Страница 142 из 501
Не буду говорить, ибо не стоит того, и о неких восковых свечах, которые расписывались всякими фантазиями, но так грубо, что простонародных маляров называли «свечными», а плохие картины – «восковыми чучелами». Скажу только, что во времена Чекки они уже почти не применялись и вместо них устраивались колесницы, похожие на триумфальные, какие в ходу и поныне. Первой из них была Монетная колесница, которая была доведена до совершенства, как это ныне ежегодно можно видеть в Иванов день, когда ее выпускают мастера и начальники Монетного двора, сверху увенчав ее фигурой св. Иоанна и окружив ее снизу многими другими святыми и ангелами, изображаемыми живыми людьми. Недавно было постановлено, что такую колесницу должен изготовить каждый околоток, ставивший восковую свечу, и таких колесниц было сделано не меньше десяти для торжественного прославления названного праздника; однако больше их не строят из-за несчастных случаев, вскоре после этого приключившихся. Первая же, принадлежавшая Монетному двору, была выстроена под руководством Чекки мастерами Доменико, Марко и Джулиано дель Tacco, которые были тогда во Флоренции из первых мастеров-деревообделочников, работавших в области резьбы и инкрустации. В этой колеснице особого одобрения помимо прочих вещей заслуживали нижние колеса, которые были устроены на шарнирах так, чтобы при поворотах на углах можно было поворачивать все сооружение и чтобы оно наклонялось как можно меньше, в особенности ради безопасности тех, кто на нем был привязан.
Он же выстроил для чистки и подправки мозаики абсиды церкви Сан Джованни леса, которые по желанию поворачивались, поднимались, опускались и придвигались с такой легкостью, что управлять ими можно было вдвоем, благодаря чему Чекка приобрел величайшую известность.
Когда флорентинцы обложили своими войсками Пьянкальдоли, благодаря его же выдумке солдаты вошли туда через подкоп без единого удара мечом. После чего, следуя дальше с тем же войском к некоторым другим крепостям, он собирался измерить какую-то высоту в опасном месте, но был убит по воле злой судьбы, а именно: когда он высунул из-за стены голову, чтобы опустить отвес, некий священник из числа неприятелей, боявшихся изобретений Чекки, больше чем целого войска, выстрелил в него из станкового арбалета и снарядом угодил ему в голову так, что бедняга тут же и умер. Гибель и утрата Чекки сильно огорчили и все войско и всех его сограждан, но, поскольку этому ничем уже нельзя было помочь, он в своем гробу был отправлен во Флоренцию, где сестры его похоронили в церкви Сан Пьеро Скераджо, а под его мраморным изображением была помещена нижеследующая эпитафия: Fabrum magister Cicca, natus oppмdis vel obsidendis vel tuendis. hic jacet. Vixit a
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ДОН БАРТОЛОМЕО АББАТА ИЗ САН КЛЕМЕНТЕ МИНИАТЮРИСТА И ЖИВОПИСЦА
Редко бывает, чтобы тому, кто обладает доброй душой и ведет образцовую жизнь, небо не даровало отменных друзей и почетную обитель и чтобы он за добронравие свое не заслужил себе уважение при жизни, а после смерти не вызвал по себе величайшую тоску во всяком, кто его знал. Так это было и с дон Бартоломео делла Гатта, настоятелем аббатства Сан Клементе в Ареццо, который отличался в разных областях и был человеком в высшей степени порядочным во всех своих поступках. Будучи в свое время монахом ордена камальдульцев в монастыре дельи Анджели во Флоренции, он в юности своей сделался, может быть, по тем причинам, о которых говорилось выше в жизнеописании дон Лоренцо, миниатюристом единственным в своем роде и весьма опытным в области рисунка, о чем могут свидетельствовать миниатюры, выполненные им для монахов Санта Фьора э Санта Лучилла в аретинском аббатстве, и в особенности требник, поднесенный папе Сиксту, где на первой странице молитвы о пресуществлении Даров было прекраснейшее изображение Страстей Христовых, подобных тем, что он написал для луккского собора Сан Мартино, где они и хранятся.
Вскоре после этих работ отцу этому было передано названное аббатство Сан Клементе в Ареццо аретинцем Мариотто Мальдоли, генералом камальдульцев и из того же семейства, к которому принадлежал тот Мальдоли, который подарил св. Ромуальду, основателю этого ордена, землю и угодие Камальдоли, именовавшееся в то время Мальдольским полем. В благодарность за эту бенефицию дон Бартоломео написал потом много вещей для названного генерала и его ордена. Когда же наступила чума 1468 года, во время которой, так же как это делали и многие другие, аббат сидел дома, не справляя треб, он начал писать большие фигуры, и, видя, что это у него выходит так, как ему хочется, начал выполнять кое-какие работы; и первой из них был св. Рох, которого он написал на дереве для ректоров аретинского братства и который находится ныне в приемной, где они собираются, и святой этот поручает Богоматери аретинский народ. На этой картине он изобразил площадь названного города и богоугодный дом этого братства, а также нескольких могильщиков, которые пришли погребать мертвых. Он написал также и другого св. Роха, равным образом на дереве, в церкви Сан Пьеро, изобразив город Ареццо в тогдашнем его виде, весьма отличном от теперешнего, и, наконец, еще одного, также написанного на дереве и гораздо лучше обоих вышеназванных, в приходской церкви города Ареццо в капелле Липпи, причем этот св. Рох – фигура прекрасная и редкостная, может быть, лучшая из всех когда-либо им написанных, а голова и руки его таковы, что более красивых и более естественных и быть не может. В том же городе Ареццо он написал на дереве в Сан Пьеро, обители братьев-сервитов, ангела Рафаила и там же написал портрет блаженного Якопо Филиппо из Пьяченцы.
Приглашенный после этого в Рим, он написал историю в капелле папы Сикста совместно с Лукой из Кортоны и Пьетро Перуджино, а по возвращении в Ареццо в капелле Гоццари, в Епископстве, – кающегося св. Иеронима, который, худой и бритый, с глазами, пристальнейшим образом устремленными на распятие, и бия себя в грудь, отличнейшим образом показывает, насколько любовный жар, пылающий в этой истощеннейшей плоти, способен искушать девственность. И тут же он изобразил огромнейшую скалу, а также несколько гротов, между обвалившимися камнями на которых написал несколько историй из жития этого святого, с весьма изящными небольшими фигурами. После этого в церкви Сант Агостино он написал для монахинь так называемого третьего ордена в одной из капелл фреску с изображением Венчания Богоматери, весьма одобренную и отлично выполненную, а ниже, в другой капелле, на большой доске – Успение с несколькими ангелами, прекрасно одетыми в тонкие ткани; и доска эта, написанная темперой, получила большое одобрение, и в самом деле выполнена она была с хорошим рисунком и отделана с тщательностью необыкновенной. Он же написал фреской в полутондо, что над дверями церкви Сан Донато в аретинской крепости, Богоматерь с младенцем на руках, св. Доната и св. Гвальберта, все – очень красивые фигуры. В аббатстве Санта Фьоре в названном городе его работы капелла, как войдешь в церковь через главные двери, в которой св. Бенедикт и другие святые выполнены им с большим изяществом, с хорошими приемами и с мягкостью. Равным образом написал он в одной из капелл Епископства усопшего Христа для Джентиле Урбинате, епископа аретинского, большого своего друга, с которым он почти постоянно жил в епископском дворце, а в лоджии изобразил самого епископа, своего викария, и сера Маттео Франчини, банковского нотариуса, читающего ему буллу; а также поместил там свой автопортрет и портреты нескольких каноников города. Для того же епископа он составил проект лоджии, расположенной между дворцом и епископством на одном уровне с церковью и дворцом, и посередине по поручению епископа поместил в виде капеллы его гробницу, где он должен был быть погребен после своей кончины; и выполнил уже большую часть работы, но, будучи настигнутым смертью, оставил ее незавершенной, и, хотя завещал своему преемнику ее закончить, дальше она не подвинулась, как часто бывает с работами, которые кто-нибудь в подобных случаях завещает закончить после своей смерти. Для названного епископа аббат выполнил в старом соборе прекрасную и большую капеллу, но, так как существовала она недолго, подробнее говорить об этом не стоит.