдовела и что у нее есть дочь на выданье, которую она, по ее словам, прижила от меня, и хотя это и очень возможно, но мне все же хотелось бы, чтобы это было не так. Отвезите ей эти пятьдесят золотых скудо и передайте их ей от меня, ради бога, чтобы она могла себя прокормить и устроить свою дочь, как подобает». И вот, когда Джорджо отправился в Рим, он заехал в Монтефьясконе, и хотя добрая женщина и призналась чистосердечно, что девчонка не дочь Микеле, он все же, как ему было поручено, передал ей деньги, которые обрадовали бедную женщину так, как другого не обрадовали бы и пятьсот.
Итак, Микеле был добрее всех людей на свете, и как только он узнавал, что кому-нибудь из его друзей что-нибудь нужно или чего-нибудь хочется, он старался их удовлетворить хотя бы ценой собственной жизни. И никто никогда не оказывал ему услуги без того, чтобы Микеле не возвратил ему этого с лихвою.
Так, Джорджо Вазари, находясь в Венеции, подарил ему большой рисунок, на котором с величайшей тщательностью было изображено, как весьма гордый Люцифер со своими приспешниками, побежденный архангелом Михаилом, низвергается стремительно с небес в ад кромешный, и Микеле, прощаясь с Джорджо, ограничился тогда лишь тем, что поблагодарил его. Когда же по прошествии недолгого времени Джорджо приехал в Ареццо, он обнаружил, что незадолго до его приезда Санмикели прислал его матери, проживавшей в Ареццо, целый тюк разных вещей, таких красивых и нарядных, что можно было подумать, будто он был самым богатым синьором, с приложением письма, в котором выражал ей большое почтение за любовь к сыну. Венецианские синьоры не раз собирались повысить его содержание, но он всегда от этого отказывался с просьбой повысить жалованье его племянникам. Вообще же Микеле во всех своих поступках проявлял в такой степени благородство, любезность и учтивость, что заслужил любовь бесчисленных синьоров: кардинала Медичи, который стал потом папой Климентом VII, в бытность его в Риме, кардинала Алессандро Фарнезе, ставшего папой Павлом III, божественного Микеланджело Буонарроти, синьора Франческо Мариа, герцога Урбинского и бесчисленных венецианских дворян и сенаторов. В Вероне его ближайшим другом был фра Марко деи Медичи, человек ученый и бесконечно добрый, а также многие другие, упоминать которых в настоящее время нет надобности.
Теперь же, дабы вскоре не возвращаться опять к веронцам, я по случаю названных выше упомяну здесь о нескольких тамошних живописцах, ныне здравствующих и достойных того, чтобы их назвать, не обойдя их ни в коем случае молчанием. Первый из них – Доменико дель Риччо, который светотенью и фреской, а кое-что и в цвете расписал три стены дома Фиорио делла Сета в Вероне, что над новым мостом, а именно те три стены, которые не выходят к мосту, поскольку дом стоит отдельно. На одной, выходящей к реке, изображена битва морских чудовищ, на другой – битва кентавров с многочисленными речными божествами, на третьей красками написаны две картины: одна, что над дверями, – изображает трапезу богов, другая, что над рекой, – свадьбу Бенако, божества озера Гарда, и Кариды, нимфы, олицетворяющей озеро Гарда, родивших реку Минчо, в самом деле вытекающую из названного озера. В том же доме большой фриз, на котором изображены в цвете триумфы, выполненные искусно и в хорошей манере. А в доме мессера Пеллегрино Ридольфи, также в Вероне, он же написал коронацию императора Карла V, а также как он после коронации, происходившей в Болонье, с величайшей пышностью едет с папой по городу. Маслом он написал алтарный образ церкви, недавно выстроенной около замка герцогом мантуанским; на нем весьма тщательно и толково изображено усекновение главы и мучение св. Варвары. Герцог поручил этот образ Доменико, потому что ему весьма понравилась его манера, когда он увидел образ, написанный им гораздо раньше в Мантуанском соборе, в капелле св. Маргариты, в соревновании с Паулино, расписавшим капеллу св. Антония, Паоло Фаринато, расписавшим капеллу св. Марина, и Баттистой дель Моро, расписавшим капеллу Магдалины. Все четыре веронца были приглашены мантуанским кардиналом Эрколе для украшения церкви, перестроенной им по проекту Джулио Романо. Доменико выполнял и другие работы в Вероне, Виченце и Венеции, но о нем сказано достаточно. Он – художник образованный и искусный, ибо он не только живописец, но и превосходный музыкант, занимающий одно из первых мест в благороднейшей академии веронских любителей музыки. Не уступит ему и сын его Феличе, который еще в юных своих годах проявил себя более чем толковым живописцем в образе, написанном им на дереве для церкви Тринита, на котором изображена Мадонна с шестью святыми во весь рост. Дивиться этому не приходится, так как юноша этот обучался своему искусству во Флоренции, когда он проживал там в доме флорентийского дворянина Бернардо Каниджани, кума своего отца Доменико.