Страница 301 из 501
Итак, я хочу сказать, что Перино из-за стольких возложенных на него обязательств был вынужден вовлекать в свою работу множество людей, больше заботясь о заработке, чем о славе, и считая, что он в своей юности многим пренебрег и ничего не приобрел, к тому же ему было настолько досадно смотреть на успехи своих учеников, что бы они ни делали, что он старался подмять их под себя, только бы они не становились ему поперек дороги.
Когда же в 1546 году знаменитейший венецианский живописец Тициан из Кадора приехал в Рим, чтобы писать портреты, он в первую голову написал портрет папы Павла в бытность его святейшества в Буссето. Однако он не получил никакого вознаграждения ни за этот портрет, ни за некоторые другие написанные им для кардиналов Фарнезе и Санта Фьope, а только почетнейший прием в Бельведере. И сначала при папском дворе, а затем и по всему Риму возник слух, что он приехал якобы для того, чтобы собственноручно написать истории в Царской зале папского дворца, где как раз их должен был написать Перино и где лепные работы уже шли полным ходом. Не удивительно поэтому, что приезд его пришелся Перино не по душе, на что он жаловался многим своим друзьям, причем вовсе не потому, что он боялся, как бы Тициан его не превзошел в работе над фресками, а лишь потому, что рассчитывал обеспечить себе этой работой спокойное и почетное существование до самой смерти и надеялся, что раз ему пришлось на это пойти, он сможет работать, ни с кем не соперничая, уже имея для сравнения тут же рядом достаточно сильного соперника в лице Микеланджело, расписавшего потолок и стену капеллы. Эти подозрения и явились причиной того, что за все время пребывания Тициана в Риме Перино постоянно избегал с ним встречаться и сохранял к нему недоброжелательное отношение вплоть до самого его отъезда.
В бытность свою комендантом Замка Св. Ангела будущий кардинал Тиберио Криспо, как большой любитель наших искусств, решил украсить замок и стал перестраивать в нем лоджии, комнаты и залы для лучшего приема его святейшества при его посещениях. Так было сооружено много комнат и иных украшений по замыслу и рисункам Раффаэлло из Монтелупо, затем, в последнее время, по замыслу Антонио да Сангалло. Под руководством Раффаэлло была отделана лепниной лоджия, и он же выполнил мраморную фигуру ангела высотой в шесть локтей, установленную на вершине самой высокой башни этого замка. Под его же руководством Джироламо Сермонета расписал только что упомянутую лоджию, которая выходит на луга, по окончании которой остальные комнаты были поручены Джулио Романо. Наконец, залы и другие парадные помещения были украшены Перино частью собственноручно, а частью по его картонам.
Величественная и красивая главная зала, обработанная лепниной и сплошь украшенная изображениями из римской истории, была выполнена его подмастерьями и главным образом рукой Марко из Сиены, ученика Доменико Беккафуми. В некоторых комнатах особенно хороши фризы. В тех случаях, когда он располагал дельной молодежью, Перино охотно пользовался ее услугами, но это вовсе не значило, что он сам избегал черной работы. Он не раз выполнял флажки для труб, знамена для Замка св. Ангела и для папских войск. Он сам изготовлял рисунки для ламбрекенов, для попон, для портьер и самых скромных художественных изделий. Для дома Дорна он начал расписывать холсты для ковров, сделал капеллу для досточтимейшего кардинала Фарнезе и кабинет для превосходительнейшей госпожи Маргариты Австрийской.
В церкви Санта Мариа дель Пьянто под его руководством было сооружено обрамление для изображения Мадонны и равным образом другое обрамление для Мадонны на площади Джудеа и многие другие произведения, которых так много, что я о них сейчас упоминать не буду. Ведь он, как правило, имел привычку браться за любую работу, которая попадалась ему под руку. Такова была его природа, хорошо известная дворцовым чиновникам, и потому он всегда что-либо да делал для кого-нибудь из них и делал это охотно, чтобы им угодить и чтобы они имели повод оказать ему услугу при выплате ему жалованья или помочь ему в нужде. Помимо всего этого Перино приобрел настолько большой авторитет, что ему поручались все художественные работы, предпринимавшиеся в Риме. Поэтому, помимо того что он чувствовал себя обязанным это делать, он сплошь да рядом выполнял работы за самую ничтожную плату, чем он приносил себе и искусству отнюдь не большую пользу, вернее – величайший вред. А что дело обстояло именно так, можно судить по тому, что если бы он только взял на себя Царскую залу в папском дворце и работал над ней вместе со своими помощниками, он заработал бы на этом не одну сотню скудо, в то время как эти деньги целиком попали в руки подрядчиков, которым это дело было поручено и которые поденно расплачивались со всеми участниками этой работы. Вот почему, взвалив на себя такую обузу и столько трудов, имея к тому же склонность к гнойным заболеваниям и будучи вообще человеком болезненным, он оказался не в силах вынести столько невзгод, тем более что он был вынужден день и ночь рисовать, обслуживая нужды дворца, и, кроме всего прочего, составлять рисунки для шитья, для резьбы на древках знамен и для всяких украшений по прихоти Фарнезе и других кардиналов и синьоров.
Словом, пребывая в состоянии величайшего душевного напряжения и окруженный толпой скульпторов, мастеров лепного дела, резчиков по дереву, портных, вышивальщиков, живописцев, мастеров позолоты и других подобных художников, он никогда не имел ни часу отдыха, и единственное благо или удовлетворение, получаемое им в этой жизни, заключалось в том, чтобы иногда в обществе друзей посидеть в кабачках, которые он постоянно посещал во всех городах, где ему приходилось бывать, так как ему казалось, что в этом и состоят истинное и единственное в этом мире блаженство, покой и отдохновение от житейских бурь.
Так, испортив себе здоровье работой на художественном поприще, любовными излишествами и чревоугодием, он заболел одышкой, которая, все более и более его изнуряя, довела его, наконец, до чахотки, и вот однажды вечером, беседуя с приятелем недалеко от своего дома, он от удара упал замертво на сорок седьмом году жизни. Смерть его бесконечно огорчила многих художников как поистине великая потеря для живописи. Его зять мессер Джозеффо Чичо, лейб-медик Мадамы, и его жена соорудили ему достойную усыпальницу в капелле Сан Джузеппе в римской Ротонде с нижеследующей эпитафией:
«Perino Bonaccursio Vagae florentino, qui ingenio et arte singulari egregious cum pictures permultos, turn plastas facile omnes superavit, Catherine Perini coniugi, Lavinia Bonaccursia parenti, losephus Cincius socero charissimo et optimo fecere. Vixit a
«Перино Буонаккорсо Вага, флорентинцу, превзошедшему, бесспорно, талантом и искусством исключительным всех выдающихся живописцев и ваятелей, воздвигли Катерина Перино супругу, Лавиния Буонаккорсо родителю, Иосиф Чичо зятю превосходнейшему и наилучшему. Жил он 46 лет, 3 месяца, 21 день. Скончался в 14 календы ноября в год от Рождества Христова 1547-й».
На место Перино его преемником остался Даниелло из Вольтерры, с которым он в свое время много работал и который закончил двух других апостолов в капелле Распятия церкви Сан Марчелло. В церкви же Тринита Даниелло создал для синьоры Едены Орсини великолепнейшее убранство одной из капелл, состоящее из лепнины и росписей, а также множество других произведений, которые будут упомянуты в своем месте.
Таким образом, Перино, как это явствует из всего сказанного, а также из многого, что можно было бы о нем еще сказать, был одним из самых разносторонних художников нашего времени, поскольку он помог художникам, научив их отлично выполнять лепнину, а сам создавал гротески, пейзажи, изображения зверей и все прочее, что может быть доступно живописцу, писал и фреской, маслом и темперой, почему и можно утверждать, что он был отцом этих благороднейших искусств, поскольку его таланты продолжали жить в тех, кто ему подражает в любой достойной области искусства. После смерти Перино было отпечатано множество гравюр, воспроизводящих его рисунки, как-то: Низвержение гигантов, написанное им в Генуе, восемь историй из жития св. Петра, извлеченных из Деяний апостольских, которые были им нарисованы для шитья на облачении папы Павла III, да и многие другие вещи, которые могут быть опознаны по манере.