Страница 251 из 501
Родился Франческо в Парме в 1504 году и, так как отца он лишился малолетним ребенком, он остался на попечении двух своих дядей, братьев отца. Оба они были живописцами и воспитали его с величайшей любовью, преподав ему все похвальные обычаи, какие надлежит иметь христианину и человеку приличному.
И как только он подрос и взялся за перо, чтобы учиться писать, как, понуждаемый природой, предназначившей его от рождения рисунку, начал в этой области творить чудесные вещи. Это заметил учитель, обучавший его писать, и, видя, как со временем может возвыситься дух мальчика, убедил его дядьев учить его рисовать и писать красками. И хотя они были уже стариками и живописцами не весьма знаменитыми, они тем не менее понимали толк в произведениях искусства и, сознавая, что Бог и природа были уже первыми учителями молодого человека, они, дабы он приобрел хорошую манеру, не преминули весьма исправно обучать его рисованию под руководством превосходных мастеров. Считая, что он, можно сказать, родился с кистями в руках, они в дальнейшем, с одной стороны, его поощряли, но опасаясь, как бы чрезмерное учение не испортило ему здоровье, они иной раз его и сдерживали.
В конце концов, дожив до шестнадцатилетнего возраста и совершив чудеса в рисовании, он по собственному желанию написал образ св. Иоанна, крестящего Христа, в такой манере, что и теперь всякий, кто его видит, поражается тем, что подобная вещь была так хорошо выполнена мальчиком. Образ этот был поставлен в пермской Нунциате, обители братьев-цокколантов. Однако, не удовлетворившись этим, Франческо пожелал испытать себя в работе фреской и в Сан Джованни Эванджелиста, обители черных монахов св. Бенедикта, в одной из капелл он написал до семи фресок, так как и эта работа ему удавалась.
В это время, однако, папа Лев X послал синьора Просперо Колонна в поход на Парму, и дяди Франческо, опасаясь, что он будет терять время или собьется с истинного пути, отправили его вместе с его двоюродным братом Джироламо Маццуоли, тоже молодым живописцем, в Виадану, поместье герцога мантуанского, где они провели все время этой войны, и Франческо написал там два образа темперой: один из них, со св. Франциском, обретающим стигматы, и св. Кларой, был поставлен в церкви братьев-цокколантов, другой же – многофигурный, – с обручением св. Екатерины, был помещен в Сан Пьеро. И никто не верит, что написал это не старый мастер, а начинающий юноша.
Когда война кончилась и Франческо воротился с двоюродным братом в Парму, он первым делом закончил несколько картин, которые он из-за отъезда оставил незавершенными и которые находятся у разных лиц, а затем написал на дереве маслом Богоматерь с младенцем на руках со св. Иеронимом с одной стороны и блаженным Бернардином из Фельтро – с другой, а рядом в лице одного из названных он изобразил заказчика образа так отменно, что не хватает ему только дыхания. И все работы эти он выполнил, когда ему не было еще и девятнадцати лет. После этого, когда начал он зарабатывать порядочно, когда он услышал, как восхваляли творения добрых мастеров и в особенности Рафаэля и Микеланджело, его охватило желание увидеть Рим, и он высказал это желание и свои намерения своим престарелым дядям, которые остались этим довольны, так как признали подобное желание похвальным, но посоветовали ему взять с собой кое-что из своих работ, которые могли бы ему открыть доступ к тамошним синьорам и художникам его профессии. Совет этот Франческо понравился, и он написал три картины – две малые и одну довольно большую, на которой изобразил Богоматерь с младенцем на руках, которая благосклонно принимает от ангела некие плоды, а также старца с волосатыми руками, и было выполнено это искусно и толково, с прекрасным колоритом.
Помимо этого, дабы углубиться в тонкости искусства, начал он однажды писать самого себя, глядясь в зеркало, состоящее из двух полушарий, какие бывают у цирюльников. Занимаясь этим, он обратил внимание на несообразности, которые образуются из-за круглости зеркала на закруглениях: как изгибаются балки потолка, как странно сокращаются двери и целые здания, и захотелось по собственной причуде ему все это воспроизвести. И потому, заказав точеный деревянный шар и расколов его пополам, он на одном из полушарий, равном по величине зеркалу, с большим искусством начал воспроизводить все, что видел в зеркале, и в особенности самого себя так близко к натуре, что и оценить это и поверить этому было бы невозможно, а так как все предметы, приближающиеся к зеркалу, увеличиваются, а удаляющиеся уменьшаются, он изобразил рисующую руку несколько более крупной, как видно в зеркале, и настолько хорошо, что она казалась совсем настоящей. А так как Франческо был очень красив и лицо его, и наружность были очень изящными, скорее ангельскими, чем человеческими, то и изображение его в этом шаре казалось божественным, и так счастливо удалась ему вся эта работа, что написанное не отличалось от действительного, так как блеск стекла, все подробности отражений, свет и тени были столь подлинными и верными, что большего от человеческих способностей ожидать было невозможно.
Закончив эти работы, признанные редкостными не только его стариками, но изумительными и чудесными многими другими, знавшими толк в искусстве, он уложил картины и портрет и в сопровождении одного из дядей отправился в Рим. Там увидел картины датарий, оценил их по достоинству, и юноша с дядей тотчас же были представлены папе Клименту, который, увидев работы и столь юного Франческо, был поражен, а вслед за ним и весь двор. И его святейшество тут же, оказав ему много милостей, заявил, что желает передать Франческо роспись Папской залы, все своды которой в свое время отделал лепниной и живописью Джованни из Удине.
И вот, после того как Франческо поднес картины папе и получил от него не только обещания, но и всякие милости и подарки, он, побуждаемый славой и похвалами, которые он слышал, и пользой, на которую он мог возлагать надежды при подобном первосвященнике, написал прекраснейшую картину Обрезания, признанную папой вещью весьма редкостной по выдумке из-за необычайного тройного освещения этой картины, ибо первые фигуры были освещены сиянием лика Христова, на вторые падал свет от фигур, приносивших жертвенные дары и поднимавшихся по лестницам с зажженными факелами в руках, а задних обнаруживала и освещала заря, раскрывавшая прекрасный пейзаж с многочисленными постройками. Законченную картину он поднес папе, поступившему с ней не так, как с другими, ибо картину с Богоматерью он подарил кардиналу Ипполито Медичи, своему племяннику, а портрет в зеркале мессеру Пьетро Аретино, поэту, находившемуся у него на службе. Обрезание же он оставил у себя, а со временем, как говорят, оно перешло к императору. Но портрет с зеркалом я помню: в юные годы я видел его в Ареццо, в доме названного мессера Пьетро Аретино, где его показывали проезжающим через город иностранцам как редкостную вещь; позднее он попал, а как, не знаю, в руки вичентинца Валерио, резчика по хрусталю, ныне же он находится у венецианского скульптора Алессандро Витториа, ученика Якопо Сансовино.
Возвратимся, однако, к Франческо: обучаясь в Риме, он пожелал увидеть все находившиеся в этом городе древние и новые произведения как скульптуры, так и живописи. Но особенно преклонялся он перед творениями Микеланджело Буонарроти и Рафаэля Урбинского, и, как потом говорили, дух Рафаэля вселился в тело Франческо, так как видели, что юноша этот был столь же редкостным в искусстве и благородным и приятным в обращении, каким был Рафаэль, а главное, потому, что стало известно, насколько он старался во всем ему подражать, и больше всего в живописи. Старания эти были не напрасны, ибо многочисленные мелкие картины, написанные им в Риме, большая часть которых попала затем в руки кардинала Ипполито Медичи, были поистине чудесны; таким же было и тондо с прекраснейшим Благовещением, написанное им для мессера Аньоло Чезис, находящееся ныне в его доме и почитающееся редкостной вещью. Равным образом написал он картину с Мадонной, Христом, несколькими ангелочками и св. Иосифом, исключительно прекрасную по выражению лиц, по колориту и по изяществу и тщательности, с каким они явно написаны; произведение это раньше было у Луиджи Гадди, теперь же должно быть у его наследников.