Цицерон

Трактат построен в виде диптиха, по схеме, выработанной еще Древней Академией. В первой книге Квинт излагает взгляды стоиков: возможность предвидеть будущее существует, она доказывается хотя бы тем, что ее признают все народы. Предвидение может быть двух родов: либо оно основывается на длинном ряде наблюдений, которые проводятся по определенным правилам, либо на вдохновении, на мгновенном озарении, проникающем в душу, когда она освобождается от власти плоти — например, во сне. Для подтверждения своих взглядов Квинт ссылается на случаи из жизни брата, напоминает о чудесных знамениях на Альбанской горе и на Капитолии, благодаря которым Цицерон предугадал заговор Катилины — о них он сам же свидетельствует в поэме «О своем консульстве». Можно, конечно, подумать, что то была лишь дань поэтической условности рассказа, но ведь пророчества сбылись! Квинт приводит множество примеров из недавнего прошлого, показывающих, как пренебрежение неблагоприятными знамениями приводило к катастрофам и поражениям: погиб же Красс под Каррами после того, как выступил из Рима, сопровождаемый проклятием народного трибуна Атея Капитона... Несмотря на то, что сам Марк не разделял взгляды стоиков на пророчества, речь Квинта тем не менее важна для понимания и его взглядов: консулярий признает, что новомодный скептицизм в отношении пророчеств и предвидения будущего в самом деле не раз приводил к беде.

В излагаемой беседе Марк несравненно менее категоричен, чем брат. Он перечисляет доводы, которые обычно приводят скептики, не верящие в пророчества. Многое можно объяснить случайными совпадениями. Толкование снов зачастую зависит от того, что толкователь хочет в них видеть. Боги не имеют к предсказаниям прямого отношения. Вообще следует остерегаться суеверий, которые и так опутывают всю нашу жизнь. Это не значит, что политические деятели могут отказаться от толкования прорицаний. Древние установления должно соблюдать, ибо они основаны на мудрости, лежащей глубже, чем доводы разума, и отказываться от нее — безумие.

Во введении ко второй книге, добавленной после смерти Цезаря, содержится своеобразное прощание с философией, а также краткие выводы из всего сочинения. Позже к перечисленным философским трактатам прибавились еще «О судьбе» и «О старости», однако «теперь, когда ко мне снова обращаются за советами относительно политики, я должен думать прежде всего о государстве, отдать ему все помыслы, все заботы...». Завершение корпуса философских сочинений пришлось отложить.

Трактат «О судьбе» написан после смерти Цезаря. Но еще до мартовских ид появилось сочинение несколько иного жанра — «О старости». Сочинение имеет подзаголовок: «Катон Старший»; это пространная речь, которую старый цензорий произносит в 450 году до н. э., обращаясь к Сципиону Эмилиану и его другу Лелию, в ту пору молодым людям. Катону восемьдесят четыре года, но он несет бремя старости с веселым равнодушием. Книга посвящена Аттику, который был на три года старше Цицерона. Замысел книги достаточно очевиден: Цицерон стремится написать произведение в стиле Ксенофонта, ясность построения и чистота языка должны содействовать впечатлению спокойной и разумной ясности, присущей в представлении Цицерона Катону. Она проистекает из мудрости; Катон практически, в жизни, руководствуется наставлениями философов (изложенными в произведениях Цицерона предшествующих лет — «Гортензии» и других). Катон понял, что счастье зависит от состояния души, а не от обстоятельств; обстоятельства случайны — здоровье или болезнь, богатство или бедность, тем более возраст. Для старого человека существует множество занятий, одно из важнейших — политика; он может в ней существовать не как магистрат или командующий войсками, но прежде всего как советник. Здесь обнаруживается главная потаенная мысль Цицерона: его удручает, что Цезарь не обращается к нему за советом. Видимо, приближенные Цезаря не ценят заслуженного консулярия и не упускают случая заметить, что этот старик, переживший свое время, ничего не смыслит в политическом положении, которое сложилось после гражданской войны. Скорее всего именно так толковали о нем в окружении полновластного диктатора и не в последнюю очередь его собственный племянник. Старый оратор все еще не терял надежды вернуться к политической жизни. «Катон Старший» — красноречивый и внешне спокойный ответ недругам. Кроме того, Цицерон, создав похвальное слово Порции и своему современнику, отдавшему жизнь за дело республики, хотел теперь воздать должное самому прославленному из двух Катонов.

«Катон Старший» означал определенную паузу в работе над серией философских сочинений; Цицерон посвятил этой работе досуг, на который обрекла его тирания Цезаря; пауза длилась несколько месяцев, вплоть до начала работы над трактатом судьбе».

Мы не знаем, какие чувства испытывал Цицерон к Цезарю в глубине души, но внешне отношения их складывались если не дружески, то во всяком случае, вполне корректно. Цицерон присутствовал на заседании сената 1 сентября, возможно даже был в числе тех, кто выехал навстречу Цезарю, морем возвращавшемуся из Испании. Точно это не устанавливается, но бесспорно, что он об этом подумывал. Цицерон старался соблюдать приличия, держал себя как прежде, надеясь таким образом сохранить остатки своего влияния, хотя подобные расчеты были весьма эфемерны. Цезарианцы в большинстве вели себя по отношению к нему вполне дружески. Позже Цицерон скажет: «Не знаю почему, но Цезарь оказывал мне поддержку самым удивительным образом». Цезарь, по-видимому, ценил его образованность, его славу оратора, и вскоре ему пришлось в последний раз услышать речь Цицерона. Дело касалось Дейотара, царя галатов, который некогда принял у себя при дворе двух подростков Цицеролов, Квинта и Марка. Во время гражданской войны Дейотар встал сначала на сторону Помпея, а после Фарсала перешел на сторону Цезаря и предоставил в его распоряжение войска, которые участвовали в битве при Дзеле и содействовали победе диктатора. Цезарь тем не менее разделил земли Дейотара, у царя осталась сравнительно небольшая территория. Через некоторое время внук Дейотара по имени Кастор приехал в Рим просить Цезаря не возвращать Дейотару бывшие его владения; царь же прислал в Рим посольство, чтобы добиться именно такого решения; тогда Кастор заявил, что после битвы при Дзеле Дейотар якобы готовил убийство Цезаря. Дейотар поручил Цицерону защитить его от обвинений внука. Суд происходил в присутствии Цезаря и в его доме. Речь Цицерона, известная под названием «В защиту царя Дейотара», сохранилась, Цицерон считал дело «легким и пустым». Он провел его с обычным своим мастерством, доказав, что обвинение ни с чем не сообразно: царь всегда был верен своим друзьям, обстоятельства граяеданской войны столкнули его было на время (как и самого Цицерона) с истинного пути, но он искупил достойным образом свое заблуждение; смерть Цезаря не принесла бы Дейотару никакой пользы. Но, быть может, замысел родился в порыве ярости, из мести? Нет, слишком явно противоречит он свойствам «царственной души», исполненной мужества, справедливости, серьезности, ума, великодушия, щедрости, милосердия... К тому же Дейотар славится трезвостью — добродетель, которая встречается нечасто среди царей. А ведь каждый знает, сколь умерен и воздержан сам Цезарь...

Говорят, будто кто-то из друзей писал Дейотару, что в Риме на Цезаря смотрят как на тирана. Цицерон возмущен подобными слухами; он напоминает, что Цезарь сумел победить, избежав резни, — пример единственный в истории гражданских войн в Риме. Был ли царь оправдан, мы не знаем, но, вероятнее всего, так. Несколькими месяцами позже он вступил во владение отнятыми было у него землями; решающую роль в возвращении их сыграл Антоний, не оставшийся, впрочем, внакладе.

Цезарь, по-видимому, не питал никаких иллюзий относительно чувств, которые испытывал к нему Цицерон; все более и более убеждаясь в своем всевластии, он полагал, что старый консулярий ему вовсе не нужен. В начале апреля 44 года Цицерон был на вилле одного из близких друзей Цезаря Гая Матия; тот рассказал, как однажды (по-видимому, в декабре 45 года), распорядившись не впускать Цицерона сразу, а заставить его ждать обещанной аудиенции, Цезарь сказал: «Раз Цицерона заставили сидеть там и ждать, можно ли сомневаться, что он на меня сердится. А между тем, если есть на све'и сговорчивый человек, так это именно он. Я, однако же, уверен, что он глубоко меня ненавидит». Так устанавливались лицемерные отношения: Цезарь презирал Цицерона, Цицерон ненавидел Цезаря; при этом Цезарь приглашал Цицерона к себе на обед, а 19 декабря 45 года, во время сатурналий, отправился со всей свитой с визитом на виллу в Кумах. В письме Аттику Цицерон подробно описал посещение. Цезарь приехал с охраной из двух тысяч человек. Кроме них — друзья, расположившиеся в трех столовых залах, отпущенники и, наконец, рабы, и всех, удовлетворенно замечает Цицерон, удалось хорошо принять в соответствии с рангом каждого. За обедом о политике не говорили, разговор вращался только вокруг литературных тем. Цезарь был, как всегда, очарователен.