Внучка бабы Яги

— Ты только не лютуй! Я же не ведьмина внучка — мне жизнь строить надо. Я в девках уже заневестилась. Только пообещай, что в отместку мужа у меня уводить не будешь! — испуганно зачастила подруга, уже, видимо, бывшая.

— Обещаю, — сказала я помертвевшими губами, отпуская острый девичий локоток.

Стеша пытливо заглядывала в мое лицо:

— Ведьмину клятву дай!

Ну, точно подучил кто-то! Не могла девушка про такие тонкости сама угадать. Только вот ошиблась она — я не ведьма, по крайней мере, не взрослая, нити судеб плести не обучена. Да и нужен мне ее муж, как зайцу пятая нога. Но если ей так легче… Наклонившись к розовому ушку собеседницы, я подпустила в голос трагизма и прошептала несколько десятков слов. Завороженно выслушав рецепт приготовления утки по-хински на языке оригинала, Стеша округлила глаза:

— И все?

— А что ты хочешь? Гром с молниями? Дождь из лягушек?

Несколько мгновений девушка раздумывала, затем степенно кивнула:

— Ну все, бывай, Лутоня. Зла на меня не держи.

И только краешек пестрой юбки мелькнул в конце улицы, будто попрощалась со мной моя единственная дружба. Удачи тебе, Стеша, в настоящей взрослой жизни! Надеюсь, все у тебя будет хорошо.

Три колокольных удара на площади возвестили о середине дня. Надо же, а я и не заметила, как за разговором мы дошли до центра Мохнатовки. У дома старосты разгружались подводы, суетились работники, ржали лошади — вернулся обоз из Стольного града. Деревенские бабы встречали своих мужей, отпущенных князем после отработки повинности. Вон и Матрена повисла на шее у мужа, искренне рыдая после долгой разлуки. Высоченный Лаврентий придерживал жену с осторожностью, ласково поглядывая на огромный живот супруги.

Ощутимый тычок под ребра вернул меня к действительности. Больно! Я схватилась за бок:

— Смотри, куда прешь! — Вежливость — это у меня от бабушки, наследственное.

— О, сударыня, три тысячи извинений! — Долговязый нескладный парень одной рукой поправлял сползающие с носа очки, а другой пытался перехватить гладкий черный футляр, с локоть длиной, который и был причиной членовредительства.

Отвисшая челюсть помешала мне достойно ответить, а верзила тем временем разливался соловьем:

— Позвольте представиться — барон Зигфрид фон Кляйнерманн, студент Квадрилиума и ваш покорный слуга. — Парень сложился чуть не вдвое, потешно оттопырив локоть.

Я прыснула. Швабскому наречию бабушка меня худо-бедно обучала. Фамилия моего нового знакомца дословно означала «маленький человек».

— Какое несказанное счастье, сударыня, что карты, — тут он разогнулся и потряс футляром, — привели меня именно к вам, образчику, так сказать…

Я вообще перестала что-то понимать, кроме того, что в тубусе у добра молодца карты. Хотя… Надо еще уточнить, игральные или географические. Образчиком чего я являлась, так и осталось тайной, — от резного крыльца раздался зычный окрик старосты Платона Силыча: «А ну, студент, ходь сюды!» Мой галантный кавалер слегка вздрогнул. (Любого проберет с непривычки — у дядьки Платона голосина такой, что на медведя ходить можно заместо рогатины.) Я ожидала, что парень моментально ринется к Силычу, но тот продолжал стоять как столб.

— Могу я узнать имя прекрасной незнакомки?

Вот гад, еще и издевается! А может, у него, болезного, зрение совсем слабое? Вон и очки нацепил. Я разозлилась:

— Так чего ж не узнать. Вас же в университетах гадать учат — на гуще там, потрохах всяких… Или карты свои раскинь.

Добив студента гневным взглядом, я развернулась на пятках (надо все-таки сапоги из сундука достать) и гордо двинулась домой. По дороге я занималась самоедством. Ну вот, в кои веки выпала возможность с умным человеком пообщаться, со студентом. А я ни словечка молвить не смогла. А как ступор прошел, нахамила. Он, наверное, решил, что я дурочка деревенская — только мычать горазда…

— Фройляйн Ягг, Лутоня, подождите!

Зигфрид бежал вдоль улицы, как кузнечик-переросток, полы сюртука трепались по ветру, светлые волосы выбились из короткой косицы. Я невольно улыбнулась.

— Сударыня, — запыхавшись, продолжил студент, когда мы поравнялись, — прошу простить мне мое невежество. Я должен был дождаться, чтобы кто-нибудь представил меня… Ваше возмущение уместно, но позвольте мне искупить свою вину.

— Да что вы, сударь, это мне нужно просить прощения. Моя неприветливость по отношению к гостю нашего… города (эк я Мохнатовку повысила!) заслуживает только порицания.

А пусть знает птаха залетная, что и мы не лыком шиты! Куртуазность разводить научены не хуже прочих. Вопреки моим ожиданиям, парень не убежал с криками ужаса, а даже расслабился и посветлел лицом. Серые глаза смотрели с одобрением.

— Фройляйн Лутоня позволит проводить ее?

— О да! — смущенно потупилась я.

Чего ж не позволить, коли охота есть. Как говорится, назвался груздем, полезай в кузов. Тем более что дорога близкая. Мы немного поговорили о погоде, о видах на урожай, о способах засола корнеплодов и охоте на вальдшнепов. В последнем я оказалась не сильна, так как вообще не представляла, что это такое. Но мои невнятные угуканья были восприняты благосклонно. Я раздумывала, как перевести беседу на интересующие меня темы — университет, занятия, магические заклинания. Но как назло, в голову ничего не приходило, а мы между тем почти пришли. У нашей калитки я уж было открыла рот, чтоб выдать на-гора заготовленную вежливую прощальную речь, но мне помешали. С трубным воем из кустов вылетел клубок шерсти и острых, как ножи, когтей. А о муравьеде-то я и забыла! Тварь вцепилась в спину Зигфрида и стала методично ее полосовать. Парень взвыл от боли. «Одежду снимай!» — проорала я, выламывая из забора доску. Камзол был скинут в мгновение ока вместе с повисшей на нем бестией. Со всей силой, на которую была способна, я лупила по копошащейся в дорожной пыли куче. Мало! Это ему, что ежик чхнул — через минуту восстановится. А то я бабушкиных поделок не знаю! Ну, давай, девочка, вперед! И я кинулась врукопашную. Кое-как прижав оглушенного противника к земле и преодолевая отвращение, я просунула руку в его длинный узкий рот и почти сразу нащупала то, что искала. Резкий рывок на себя, и в моих руках испещренный закорючками кусок пергамента, а на дороге валяется чучело гигантского муравьеда, не подавая никаких признаков жизни. Не удержавшись, я наподдала ногой, и ценное бабушкино имущество оказалось в канаве. Следом отправился камзол.

Зигфрид был плох. Он лежал на правом боку, подтянув колени, и тихонько постанывал. На спину и левый бок было страшно смотреть. «Ну, ничего, потерпи. Сейчас тебя подлечим», — я гладила парня по растрепанным волосам и лихорадочно соображала, кого можно позвать на помощь. Одна я эдакую орясину до дома не дотащу.

— Пить! — Бледные губы едва шевелились.

Я побежала в дом. Бабушки нигде не было, дверь нараспашку, в горнице полный разгром. Зачерпнув ковшиком из кадки, метнулась назад, придерживая за голову страдальца, напоила.

— Ну ты даешь — от горшка два вершка, а такая боевая… Я б с тобой в разведку пошел.

— Молчи уж лучше, мальчик-с-пальчик. Подняться можешь?

С моей помощью парень сначала встал на четвереньки, затем, покряхтывая и шатаясь, — на ноги, обнял меня за плечи, почти придавив к земле. (Тяжелый-то какой! А казалось, только кожа да кости.) Вот так, шаг за шагом, я привела Зигфрида к нам и уложила животом на лавку. Ошметки рубахи пришлось срезать ножом, чтоб лишний раз хворого не тревожить. Раны оказались не смертельными, и вообще — дело обстояло куда лучше, чем казалось на первый взгляд. Порывшись в сундуке, я достала небольшой шкалик и щедро полила из него пострадавшие места. Жидкость пенилась, соприкасаясь с ранами, студент охал. Ничего посущественней я предложить не могла — бабуля славно погуляла, истощив все домашние заклинания, лечебные в том числе. Ну, ничего, парень молодой — до свадьбы заживет. Обильно смазав бок и спину, я как могла перевязала пострадавшего, предварительно подержав над огнем чистую тряпицу. Вот и все. Ловкость рук и никакого колдовства — чистая наука.