Страница 299 из 501
В это время попечителем Пизанского собора состоял мессер Антонио ди Урбано, который горел страстным желанием украшать этот храм, и потому, убрав в одной из капелл старые, уродливые и лишенные всякой соразмерности украшения, он заменил их очень красивой мраморной резьбой, выполненной очень опытным и дельным резчиком по мрамору, неким Стаджо из Пьетрасанты. Положив такое начало, попечитель решил вставить в самую резьбу картины, написанные маслом по дереву, а за пределами этой резьбы написать истории фреской с разными лепными членениями и поручить это лучшим и наиболее выдающимся мастерам, каких он только сможет найти, невзирая на возможные расходы. Этим способом им уже было начато убранство ризницы и абсиды за главным алтарем, где мраморная резьба была уже закончена и где были уже написаны многие картины рукой флорентийского живописца Джованн-Антонио Сольяни. Остальные картины вместе с недостававшим алтарными образами и капеллами были закончены много лет спустя попечителем собора мессером Себастьяно делла Сета.
В это время в Пизу, по пути из Генуи, приехал Перино, и начало этих работ было ему показано неким Баттистой дель Червельера, человеком весьма сведущим в искусстве и мастером деревянной резьбы, в высшей степени изобретательным в области перспективы и интарсий, который и отвел его к попечителю. Побеседовав с ним о делах соборного попечительства, Перино получил от него заказ на картину на дереве в качестве заполнения уже законченной мраморной резьбы сейчас же за дверью, через которую обычно входят в собор. На картине же должна была быть изображена история о том, как св. Георгий, сразив змия, освобождает царевну. Равным образом Перино представил великолепнейший рисунок для выполнявшегося им фреской ряда путтов и других украшений, связывавших каждую капеллу с соседней, а также для ниш с пророками и для разного рода историй, и все это очень понравилось попечителю. И вот, подготовив картон для одной из капелл, он приступил к росписи первой, находящейся насупротив упомянутой выше двери. Он закончил шесть путтов, которые были написаны очень хорошо, и ему предстояло продолжить в том же духе, завершив всю роспись, которая, конечно, представляла собой богатейшее и великолепнейшее убранство и из которой в целом должно было получиться достойнейшее произведение.
Однако его потянуло обратно в Геную, где у него завелись всякие любовные связи и привычки к разным другим развлечениям, к которым он время от времени испытывал склонность. Уезжая, он передал монахиням Сан Маффео небольшую картину, написанную им для них на дереве и находящуюся у них в самом монастыре.
Прибыв в Геную, он пробыл в ней много месяцев, выполняя для дожа еще и другие работы. Отъезд его очень не понравился попечителю Пизанского собора, но больше всего не понравилось ему то, что его работа оказалась незаконченной, но ему ничего другого не оставалось, как ежедневно писать ему, чтобы он вернулся, и просить об этом его жену, которую он оставил в Пизе. Однако, видя, что дело затягивается, так как Перино не отвечал и не возвращался, он заказал алтарный образ для этой капеллы Джованнантонио Сольяни, который его закончил и поставил на место. Вскоре, вернувшись в Пизу и увидев работу Сольяни, Перино рассердился и ни за что не пожелал продолжать то, что было им начато, говоря, что он не хочет, чтобы его живопись служила украшением для других мастеров. Поэтому эта работа так и осталась им не законченной и Джованнантонио ее продолжил, написав еще четыре картины на дереве, которые, однако, показались новому попечителю, Себастьяно делла Сета, написанными все в одной манере и притом худшей, чем та манера, в которой были написаны первые картины. Тогда он заказал алтарный образ сиенцу Доменико Беккафуми, который тот и написал в Пизе, после пробных четырех картин, написанных им для ризницы и оказавшихся очень красивыми. Однако и эта картина, как и прежние, его не удовлетворила, и последние две недостающие он заказал аретинцу Джорджо Вазари, и их поместили по одной у каждой из боковых дверей на главном фасаде собора. Мне, однако, вовсе не пристало говорить о них, как равно и о многих других моих больших и малых вещах, рассеянных по разным местам в Италии и вне ее, но пусть о них свободно судит всякий, кто их видел или увидит. Перино же, действительно, пожалел об этой работе, длякоторой им были уже сделаны рисунки, предвещавшие собою произведение, достойное его таланта, поскольку оно должно было еще больше прославить этот храм, помимо его древности, и обессмертить и самого Перино.
Вспоминая Рим блаженного времени папы Льва, Перино тяготился своим многолетним пребыванием в Генуе, хотя оно и доставляло ему и пользу и удовольствие. Правда, он при жизни кардинала Ипполито деи Медичи не раз получал от него письма с предложением перейти к нему на службу, и он готов был это сделать, однако смерть этого синьора помешала ему своевременно вернуться на родину. И вот, при таком положении дела, пока многие его друзья хлопотали о его возвращении, а еще больше он сам, и пока они обменивались многими письмами, Перино в одно прекрасное утро, недолго думая и никому не говоря ни слова, покинул Пизу и отправился в Рим. Там он представился достопочтеннейшему кардиналу Фарнезе и папе Павлу, но в течение долгих месяцев так ничего и не делал, во-первых, потому, что дела его все откладывались со дня на день, и, во-вторых, потому, что у него заболела рука, и ему, прежде чем выздороветь, пришлось истратить несколько сотен скудо, не считая расходов на прожитие. Поэтому, не находя никого, кто бы его поддержал, он, из-за равнодушия папского двора, не раз имел поползновение уехать. Все же Мольца и многие другие его друзья утешали его, призывая его к терпению и говоря, что Рим уже не тот и что сейчас, прежде чем отметить человека и обласкать его как своего, он сначала доводит его до изнеможения и ожесточения, в особенности если это – человек, следующий стезе того или иного прирожденного ему яркого дарования.
В это время мессер Пьетро деи Массими купил в церкви Тринита капеллу, в которой Джулио Романо и Джованни Франческо, шурин Перино, расписали своды и люнеты, украсив их лепниной, а также написали маслом алтарный образ. В люнетах были четыре фрески с историями о св. Марии Магдалине, а на алтарном образе был изображен Христос, являющийся Марии Магдалине в обличье садовника. Желая завершить украшение капеллы, этот дворянин прежде всего заказал для алтарного образа вместо прежней бедной лепной рамы новую из резного золоченого дерева, а затем поручил роспись стен Перино, который, соорудив леса и перегородки, приступил к ней и закончил ее в течение нескольких месяцев. Расчленив стены при помощи причудливых и красивых гротесков, частично лепных в низком рельефе, а частично написанных, он на каждой стене обрамил небольшую историю различным лепным орнаментом. На одной из историй была изображена Овечья купальня со всеми больными и калеками и ангел, возмущающий воду, с видом на крытые ходы в великолепнейшем перспективном сокращении, а также движения и облачения священников, написанных с очень живой непосредственностью, хотя сами фигуры не так уж велики. На другой он написал воскрешение четырехдневного Лазаря, с лица которого еще не сошли ни бледность, ни ужас смерти, но который на глазах у всех уже оживает, а кругом – одни его распеленывают, многие удивляются, иные же – остолбенели, не говоря о том, что история эта украшена уходящими вдаль изображениями небольших круглых храмов, выполненных с величайшей любовью, равно как и вся окружающая лепнина. По обе стороны этих двух больших историй размещены четыре небольшие, по две на каждой стене. На одной из них сотник молит Христа оживить своим словом его умирающего сына, на другой – Изгнание торговцев из храма, на третьей – Преображение, да и на четвертой – нечто подобное. Внутри на выступах столбов он написал четыре фигуры в одежде пророков, которые настолько хорошо сделаны и настолько закончены, что по красоте своей не могут обладать ни большим совершенством, ни большей соразмерностью. И равным образом все это произведение в целом отличается такой тщательностью исполнения, что оно по своей тонкости скорее напоминает собой миниатюру, чем обычную роспись, а живая прелесть его колорита свидетельствует и о великом терпении, которое было на нее потрачено, и о настоящей любви, которую следует питать к искусству. Вся работа была выполнена им собственной рукой, хотя большая часть лепнины была сделана по его рисункам миланцем Гульельмо, который находился при нем еще в Генуе и настолько был им любим, что он даже собирался выдать за него свою дочь. Ныне же этот Гульельмо получил, заняв место фра Бастиано из Венеции, должность брата-хранителя свинцовой печати в награду за раскопки древностей во владениях Фарнезе.