Страница 211 из 501
Эти и некоторые другие работы, о которых упоминать не приходится, распространили славу и известность Тимотео, и Рафаэль весьма настойчиво начал звать его в Рим. Отправившись туда с величайшей охотой, он был принят с любезностью и приветливостью, которые были свойственны Рафаэлю не в меньшей степени, чем превосходство в искусстве. И вот начал Тимотео работать с Рафаэлем и в течение менее чем одного года много приобрел не только в искусстве, но и в имуществе, и переслал даже домой порядочную сумму денег.
Вместе с мастером он выполнил в церкви делла Паче собственноручно и по своему замыслу сивилл, тех, что в люнетах по правую руку и так ценятся всеми живописцами; некоторые из них утверждают, что они еще помнят, как он там работал, и об этом свидетельствуют и картоны, находящиеся до сих пор у его наследников. Равным образом и в скуоле св. Екатерины Сиенской он самостоятельно написал ложе с покойником и все прочее, что его окружает, вещь, которую так расхвалили, и хотя некоторые сиенцы, слишком уж любящие свою родину, приписывают эти работы другим, легко определить, что сделал их Тимотео, как по изяществу и нежности колорита, так и по другим памяткам, оставленным им в этом знаменитейшем очаге превосходнейших живописцев. Между тем хотя жить в Риме было для Тимотео хорошо и почетно, он не смог, как могут многие, вынести разлуки с родиной, куда его к тому же ежечасно влекли и звали призывы друзей и мольбы старой уже матери; к неудовольствию Рафаэля, сильно его полюбившего за добрые его качества, он возвратился в Урбино.
Вскоре после этого Тимотео, по настоянию родственников, женился в Урбино и так привязался к своей родине, где пользовался большим почетом и где, более того, начал заводить и детей, что твердо решил никуда больше не уезжать, несмотря на то, что Рафаэль звал его обратно в Рим, как это видно по нескольким сохранившимся письмам. Тем не менее он остался в Урбино и выполнил много работ и там, и в окрестных городах. В Форли он вместе со своим другом и земляком Джироламо Дженгой расписал капеллу, а потом целиком собственноручно написал образ, посланный в Читта ди Кастелло, и еще один для Кальи. Кое-что написал он фреской в Кастель Дуранте, и эти его работы поистине заслуживают похвалы, как и все другие, ибо свидетельствуют о том, что он был живописцем, обладавшим большой легкостью в изображении фигур и пейзажей, а также в других областях живописи.
В Урбино он по просьбе епископа Арривабене, мантуанца, и совместно с упомянутым Дженгой расписал в соборе капеллу св. Мартина, причем алтарный образ и средняя часть капеллы целиком руки Тимотео. В названной церкви он написал также стоящую Магдалину, одетую в короткий плащ и до земли покрытую волосами, написанными так красиво и правдиво, что кажется, будто ветер шевелит ими, не говоря уже о божественном лике, выражение которого поистине являет ее любовь к своему учителю. В церкви Санта Агата есть еще один образ его же работы с очень хорошими фигурами, а в церкви Сан Бернардино за городом он написал ту самую сильно восхвалявшуюся картину, которая находится по правую руку на алтаре Урбинских дворян Бонавентури и на которой с прекраснейшим изяществом изображена благовествуемая Дева, стоящая со сложенными руками и воздетыми к небу лицом и очами; наверху же, в воздухе, посреди большого сияющего круга стоит младенец, опирающийся ногой на Святого Духа в виде голубя, а в левой руке он держит шар, обозначающий собою вселенскую державу, другую же поднял для благословения; справа от младенца ангел указует перстом Мадонне на названного младенца, внизу же, то есть рядом с Мадонной и тоже с правой стороны – Креститель, покрытый верблюжьей шкурой, искусно изодранной, чтобы показать обнаженность фигуры, а слева совершенно обнаженный св. Себастьян, привязанный к дереву в прекрасной позе и написанный так тщательно, что большей рельефности и большей красоты в любой части тела и быть не может.
При дворе светлейших герцогов Урбинских в потайном кабинете находятся написанные им собственноручно Аполлон и две удивительно красивые полуобнаженные музы. Он написал для них же много картин и прекраснейшим образом отделал несколько помещений. Затем вместе с Дженгой расписал он несколько отосланных французскому королю конских седел, украшенных фигурами разных зверей, настолько прекрасных, что зрителю казалось, будто они живые и двигаются. Он воздвиг также несколько триумфальных арок, наподобие древних, по случаю бракосочетания светлейшей герцогини Леоноры с синьором герцогом Франческо Мариа, которому они безмерно понравились, равно как и всему двору, за что многие годы и получал почетное жалование от семейства названного синьора.
Тимотео был смелым рисовальщиком, но в гораздо большей степени отличался нежным и приятным колоритом, и настолько, что его работы и не могли быть выписаны с большей чистотой и тщательностью. Человек он был веселый, от природы жизнерадостный и, по существу, легкомысленный, а в шутках и беседах острый и презабавный. Он любил играть на всякого рода инструментах, а в особенности на лире, под звуки которой он пел, импровизируя с грацией необыкновенной.
Скончался он в год спасения нашего – 1324-й, на пятьдесят четвертом году своей жизни, оставив родину столько же обогащенной его славой и доблестями, сколько и опечаленной его утратой. Он оставил в Урбино некоторые вещи незавершенными, которые, будучи закончены потом другими, при сравнении показывают, как велики были достоинства и мастерство Тимотео. Его рукой выполнено несколько рисунков, хранящихся в нашей Книге и полученных мною от весьма знающего и благородного мессера Джован Мариа, его сына; они очень хороши и несомненно достойны похвалы: это набросок пером портрета великолепного Джулиано деи Медичи, нарисованный Тимотео в то время, когда Джулиано находился при Урбинском дворе, в тамошней знаменитейшей академии, а также «Noli me tangere» и евангелист Иоанн, спящий в то время, как Христос молится в саду; все они прекрасны.
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ АНДРЕА ИЗ МОНТЕ САНСОВИНО СКУЛЬПТОРА И АРХИТЕКТОРА
Хотя Андреа, сын Доменико Контуччи из Монте Сансовино, и родился от очень бедного отца, обрабатывавшего землю и предназначавшего сына пасти стадо, он тем не менее отличался замыслами столь высокими, талантом столь редким и умом в своей работе и в рассуждениях о трудностях перспективы и архитектуры столь живым, что не было в его время разума лучшего, более тонкого и редкостного, который мог бы, как он, рассеять и прояснить самые большие сомнения, за что он всеми понимающими людьми по заслугам почитался в свое время человеком в названных занятиях исключительнейшим.
Родился Андреа, как говорят, в 1460 году и в детстве пас стадо и, как это рассказывают и о Джотто, рисовал по целым дням на песке, а летом лепил из глины какую-нибудь скотину из тех, что он сторожил. И вот случилось так, что в один прекрасный день, там, где он пас свою скотину, проходил один флорентийский гражданин и, говорят, что это был Симоне Веспуччи, который был тогда в Монте подестой. Он увидел мальчика, который весь был поглощен тем, что не то рисовал, не то лепил что-то из глины, подозвал его к себе и, поняв наклонности мальчика и узнав, чьим он был сыном, выпросил его у Доменико Контуччи, охотно на это согласившегося, и обещал ему, что заставит мальчика учиться рисовать, чтобы посмотреть, чего могут достичь его природные склонности, поощряемые постоянным учением. Симоне, по возвращении во Флоренцию, отдал его в обучение Антонио Поллайоло, у которого Андреа научился столькому, что по прошествии нескольких лет стал превосходнейшим мастером. В доме названного Симоне, что у Понте Веккио, и теперь еще можно видеть бичуемого у столба Христа, выполненного им в те времена на картоне с большой тщательностью, а кроме того и две чудесные головы из терракоты, изображающие по древним медалям императоров, – одна Нерона, другая Гальбу, головы эти служили украшением камина, но Гальба находится теперь в Ареццо в доме Джорджо Вазари. После этого, все же во Флоренции, он сделал терракотовую плитку для церкви Санта Агата в Монте Сансовино со св. Лаврентием и несколькими другими святыми, а также с мелкими отлично выполненными историями, и вскоре после этого сделал и другую, ей подобную, с очень красивым Успением Богоматери и со святыми Агатой, Лючией и Ромуальдом; плиту эту позднее делла Роббиа покрыли глазурью. Продолжая заниматься скульптурой, он в юности своей сделал для Симоне Поллайоло, иначе Кронаки, две капители пилястров для ризницы церкви Санто Спирито, которыми приобрел широчайшую известность, почему ему и было поручено выстроить проход между названной ризницей и церковью, а именно, он создал там из мачиньо композицию коринфского ордера с двенадцатью круглыми колоннами, то есть по шесть с каждой стороны, а на колонны он положил архитрав, фриз и карниз и вывел цилиндрический свод целиком из того же камня, с украшенными резьбой кессонами; вещь эта новая, разнообразная и богатая, получила большое одобрение. Правда, что если бы названные членения свода вместе с карнизами, которые отделяют друг от друга квадратные круги, их украшающие, с более точным расчетом и с большей соразмерностью совпадали с осями колонн, произведение это было бы вполне совершенным во всех своих частях, да и сделать это было нетрудно. Однако, как я в свое время слышал от некоторых старых друзей Андреа, он говорил в свою защиту, что соблюдал в своде способ членений, принятый в римской Ротонде, где ребра, расходящиеся от среднего верхнего глазка, через который в храм проникает свет, образуют между собой постепенно сужающиеся рамы углублений для розеток, и такое же сужение происходит и с самими ребрами, почему они и не совпадают с осями колонн. К этому Андреа добавлял, что, если строитель храма Ротонды, наилучшим образом задуманного и самого соразмерного из всех существующих храмов, не учел этого в своде больших размеров и столь значительном, тем более можно было пренебречь этим, распределяя впадины меньшей величины. Однако многие художники и в особенности Микеланджело Буонарроти придерживались того мнения, что Ротонда выстроена тремя архитекторами, причем первый довел ее до конца карниза, что над колоннами, другой – вверх от этого карниза и до того места, где находятся окна более изящного ордера, так как действительно эта вторая часть отличается иной манерой от нижней части и как раз в ней членения свода и не соответствуют осям колонн; третий же, как полагают, выстроил знаменитый портик, произведение единственное в своем роде.