Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 26 из 501

Итак, по вещам, увиденным еще до потопа, гордыня человеческая нашла способ делать статуи тех, кто стремился к бессмертной славе в этом мире; греки же, объясняющие по-другому происхождение искусств, говорят, что, по свидетельству Диодора, первые статуи придумали эфиопы, у них заимствовали их египтяне, а у тех – греки. Ибо мы видим, что и до времен Гомера скульптура и живопись были уже совершенными, о чем свидетельствует этот божественный поэт, рассказывая о щите Ахилла и показывая его нам со свойственным ему искусством скорее изваянным и нарисованным, чем описанным. Лактанций Фирмиан, излагая мифы, приписывает это Прометею, который, подражая великому Господу, слепил из грязи изображение человека, и утверждает, что от него и идет искусство ваяния. Однако согласно тому, что пишет Плиний, искусство это попало в Египет от Гига Лидийского, который, находясь у огня и разглядывая собственную тень, схватил вдруг уголь и обвел на стене самого себя; и с той эпохи некоторое время существовал обычай, как утверждает тот же линии, рисовать одними линиями, не изображая тела красками. Последнее же было большим трудом изобретено Филоклом Египтянином, а также коринфянами Клеаном и Ардиксом и сикионцем Телефаном.

Клеофант, коринфянин, был у греков первым, применявшим краски, Аполлодор же первым, изобретшим кисть. Затем следовали Полигнот, Тасий, Зевксис и Тимагор Халкидский, Пифий и Алауф, все мужи знаменитейшие, а за ними славнейший Апеллес, столь уважавшийся и почитавшийся Александром Великим за ту же доблесть, хитроумнейший исследователь клеветы и милости, как нам показывает это Лукиан. И, как и всегда, почти все выдающиеся живописцы и скульпторы нередко получали в дар от неба в качестве украшения не только поэзию, как мы читаем о Пакувии но и философию, как мы это видим по Метродору, искушенному столько же в философии, сколько и в живописи, посланному афинянами к Павлу Эмилию для украшения триумфа, но оставшемуся читать философию его сыновьям.

Итак скульптура получила в Греции весьма большое развитие, и в ней проявили себя много превосходных художников, в числе которых были Фидий, афинянин, Пракситель и Поликлет, мастера величайшие. Также Лисипп и Пирготель имели большое значение в искусстве резьбы, а в скульптуре из слоновой кости Пигмалион, о котором рассказывают, что мольбами своими он вдохнул душу и дыхание в статую девушки им созданную. Равным образом и живопись почиталась и вознаграждалась древними греками и римлянами, ибо тем, кто доводил ее до чудесного совершенства, жаловали гражданство и крупнейшие должности.

Это искусство так процветало в Риме, что Фабий передал свое имя роду своему, подписываясь под своими произведениями, коими столь прекрасно расписал храм Спасения, и именуя себя Фабием-живописцем. Общественным постановлением было запрещено рабам заниматься в городах этим искусством, и такой почет постоянно оказывался народом искусству и художникам, что редкостные произведения в трофеях триумфов пересылались в Рим как вещи диковинные, а выдающиеся художники освобождались от рабства и получали признание со стороны республики почетными наградами. Те же римляне питали такое почтение к этим искусствам, что при разрушении города Сиракуз Марцелл не только оказал уважение одному знаменитому художнику, но и при разграблении вышеназванного города были приняты меры для предохранения от поджога той части, где находилась прекраснейшая расписная доска, перенесенная затем в Рим с триумфом и великой пышностью. Однако с течением времени, когда ими ограблен был почти весь мир, они перевезли самих художников и выдающиеся их произведения в Рим, который ими впоследствии и украсился, ибо большим украшением для него стали иноземные статуи – в большей степени, чем свои местные; ведь было известно, что в одном Родосе, столице небольшого острова, насчитывалось более тридцати статуй из бронзы и мрамора. Не менее того было у афинян, а больше того в Олимпии и Дельфах, и без числа в Коринфе, и все они были прекраснейшими и ценности величайшей. А разве не известно, что Никомед, царь ликийский, обуреваемый желанием приобрести Венеру работы Праксителя, истратил на нее почти все народные богатства? И не то же ли самое сделал Аттал, который для приобретения доски с Вакхом, написанным Аристидом, не задумался потратить более шести тысяч сестерций? Доска эта была помещена с величайшей торжественностью Луцием Муммием в храме Цереры для украшения того же Рима.

Но, несмотря на то, что это благородное искусство так ценилось, все же точно не известно, кто положил ему первое начало. Ибо, как уже говорилось выше, древнейшее искусство мы видим у халдеев. Некоторые приписывают это эфиопам, а греки самим себе. И также не без оснований можно предположить, что древнейшим оно было у тосканцев, как утверждает наш Леон-Баттиста Альберти, и весьма ясно об этом свидетельствует чудесная гробница Порсенны в Кьюзи, где недавно под землей между стен Лабиринта были найдены несколько черепков из обожженной глины с полурельефными изображениями, выполненными столь превосходно и в столь прекрасной манере, что легко можно определить, что в те времена искусство не зарождалось, а было уже ближе к вершине, чем к началу, – так совершенны эти работы. Равным образом в любой день о том же могут свидетельствовать многочисленные черепки красных и черных аретинских ваз, выполненных, судя по манере, приблизительно в то же время, с изящнейшей резьбой и барельефными фигурками и историями, а также многочисленными круглыми масками, тонко сработанными мастерами тех времен, которые были опытнейшими и достойнейшими в искусстве подобного рода, как показывает производимое ими впечатление. Также и по статуям, найденным в Витербо в начале понтификата Александра VI, видно, что скульптура в Тоскане ценилась и достигла немалого совершенства. И хотя время, когда они были созданы, точно не известно, все же и по манере фигур, и по характеру гробниц и построек в не меньшей степени, чем и по надписям тосканскими буквами, с правдоподобием можно предположить, что они весьма древние и выполнены в те времена, когда в наших краях все было в отличном и цветущем состоянии. Но чего уж яснее, если в наши времена, а именно в 1554 году, когда рыли рвы и возводили укрепления и стены Ареццо, была найдена бронзовая фигура в виде химеры Беллерофонта? Эта фигура показывает совершенство искусства, существовавшего в древности у тосканцев, что видно по этрусской манере и в гораздо большей степени по вырезанным на одной из лап буквам, а так как их всего несколько, то и предполагают, поскольку никто теперь этрусский язык не понимает, что они могут обозначать имя мастера или же самой фигуры, а возможно, и дату по летоисчислению того времени. Фигура эта за красоту свою и древность помещена синьором герцогом Козимо в зале новых апартаментов его дворца, где находятся мои росписи с деяниями папы Льва X. Кроме этой, там же было найдено много бронзовых фигурок в той же манере, находящихся во владении названного синьора герцога.

Но время создания произведений греков, эфиопов и халдеев столь же неопределенно, как и наших, а может быть, и еще больше, и в большинстве случаев и суждения о подобных вещах приходится основывать на предположениях, которые, впрочем, не так уж слабы, чтобы совсем попадать мимо цели. И потому я полагаю, что я не так уж отклонился от истины, и думаю, что и всякий, пожелавший внимательно рассмотреть эти доводы, присоединится к моему мнению, высказанному выше, что началом этих искусств была сама природа, образцом же или моделью – прекраснейшее мироздание, а учителем – тот божественный пламень, вложенный в нас особой милостью, который поставил нас не только выше всех прочих животных, но сделал нас подобными, да будет дозволено нам это сказать, Богу. И если в наши времена мы видим, как я надеюсь это показать немногим ниже, что простые мальчики, грубо воспитанные в лесах, по живости своего ума начали сами собой рисовать, имея образцом лишь эти прекрасные картины и скульптуры, созданные природой, то насколько более правдоподобным может и должно показаться предположение, что первые люди, чем менее они были отдалены от своего первоначала и божественного происхождения, тем более сами по себе обладали большим совершенством и лучшим умом, имея своим руководителем природу, учителем – чистейший разум, примером – столь прекрасный образец мироздания, и породили эти благороднейшие искусства и, постепенно их улучшая, от малого начала довели их в конце концов до совершенства. Я не хочу отрицать того, что был кто-то, кто начал первым, ибо знаю очень хорошо, что нужно, чтобы когда-нибудь кто-нибудь заложил основу, но не буду отрицать и возможности того, что один помогал другому и учил и пролагал путь рисунку, цвету и рельефу, ибо мне известно, что искусство наше целиком есть подражание природе, но и что в то же время нельзя самостоятельно поднять произведения так высоко, как при руководстве учителем, которого считаешь лучшим, чем самого себя. Скажу, однако, что утверждать определенно, кто это был или были, вещь опасная, и знать это, возможно, и не так уж необходимо, поскольку мы видим, каковы истинные корни искусства и откуда оно произошло. Ибо, так как произведения художников, составляющие их жизнь и славу с течением всепоглощающего времени постепенно погибали, как первоначальные, так за ними вторые и третьи, и так как писавших об этом тогда не было, то потомки не могли хотя бы этим путем узнать о них, и неизвестными оставались и сами художники, их создавшие. Когда же писатели начали вспоминать о прошлом, они не могли уже рассказать о тех, о которых нельзя было собрать никаких сведений, и таким образом первоначальными считаются у них те, память о которых была утеряна в последнюю очередь. Так, первым из поэтов по общему согласию считается Гомер, и Потому, что до него никаких поэтов не было (они существовали, хотя и не были столь превосходными, что ясно видно по его творениям), но потому, что об этих первоначальных, каковы бы они ни были, уже две тысячи лет как утеряны всякие сведения. Оставим, однако, позади эту область, слишком неопределенную из-за своей древности, и перейдем к вещам более ясным, а именно к вопросу о совершенстве, упадке и восстановлении, или, лучше сказать, возрождении искусств, о чем мы сможем рассуждать с большими и лучшими основаниями.