Страница 128 из 501
И вот, в то время как каждый из них занимался своей работой, Андреа воспылал величайшей завистью к Доменико, ибо, хотя и сознавал, что превосходит его в рисунке, тем не менее ему не нравилось, что граждане ухаживали за чужеземцем и осыпали его ласками; и по этому поводу гнев и негодование охватили его с такой силой, что он только и думал о том, как бы отделаться от него тем или иным путем. А так как Андреа был не менее ловким притворщиком, чем превосходным живописцем, и когда хотел, умел делать веселое лицо и быть приветливым на язык, скрывая свою злобу в душе и сохраняя неколебимую решительность во всех своих действиях, как и в своих замыслах, он поступал с Доменико так же, как и с другими, имея обыкновение тайно отмечать ногтем на работах художников подмеченные им ошибки. Когда же в дни его юности его работы порицались за что-нибудь, то он ударами и другими оскорблениями давал понять своим хулителям, что умеет и всегда готов отомстить любым способом за нанесенное ему оскорбление.
Однако, прежде чем перейти к работам в этой капелле, скажем кое-что и о Доменико, который до приезда во Флоренцию с большим изяществом написал некоторые вещи совместно с Пьеро делла Франческа в Лорето в ризнице Санта Мариа, благодаря чему, помимо того что он делал в других местах (как, например, в Перудже одну из комнат в доме Бальони, ныне разрушенном), он стал известным во Флоренции, куда затем и был приглашен. Прежде всего он написал там на Канто де'Карнесекки, на углу двух улиц, одна из которых идет к старой, а другая – к новой площади Санта Мариа Новелла, в табернакле, фреску с изображением Богоматери в окружении нескольких святых. Работа эта, понравившаяся и получившая большое одобрение граждан и тогдашних художников, послужила причиной того, что в проклятой душе Андреа разгорелось еще больше негодования и зависти к бедному Доменико. И потому, решив обманом и предательством добиться того, чего он без явной опасности для себя не мог сделать открыто, он притворился ближайшим другом Доменико, который, как человек добрый и ласковый, любивший петь под музыку и играть на лютне, охотно с ним подружился, так как Андреа казался ему человеком умным и веселым. Так и продолжалась эта дружба: искренняя с одной стороны и притворная с другой. Они вместе проводили все вечера, развлекались и устраивали серенады своим возлюбленным. Доменико это очень нравилось, и, полюбив Андреа по-настоящему, он научил его способу писать маслом, которого в Тоскане еще не знали.
Итак, – буду продолжать по порядку – на отведенной ему стене капеллы в Санта Мариа Нуова Андреа написал Благовещение, которое признается великолепнейшим произведением за то, что он в нем изобразил ангела парящим в воздухе, что до него не было принято. Но еще лучшей работой считается та, где он написал Богоматерь, поднимающуюся по ступеням храма, на которых он изобразил много нищих и среди прочих одного, который бьет другого горшком по голове, и не только эта фигура, но и все остальные поистине прекрасны, ибо, соревнуясь с Доменико, он выполнил их с большим старанием и с большой любовью. Мы видим там также изображенный в перспективе и свободно стоящий посреди площади восьмигранный храм с многочисленными пилястрами и нишами и с передним фасадом, превосходно украшенным мраморными статуями. А вокруг площади расположены разнообразные красивейшие здания, на которые с одной стороны падает тень от храма, освещенного солнцем, в соответствии с его очень красивым, трудным, но искусно осуществленным замыслом. С другой стороны мастер Доменико написал маслом Иоакима, посещающего св. Анну, свою супругу, а внизу – Рождество Богородицы, где он с большим изяществом изобразил очень нарядную комнату и мальчика, который стучит в дверь молотком. Еще ниже он написал Обручение Богородицы с большим количеством портретов с натуры, среди которых он изобразил Бернардетто деи Медичи, флорентийского коннетабля, в красном берете, Бернардо Гваданьи, который был гонфалоньером, Фолько Портинари и других представителей того же семейства. Он очень живо изобразил там также карлика, ломающего палку, и нескольких женщин в платьях исключительно красивых и изящных, какие носили в те времена. Однако работа эта осталась незавершенной по причинам, о которых будет сказано ниже.
Между тем Андреа на своей стене написал маслом Успение Богоматери, на котором из-за упомянутого соревнования с Доменико и чтобы его считали именно за того, каким он и был на самом деле, он, как мы видим, с невероятной тщательностью изобразил в ракурсе гробницу, в которой лежит усопшая дева, и, хотя эта гробница длиной не более полутора локтей, тем не менее кажется, что в ней их целых три. Вокруг стоят апостолы, выполненные таким образом, что хотя на лицах их и отражается радость по поводу того, что их госпожа возносится на небеса Иисусом Христом, но в то же время видна и горечь, что они остаются на земле без нее. Среди этих апостолов есть и несколько ангелов с зажженными светильниками, с прекрасным выражением лиц и написанные так хорошо, что видно, что Андреа владел масляными красками не хуже, чем его соперник Доменико. На этих живописных работах Андреа написал с натуры мессера Ринальдо дельи Альбицци, Пуччо Пуччи, Фальганаччо, который был посредником при освобождении Козимо деи Медичи вместе с Федериго Малевольти, хранившего ключи от «альбергетты». Равным образом он изобразил там мессера Бернардо ди Доменико делла Вольта, смотрителя тамошней больницы, коленопреклоненного, который кажется живым, а в кругу, у края картины, самого себя в виде Иуды Искариота, каковым он и был и по наружности, и по поступкам.
Когда же Андреа довел эту работу до благополучнейшего завершения, то, ослепленный завистью к похвалам, которыми, как он слышал, награждался талант Доменико, решил отделаться от него окончательно и, обдумав много способов, один из них привел в исполнение следующим образом. В один летний вечер Доменико, как обычно, взял свою лютню и ушел из Санта Мариа Нуова, оставив Андреа в его комнате за рисованием, так как Андреа не захотел последовать приглашению к совместной прогулке под предлогом, что ему нужно доделать какие-то важные рисунки. Итак, Доменико ушел развлекаться один, Андреа же незаметно притаился, ожидая его за углом.
Когда же Доменико, возвращаясь домой, с ним поравнялся, то Андреа какими-то свинцовыми гирями пробил ему лютню, а вместе с тем и живот. Но, так как ему показалось, что этого все еще недостаточно, он этой же гирей нанес ему смертельный удар по голове, а потом, оставив его лежать на земле, вернулся в свою комнату в Санта Марна Нуова и, запершись, стал рисовать так же, как рисовал, когда от него ушел Доменико. Между тем сбежались служители больницы, услышавшие шум, увидели, в чем дело, и стали звать самого Андреа, предателя и убийцу, чтобы сообщить ему печальную новость. А тот, прибежав туда, где вокруг Доменико собрались все остальные, прикинулся безутешным и все повторял: «Увы, брат мой, увы, брат мой!» Наконец Доменико испустил дух у него на руках, и так и не узнали – настолько тщательно это было сделано, – кто его убил, а если бы Андреа перед смертью не открылся на исповеди, этого не знали бы и до сих пор.
Андреа написал в церкви Сан Миньято фра ле Торри во Флоренции образ Успения Богоматери с двумя фигурами, а в Наве а Ланкетта, что за воротами алла Кроне, в табернакле, Богоматерь. Он же изобразил в доме Кардуччи, ныне Пандольфини, нескольких знаменитых людей – частично по воображению, частично же с натуры. Среди них Филиппо Спано дельи Сколари, Данте, Петрарка, Боккаччо и другие. В Скарперии, что в Муджелло, он написал над дверями дворца викария очень красивую обнаженную Любовь, позднее уничтоженную. В 1478 году, когда семейством Пацци и другими их приверженцами и заговорщиками был убит в Санта Марна дель Фьоре Джулиано Медичи, а брат его Лоренцо ранен, Синьория постановила, чтобы все, принимавшие участие в заговоре, были как изменники изображены на фасаде палаццо дель Подеста, и, когда работа эта была предложена Андреа, он, находясь на службе у дома Медичи и будучи им обязанным, согласился на это весьма охотно и, принявшись за работу, выполнил ее столь прекрасно, что все были потрясены. В самом деле, невозможно и сказать, сколько искусства и вкуса было вложено в изображения этих людей, большинство которых были написаны с натуры повешенными за ноги в странных, весьма разнообразных великолепнейших положениях. Работа эта, понравившаяся всему городу и в особенности знатокам живописи, была причиной того, что с тех пор он стал именоваться не Андреа из Кастаньо, а Андреа дельи Импиккати.